Практика Сергея Рубцова - Далекий Николай Александрович - Страница 8

— Все равно, дедушка, мы бы скорей сюда не дошли.

— Правда это, — оживился старик, — век прожил, а по тайге так не бегал. Если бы твердо знали, что не догоним, такой бы охоты идти не было!

В раскрытое окно деревянного станционного домика выглянул дежурный.

— Макар Силантьевич! Вас лично к селектору требует Синегорск!

4. «Шведская спичка»

Сергей Рубцов ничего не знал о том, что случилось в тайге. Не знал он и того, что в столе у майора Кияшко лежит папка с заведенным делом на неизвестного, условно именуемого «Геологом». Документов в деле было пока что мало: показания охотника Макара Силантьевича Беспалого и его внука Ванюши о найденных ими в озерце вещах, убийстве якута Попова и показания дежурного по железнодорожному полустанку, подробно описавшего внешность человека, пришедшего из тайги и уехавшего поездом Владивосток — Москва. Не было известно Сергею и то, как собирался поступить майор Кияшко в связи с этим событием.

Капитан Николаев держал практиканта в «черном теле». Он загружал Рубцова чисто технической работой и требовал быстрого и аккуратного исполнения. Сергею пришлось вносить исправления в телефонный справочник, изучать карту города, подшивать в папку вступившие в управление заявления. На третий день своей практики Сергей пришел к глубокому убеждению, что капитан Николаев не что иное, как убежденный канцелярист, сухарь, нудный педант. Все эти родственные понятия Рубцов вкладывал в одно презрительное слово — «чистюля». И в самом деле, страсть капитана к чистоте, аккуратности, скрупулезной точности могла показаться прямо-таки болезненной.

Первая стычка Сергея с капитаном Николаевым, стычка, носившая весьма завуалированный и даже вежливый характер, произошла, когда практикант внес исправления в устаревший телефонный справочник. У иных абонентов изменились номера телефонов, иные уехали, иных — впервые включили в сеть. Сергей тщательно, четким, — разборчивым почерком внес в книгу все поправки. Но капитан остался недоволен.

— Вы что, курсант, не знаете алфавита? — спросил он, листая справочник и неприязненно морща нос.

— Я знаю алфавит, — возразил Сергей, не ожидавший подвоха.

— Почему же в таком…случае вы вставили Можаева впереди Минаева?

— Не понимаю… — пробормотал Сергей, все еще не догадываясь об ошибке. — Ведь обе эти фамилии на букву «М».

— Да, но следующие буквы «о» и «и», — бесстрастным, ровным тоном возразил капитан, отгибая и разглаживая ладонью загнувшийся уголок листа, — а до сих пор в русском алфавите буква «и» стояла впереди буквы «о».

— Эта вторая буква имеет решающее, принципиальное значение? — вежливо, слишком уж вежливо осведомился Сергей.

Капитан поднял на курсанта ясные холодные глаза и, точно не замечая иронии в его словах, несколько секунд молча, с удивлением смотрел на подчиненного.

— Товарищ курсант, каждая, даже самая ничтожная ошибка при известных обстоятельствах может иметь решающее и принципиальное значение. Вам это не понятно? Вы, кажется, сомневаетесь? Объяснить?

— Понятно, товарищ капитан! — поспешно сказал Сергей. Он испугался при одной только мысли, что капитан вдруг закатит ему скучнейшую нравоучительную лекцию о вреде ошибок, и решил вовремя предотвратить это бедствие.

Ко второму варианту исправлений капитан уже не мог придраться. Но тем не менее он счел нужным заметить, что справочник после двойных поправок стал заметно грязнее.

«Экзамен» по карте Синегорска был долгим и придирчивым. Однако Сергей обладал недюжинной памятью и за два дня вызубрил карту на зубок. С закрытыми глазами, без запинки отвечал он Николаеву, где находятся предприятия, учреждения, каковы маршруты трамваев и автобусов, как кратчайшим путем пройти из одного района в другой. После всего этого Сергей ожидал, что Николаев вынужден будет похвалить его. Капитан не удивился, не похвалил, а только неопределенно хмыкнул, сворачивая карту города.

