Один Рё и два Бу - Гурьян Ольга Марковна - Страница 28

Женщина приветствует его поклоном и бормочет слова благодарности.

ТАНЦУЮЩИЙ МАЛЬЧИК

На второй или третий день своего пребывания в доме Дандзюро Корэдзуми проснулся на заре и вышел погулять в саду.

Он шел неторопливо, с легким сердцем и приятной улыбкой и вдруг увидел танцующего мальчика. Корэдзуми сразу узнал танец — урасима-маи. Его часто исполняли в чайном доме, где он жил когда-то, давным-давно. Это старая-старая сказка. Сын рыбака Урасима спасает от смерти черепаху. Но это не простая черепаха, это подруга дочери морского царя, и в благодарность она уводит Урасиму на морское дно.

Мальчик танцевал на морском дне. Морская вода зыбилась и колебала его тонкое тело. Его маленькие босые ноги с круглой пяткой и блестящими как перламутр ноготками ступали деликатно, раздвигая траву лужайки, будто пряди водорослей. То он плавно опускался на колени, устремляясь вперед, протягивая руку к кусту кораллов — подводных цветов, то скользил в одну и в другую сторону, охотясь за рыбкой, морской бабочкой, порхающей в подводном царстве. Плавники рыбки трепетали, когда она проплывала, то почти касаясь щеки мальчика, то взмывая вверх, и каждое ее движение было видно по вытянутым и согнутым пальцам ловящей руки. Неуловимая рыбка — как ни повернись, она все ускользает!

Мальчик танцевал, неподвижно глядя перед собой. Одна поза плавно переходила в новую, еще более прелестную. Слегка поднятое лицо выражали удивление и счастье. Он был красив необычайной и гордой красотой. Длинное нежное лицо, изящно изогнутый узкий нос, брови, взлетающие к вискам, маленький рот с одним опущенным уголком.

При виде этой совершенной красоты Корэдзуми на мгновение смутился, но мальчик был моложе его года на три, и, чувствуя свое превосходство, Корэдзуми расправил плечи, шагнул на лужайку и громко сказал:

— Я спас Дандзюро от меча разбойника!

Мальчик остановился, пошевелил пальцами ноги и ответил:

— Все в доме говорят об этом.

Корэдзуми не понравился его небрежный тон, и он сказал еще громче:

— Я герой!

Мальчик усмехнулся и ничего не ответил.

— Если бы не мое геройство, если бы я не бросился навстречу разбойнику и не защитил бы Дандзюро своей грудью, — закричал Корэдзуми, — не быть бы ему в живых!

— Вся наша семья глубоко благодарна тебе, — проговорил мальчик и повернулся, чтобы уйти.

Но Корэдзуми побежал за ним, выкрикивая:

— Дандзюро любит меня, как сына!

— Я сын Дандзюро, — тихо сказал мальчик.

Корэдзуми, не обращая внимания, кричал:

— Дандзюро обещал мне исполнить все мои желания! Я буду актером и буду играть в Ямамура-дза! Я буду играть Иосицунэ!

Мальчик посмотрел на него и сказал:

— Я думаю, что ты разбойник.

— Маа? — проговорил Корэдзуми. Он так растерялся, что не сразу нашел ответ. — Почему ты так думаешь?

— Я так думаю, — сказал мальчик, легким движением сел на траву и жестом пригласил Корэдзуми сделать то же. — Взрослые люди вообще очень доверчивы, — заговорил он. — Их легко обмануть. Они думают, что дети всегда говорят правду. А мой отец — человек такой высокой и чистой души, что у него никогда не бывает сомнения в чужой честности. Но я думаю, что твоя история очень неправдоподобна…

— Ты ошибаешься! — прервал Корэдзуми. — Ты еще очень молод и насмотрелся всяких драм о предателях и разбойниках.

— Может быть, — сказал мальчик и нахмурился. — Но ты мне не нравишься. И моей матери ты тоже не понравился. И Юмэй сомневается. Он говорит, что у тебя суставы на руках распухли, как у борцов каратэ — убийц с пустыми руками. И служанка удивилась, что ты пьешь сакэ, как старый пьяница, без всякой вежливости.

— Как надо пить сакэ? — растерянно спросил Корэдзуми.

