Великое таинство - Жак Кристиан - Страница 31

Так осуществлялась экстренная связь между командованием и ячейками, уже приведенными в боевую готовность. Засидевшиеся без дела парни, которым некуда было девать свою силу, так и рвались выйти из подполья, а верные последователи Провозвестника мечтали о том, как захватят Мемфис и уничтожат огромное число неверных. Избиение женщин и детей посеет среди населения Египта такой ужас, что солдаты и стражники не сумеют справиться с разрушительным натиском истинно верующих.

Сам ливанец стал терять терпение. Не слишком ли медлит Провозвестник с наступлением? Но желание поскорее ударить в самое уязвимое место Мемфиса сдерживалось пониманием опасности этого предприятия, такой серьезной, что она вполне могла объяснить бездействие Провозвестника.

На груди ливанца все чаще пылал огнем жуткий шрам, становясь нестерпимо болезненным, когда он начинал сомневаться в своем повелителе…

Ливанец одним глотком осушил целый кубок.

Абидос и Мемфис — священный город Осириса и столица, центры духовности и процветания, — если нанести по ним удар, то их гибель повлечет за собой развал всей страны.

Но Провозвестнику лучше знать день и час, потому что он — посланец бога. Если не подчиняться ему слепо, вызовешь его гнев…

Вот ливанец и мучился, разрываясь между горячим желанием действовать и страхом наказания за ослушание.

В управлении верховного казначея Сенанкха, начальника администрации Обеих Земель, все работы подчинялись одной цели: экономика Египта должна быть в великолепном состоянии. Для этого он применял свои методы: чиновники вознаграждались по заслугам; никаких пожизненных привилегий; долг превыше всего. И, как следствие, ремесленники и сельское хозяйство процветают, а между представителями разных классов и профессий существуют солидарность и взаимопонимание. В основе всего — соблюдение закона Маат во всех эшелонах власти, на всех ступенях социальной лестницы. Главный принцип: награда — заслужившим ее, наказание — провинившимся. Мало-помалу эта программа фараона воплощалась в жизнь и приводила к положительным результатам.

Сенанкх этим не удовлетворялся, его тревожили и многие другие проблемы. Он изо всех сил искоренял лень и безответственность, показывая в своей работе пример трудолюбия.

Но как можно было радоваться своим успехам, когда тяжкие обвинения легли на его друга и брата по Золотому кругу Абидоса — Сехотепа! Того обвиняли ни много ни мало в покушении на умышленное убийство… И надо же такому случиться, что Собек, жертва этого покушения, стал теперь визирем, в обязанности которого входит быть председателем трибунала! Он по должности призван соблюдать закон и может направлять обсуждения и выносить приговор. Обнаруживая несправедливость или предвзятость своей позиции, новый визирь может сделать недопустимую ошибку…

Сенанкх не мог оставить Сехотепа на произвол судьбы. Механизм исполнения закона был приведен в действие и готов был поглотить хранителя царской печати и управляющего делами фараона, хотя чей-то злой умысел был очевиден.

Тут может быть полезен только один человек — Секари.

Они встретились в питейном заведении южного квартала. Никто не обратил на них внимания.

— Нужно вытащить Сехотепа из этой переделки! Это западня. У тебя, Секари, на этот счет уже, конечно, есть какие-то соображения…

— К несчастью, нет.

— Слушай, Секари, ты же понимаешь: если ты откажешься мне помочь, он погиб!

— Я не отказываюсь, но у меня есть и другие дела. Тоже очень важные. В скором будущем я надеюсь кое-что выведать относительно части террористических группировок столицы.

— И ты можешь не думать о Сехотепе?!

— Но обвинения против него не выдерживают критики.

— Опомнись! Визирь Собек будет бить по всем мишеням! Давай начнем параллельное расследование!

— Без помощи стражи это, пожалуй, трудновато. К тому же она состоит из людей Собека.

— Но мы не можем сидеть сложа руки!

