Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Стол полный девчонок - Лейбер Фриц Ройтер - Страница 2


2
Изменить размер шрифта:

Раздалось три звука: вначале — мягкий скрежет поворачиваемого ключа, затем — глухой лязг отодвигающейся задвижки и слабый скрип дверных петель.

Открытая дверь оказалась толщиной около четырех дюймов и невольно наводила на мысль о сейфе или денежном хранилище — столь много было на ней всяких задвижек. Как раз перед тем, как дверь закрылась, произошло нечто странное: пленка, прозрачная, как паутина, облепила задвижки начиная от внешнего края дверного проема и так плотно слилась с ними, что я заподозрил наличие какого-то притяжения, создаваемого статическим электричеством. Пленка почти полностью обволокла серебряную поверхность задвижек, однако ничуть не помешала двери закрыться, а задвижкам вернуться на свои места.

Доктор почувствовал — или же воспринял как само собой разумеющееся — мой интерес и пояснил через плечо в темноте:

— Это моя «линия Зигфрида». Немало самоуверенных воров и вдохновенных убийц пыталось сокрушить эту дверь или проникнуть через нее каким-то другим способом. Но ни одному не улыбнулась удача. Они просто не в состоянии сделать этого. Сегодня в мире нет ни одного человека, который сумел бы преодолеть эту дверь без использования взрывчатки, — да и ту еще нужно уметь правильно разместить — в укромных местечках.

— Пленка является частью системы охраны? — спросил я. Доктор, стоявший ко мне спиной, не ответил. Я вспомнил, что он немного глуховат. Но повторить свой вопрос мне так и не удалось, потому что внезапно вспыхнул свет («Звук нашей речи включил автоматику», — сказал Слайкер) и я оказался в офисе.

Разумеется, первым делом я принялся искать глазами стол, хотя и чувствовал себя при этом дураком. Стол оказался большим и добротным, отливающим темным мягким блеском тщательно отполированного дерева или металла. Выдвижные ящики были размером с папку для бумаг, но ощутимо глубже тех, с которыми играло мое воображение, — они располагались в три яруса в правой тумбе. Под столом оставалось достаточно места, чтобы вместить двух настоящих девушек, если бы они скорчились там подобно оператору, спрятанному в автомате Мельцеля для игры в шахматы. Мое воображение, которому не дано когда-либо чему-то научиться, напряженно пыталось уловить топот маленьких босых ножек и стук инструментов. Однако не слышно было даже мышиной возни, которая, я уверен, моментально подействовала бы на мою нервную систему.

Офис представлял собой букву L с дверью в конце короткой ножки. Стены, открывшиеся моему взору, в основном были заставлены книгами, хотя там висело и несколько рисунков (мое воображение не ошиблось насчет Генриха Клея, хотя я и не узнал эти оригиналы, выполненные ручкой и чернилом) и картин Фюзелига репродукции которых не встретишь и дешевых массовых альбомах. Стол стоял в углу L, на стене рядом с ним, вдоль книжной полки, расположилась стереосистема. Все, что мне удалось рассмотреть в длинной части комнаты, это большое кресло в сюрреалистическом стиле, стоящее напротив стола и отделенное от него широким низким столиком. Кресло это не понравилось мне сразу, хотя и выглядело исключительно удобным. Слайкер, оказавшийся уже возле стола, одной рукой касался его; когда он повернулся ко мне, создалось впечатление, что после моего появления в офисе кресло изменило форму: вначале оно больше напоминало кушетку в кабинете врача-психоаналитика, теперь же спинка его была почти прямой. Большим пальцем левой руки доктор показал, чтобы я сел в это кресло. Впрочем, я и не видел нигде каких-либо других стульев, кроме обитого войлоком креслица, на которое сейчас садился сам хозяин, — мое же кресло было подобно рабочему месту стенографистки, удобно охватывающему позвоночник рукою опытного массажиста. В другой части буквы L помимо кресла имелись полки с книгами, тяжелые жалюзи, закрывающие окна, две узкие двери, которые, видимо, вели в чулан и туалет, и нечто, выглядевшее как слегка покрытая накипью телефонная будка без окон. Как я догадался, это была коробка Оргона, изобретенная Райхом для восстановления либидо у помещаемых в нее пациентов. Я быстренько устроился в кресле, чтобы скрыть настороженность. Оно оказалось невероятно удобным — как будто в самую последнюю минуту изменило форму, чтобы соответствовать изгибам моей фигуры. Спинка, узкая у основания, расширялась, затем изгибалась внутрь и нависала надо мной, прикрывая плечи и голову Сиденье также значительно расширилось у передних ножек кресла, и теперь они были широко расставлены. Массивные, немного вогнутые подлокотники возникли из-за кресла и оказались у меня под руками, создавая впечатление объятий. Кожа или какая-то другая неизвестная мне синтетическая ткань была на ощупь плотной и прохладной, как молодое тело.