— Моя мать говорит, что детям вообще не надо пить. Вежливые люди держат чашечку на кончиках пальцев и, едва только начнут им наливать, тотчас шевелят левой рукой под чашкой, будто подбирают капли — довольно, довольно, мне уж тяжело держать, сейчас польется через край! А ты выпил полную чашку и вторично протянул ее. А теперь, прошу, н мешай мне учить мой урок — этот танец.

Будто дали ему пинка. Корэдзуми сразу съежился и, отойдя к дому, сел и прислонился головой к ступенькам.

— Красивый сын у Дандзюро, — шепнул голос за его спиной.

Корэдзуми оглянулся и увидел молодого человека, чуть постарше его самого. Незнакомец улыбнулся, показав неровные зубы. Он весь был какой-то слишком длинный: длинное лицо, длинный мясистый мягкий нос, длинный, похожий на коробку подбородок. И нос, и подбородок, и тощее тело безостановочно шевелились, изгибались и вздрагивали, так что казалось, ни на мгновенье не знал он покоя. При этом он улыбался, а бегающие глаза искали взгляд Корэдзуми, будто цеплялись за него, ища подступ и доступ к его чувствам.

— Я Ханроку, — сказал незнакомец. — Икудзима Ханроку, актер, исполняю в Ямамура-дза незначительные роли и бегаю по поручениям. А ваше уважаемое имя и геройский поступок, которым вы спасли Дандзюро от верной смерти, уже достигли моих ничтожных ушей.

Весь изогнувшись, скользким движением Ханроку уже сидел рядом с Корэдзуми.

— Красивый сын у Дандзюро, — повторил он. — И хорошо танцует. Нам с вами, хоть расшибись, не достигнуть такого совершенства.

— Дандзюро обещал меня научить, — неуверенно возразил Корэдзуми. — Он меня любит.

Ханроку засмеялся. Не было слышно ни звука, только нос запрыгал, глаза заморгали. Ханроку затрясся, согнулся вдвое.

— Конечно, любит, — сказал он, давясь от смеха. — У Дандзюро обширное сердце, и многое там поместится. Недаром он такой толстый. Всех нас актеров он любит, как родных сыновей, однако ж не ошибитесь: его собственный сын — это совсем особо. Но мне надо спешить, я убегаю, убегаю. Надеюсь, мы с вами будем друзьями.

КОРЭДЗУМИ В ОБМОРОКЕ

К сожалению, с Дандзюро приходилось видеться редко. С раннего утра он вместе с сыном уходил в Ямамура-дза и нередко оставался там на всю ночь, так как после окончания спектакля приспосабливал для своего театра пьесы, написанные для театра кукол или старинного театра, или писал новые пьесы, заимствуя их сюжеты в танце, легенде или истории. Театральному искусству Корэдзуми обучался у Юмэя.

Юмэю было лет восемьдесят, и из них, наверно, около семидесяти он прожил на сцене. Другого дома и семьи он не знал.

До самого последнего времени он танцевал, прыгал и кувыркался как ни в чем не бывало и только после окончания спектакля с удовольствием думал, что ему не надо никуда идти, а всего лишь поднятый на второй этаж, в актерскую уборную, и там растянуться на своей циновке и уснуть, чтобы наутро снова проснуться полным сил.

Но однажды случилось, что, опустившись на колени, он уже не мог подняться. Так бы он простоял на четвереньках до скончания века, если бы театральный слуга в черном капюшоне не сообразил, что случилось, не подхватил его под мышки, взвалил себе на спину и уволок со сцены, к великому изумлению зрителей и актеров. К счастью, роль Юмэя была не так уж важна и вскоре должна была кончиться, а Дандзюро говорил то за себя, то за Юмэя, сам себе подавая реплики, и это было так смешно и неожиданно, что привело зрителей в восторг и на несколько лет после этого вошло в традицию.

Но после окончания спектакля Дандзюро поднялся наверх и спросил Юмэя:

— Как ты себя чувствуешь?

— Не могу разогнуться, — ответил Юмэй. — Будто ударили меня копьем в поясницу и ноги отнялись. Остается мне только умереть и просить прощения, что причинил беспокойство.

— Ты здесь и собираешься умирать? — спросил Дандзюро.

— Прошу извинить меня, — ответил Юмэй. — Но больше мне некуда деваться. Не догадался я вовремя обзавестись женой и детьми. Мне очень неприятно, но я надеюсь, что благосклонные боги помоет мне умереть к утру, чтобы я зря не занимал здесь места.