— Неверный шаг только усугубит ситуацию. Сам понимаешь, отъезд фараона дает Собеку полную свободу действий.

Медес не падал духом.

Его знания и опыт общепризнанны, и должность визиря от него не уйдет. Правда, Сесострис еще раз доказал, как мало он ценит заслуги своих чиновников. Еще раз фараон публично его унизил. Тем хуже для правителя. Теперь Медес с еще большим удовольствием полюбуется низвержением Великого царя и становлением новой власти, центральной фигурой которой он станет.

Убрать ливанца не составит труда, а вот грядущее устранение Провозвестника, напротив, вопрос тонкий и деликатный. Хоть у него и большая власть, но есть, конечно, и слабости. Кто знает, может быть, из Абидоса он выйдет ослабленным? Тем более из борьбы с Сесострисом!

Медес знал, что родился для великой судьбы. И никто не помешает ему занять место на самом верху лестницы власти.

А пока он согласится на новое задание: раздобыть для заговорщиков как можно больше оружия. Известие о смерти Несмонту значительно облегчает ему задачу, потому что высшие офицеры сейчас, конечно, растеряны, а их приказы противоречат один другому. Многие солдаты, которые непосредственно осуществляют операции по сохранению безопасности, — новобранцы и еще не освоились в главной казарме города. А одна из мастерских по изготовлению мечей и кинжалов в данный момент на ремонте и, следовательно, находится под ослабленным присмотром.

Пользуясь деньгами из собранных податей, Медес поручил Жергу как можно лучше платить портовым грузчикам, чтобы они поскорее вынесли из мастерской то, что в ней ранее находилось, и перенесли все в заброшенный амбар. Там-то заговорщики и возьмут, что им нужно. Этим секретарь Дома царя докажет ливанцу, что он может быть полезен. Но главное-то он ему не скажет: часть оружия Медес оставит себе и вооружит собственные отряды.

Решительно, удача ему улыбается…

Сехотеп, отстраненный от работы и помещенный под домашний арест в своем великолепном доме, чувствовал себя прескверно. Но старался не изменять привычкам: каждое утро вызывал цирюльника, принимал ванну, душился изысканными духами и выбирал самые элегантные одежды.

Правда, обедов в приятном дамском обществе больше не было, не было и приемов, на которые собирался весь великосветский Мемфис, не было близких и дальних поездок по провинциям, восстановления старинных сооружений и закладки новых построек. Эрудит Сехотеп погрузился в чтение классиков, вновь открывая сотни уже позабытых им чудных страниц. Никогда еще утонченный стиль великих авторов не ложился так на размышления самого Сехотепа, никогда еще форма так чудесно не украшала содержание. Сехотеп наслаждался: письменная речь служила средством выражения духовности мысли, которая передавалась из золотого века пирамид, но со временем обрела новую выразительность.

Это сокровище давало Сехотепу возможность черпать силы и не падать духом под тяжестью ложных обвинений. Кроме того, он в своем сердце хранил учение Золотого круга Абидоса, которое уводило его на другую сторону реальности. Как мало значат его страдания по сравнению с посвящением в таинство воскрешения Осириса! Во время ритуала обращения света его человеческая часть и часть небесная соединились и поменялись местами. Человеческое в нем больше не ограничивалось земным удовольствием и страданием, а божественное не замыкалось в недосягаемости небес. Временное стало самой малой частью бытия, а вечное — большей частью жизни. Каковы бы ни были испытания, он попытается их преодолеть спокойно, словно они его не касаются…

Солнечный луч осветил ларец из акации, украшенный тонко вырезанными цветами лотоса. Этот скромный шедевр свидетельствовал о высоком уровне искусства египетских мастеров и цивилизации фараонов, связанной с перевоплощением духа в различные формы — от простого иероглифа до гигантской пирамиды. Сехотеп улыбнулся, вспомнив о том, что похожий предмет стал причиной его погибели.

— Вас желает видеть визирь Собек, — доложил Сехотепу слуга.