— Историческое кресло, — заметил доктор. — Создано для меня фон Гельмгольцем из Баухауса. На нем восседали мои лучшие медиумы, находясь в состоянии так называемого транса Именно в этом кресле я, к своему вящему удовлетворению, открыл реальность существования эктоплазмы — производного слизистой оболочки, которая чем-то напоминает плодный пузырь и не имеет ничего общего с якобы сбрасываемой людьми-змеями пленкой живой кожи, как это пытаются изобразить шарлатаны-спириты при помощи флюоресцирующей марли и фальсифицированных негативов. Оргон — первичная сексуальная энергия? Райх приводит убедительный довод, однако… Эктоплазма? Да! Ангна входила в транс, сидя как раз там, где находитесь вы, все ее тело было покрыто специальным порошком, на котором возникали следы и пятна, указавшие впоследствии на происхождение и движение эктоплазмы — особенно в области гениталий. Опыт был убедительным и повлек за собой дальнейшие исследования, достаточно интересные и вполне революционизирующие науку. Но результаты я не публиковал, ибо мои коллеги с пеной у рта отстаивают другое направление и кажется, забывают о том, что гипноз лежал в основе исследований Фрейда, а сам он какое-то время принимал кокаин. Это действительно историческое кресло.

Я, естественно, посмотрел вниз, на предмет его гордости, и в какой-то момент подумал, что исчез, ибо не увидел своих ног. Затем я понял, что обивка изменила цвет на темно-серый, совершенно слившись с цветом моего костюма, и лишь концы подлокотников постепенно приобретали бледно-желтоватый опенок, полностью маскирующий мои руки.

— Мне следовало бы предупредить вас, что кресло обито пластиком «хамелеон», — с ухмылкой сказал Слайкер. — Он меняет цвет в соответствии с цветом одежды сидящего. Этот материал был поставлен мне более года назад Генри Артуа, Французским аптекарем-аматором. Кресло приобретало разные цвета: иссиня-черный, когда миссис Ферли — вы помните этот случай? — пришла рассказать мне, что она только что надела траур и застрелила своего мужа — руководителя музыкальной группы; приятный желтовато-коричневый цвет во время дальнейших экспериментов с Ангной. Это помогает пациентам забыться и свободно общаться, некоторых же это даже забавляет

Я не принадлежу к описываемым им людям, но все же выдавил из себя улыбку, которая, как я надеялся, не выглядела чересчур уж кислой. Я приказал себе думать о деле — деле Эвелин Кордью и Джеффа Крейна. Я должен забыть о кресле и прочих мелочах и сконцентрироваться на докторе Эмиле Слайкере и том, что он говорит, — и ни в коем случае не отзываться на его замечания, за исключением разве что наиболее важных. Он оказался собеседником из числа тех, кто, проговорив добрых два часа, в ответ на единственное наше робкое замечание обиженно посмотрит и скажет: «Извините, но позвольте мне вставить хоть слово…», а затем будет продолжать еще два часа. Возможно, здесь сказывалось действие спиртного, но вряд ли. Когда мы ушли из Каунтер-сайн-Клуба, он начал рассказывать мне истории одновременно о трех своих клиентках — о жене хирурга, о стареющей кинозвезде, напуганной грядущим забвением, и о студентке, попавшей в беду, — и даже присутствие телохранителя не помешало ему упомянуть о кровавых подробностях.

Теперь, сидя за столом и поигрывая щеколдой выдвижного ящика, словно раздумывая — открыть его или нет, он дошел в своем рассказе до того места, где жена хирурга появилась рано утром в операционном зале, чтобы во всеуслышание объявить о своей супружеской неверности; кинозвезда воткнула ножницы в своего агента по печати и рекламе, а студентка влюбилась во врача, сделавшего ей аборт. Он обладал способностью поддерживать полдюжины тем и, возвращаясь поочередно к каждой, так ни одну и не заканчивать.