Короче говоря, отношения между Сергеем и его начальником были весьма прохладными. Сергею казалось, что Николаев презирает его, считает молокососом и думает только о том, как бы задеть его самолюбие, унизить. Со своей стороны, Сергей решил доказать начальнику, что его, Рубцова, учили в школе недаром и он способен выполнять не только техническую работу, которой загружал его Николаев. И вскоре для этой цели представился, казалось бы, удобный случай.

Капитан передал Сергею папку с заявлениями, поступившими в адрес управления. Он попросил аккуратненько подшить в папке эти документы.

— Мне поручается только техническая часть работы? Или будет разрешено ознакомиться с письмами? — спросил Сергей, давая понять, что его не удовлетворяет работа, с которой мог бы справиться любой писарь.

— Ознакомиться? — переспросил капитан, как бы отвлекаясь от другой, более важной мысли. — Пожалуйста! Если это вас заинтересует…

Рубцов закрыл за собою дверь и, очутившись в своей комнате, с надеждой посмотрел на врученную ему капитаном пухлую папку. Тут он впервые заметил, что на папке синим карандашом, очевидно рукой капитана Николаева, Записано в виде заголовка одно слово: «Вздор». Сергей вспыхнул. Вздор? Письма и заявления, с которыми обратились жители Синегорска в управление, — это вздор? Вот когда капитан Николаев проявил Себя во всем блеске. Высокомерный канцелярист! Сер гей с жадностью принялся за чтение.

Его сразу же смутило то обстоятельство, что многие заявления не имели подписей и адресов заявителей. В большинстве случаев это были глупые и злобные анонимки. Кто-то писал, что такой-то гражданин, может быть, его сосед или сослуживец, — «подозрительная личность, ведет нездоровые разговоры, и его не мешало бы рассмотреть в чекистскую лупу», кто-то другой сообщал, что уборщица Нефедова редко присутствует на собраниях и лекциях, жалуется на тяжелую жизнь и считает, что базарные цены на молочные продукты высоки. Из всего этого автор анонимки делал «логический» вывод: «Если Нефедовой не нравится жизнь при советской власти, значит, раньше она жила слишком хорошо, эксплуатировала других. Нужно тщательно проверить Нефедову!». Третий доносил на главного бухгалтера Васильева, будто бы тот каждый год на 1 Мая, вместо того, чтобы участвовать в демонстрации, уезжает за город копать свой огород, следовательно, «международный день трудящихся ему не по нутру, и значит, нутро у него нездоровое в политическом смысле». И так далее и тому подобное.

Анонимки всегда вызывали у Сергея гадливое чувство. Он понимал, что авторы таких писем в первую очередь трусы, и они способны нанести удар в темноте, из-за угла, пряча свое лицо. К людям такой категории Сергей всегда питал непреодолимое отвращение.

«Действительно вздорные письма», он вынужден был отметить про себя, ознакомившись с десятком заявлений. Тут Сергею пришла в голову мысль, что капитан дал ему только часть писем, именно те, которые не заслуживали никакого внимания. Такое предположение было весьма вероятным. Несомненно, у Николаева есть и другие папки с письмами или даже несколько папок. Эти папки озаглавлены по-иному.

Итак, практиканту доверили только вздор, отходы производства. Ну, а если капитан ошибся и среди этого бумажного мусора таится жемчужное зерно? Нужно во что бы то ни стало найти это зерно. Как будет посрамлен тогда «чистюля»!

Два письма привлекли внимание Сергея. Правда, одно из них, написанное женским почерком, было анонимным. В нем сообщалось, что вахтер военного завода Прокофьев, получающий сравнительно малую зарплату, в течение двух дней выслал из Синегорска в Вязьму крупную сумму денег — двадцать пять тысяч рублей. «Удивительно то, — говорилось в письме, — что Прокофьев отправил эту сумму мелкими частями с разных почтовых отделений города, явно стараясь не привлекать к себе внимания почтовых работников». Письмо было написано спокойно и обстоятельно, чувствовалось, что у анонимного автора нет никаких личных счетов с Прокофьевым, и он, не делая никаких выводов, сообщает только о том, что вызвало у него подозрение.