Стоунхендж - Корнуэлл Бернард - Страница 89

— Не думаю, — с улыбкой ответил Сабан. Он содрал кожу с брюха животного, затем достал нож, чтобы разрезать мышцы, покрывающие внутренности. — Мы почти полностью съедим его!

— Мама говорит, что мы все вернёмся к жизни, — серьезно сказал Леир.

Сабан встал на ноги. Его ладони и запястья были покрыты кровью.

— Что говорит?

— Она говорит, что могилы опустеют, когда храм будет построен, — серьёзно сказал Леир. — Все, кого мы когда-либо любили, вернутся к жизни. Вот что она говорит.

Сабану стало интересно. Возможно его сын неправильно понял слова Орэнны.

— Как мы их всех прокормим? — шутливо спросил он. — Сложно прокормить ныне живущих, не говоря уже о мёртвых.

— И никто никогда не будет болеть, — продолжил Леир, — и никто не будет несчастным.

— А именно для этого, мы строим храм, — сказал Сабан, снова принимаясь за тёплую тушу, и разрезая ножом мышцы, чтобы выпустить извивающиеся кишки оленя. Он решил, что Леир должно быть просто сбит с толку, так как ни Камабан, ни Хэрэгг никогда не утверждали, что храм победит смерть. И этой ночью, после того как он и Леир принесли тушу оленя в Рэтэррин, он спросил Камабана о словах Орэнны.

— Не будет смерти, вот как? — сказал Камабан. Он и Сабан сидели в старой хижине их отца, где Камабан держал полдюжины рабынь, чтобы они ухаживали за ним. Братья делили трапезу из свинины, и сейчас Камабан обгрызал зубами рёбрышко. — Так говорит Орэнна?

— Так Леир сказал мне.

— А он умный мальчик, — сказал Камабан, мельком бросив взгляд на своего кроваволицего племянника, уснувшего в одном из углов хижины. — Я думаю, что это возможно, — осторожно сказал он.

— Умершие вернутся к жизни? — в изумлении спросил Сабан.

— Кто может поведать о том, что произойдёт, когда боги вновь соединятся? — спросил Камабан, залезая рукой в чашу за ещё одним рёбрышком. — Зима исчезнет, в этом я уверен, и смерть тоже? Почему бы нет? — он нахмурился, обдумывая это. — Для чего мы молимся?

— Чтобы получить обильный урожай, чтобы дети росли здоровыми, — сказал Сабан.

— Мы молимся, — поправил его Камабан, — потому что жизнь — это не конец. Смерть — это не конец. После смерти мы живём, но где? С Лаханной в ночи. Но Лаханна не дарует жизнь. Её даёт Слаол, и наш храм уведёт умерших от Лаханны к Слаолу. Так что вероятно Орэнна права. Возьми ежевики, это первая в этом году и очень вкусная.

Одна из его юных рабынь принесла ягоды и расположилась рядом с Камабаном. Это была худенькая молодая девушка из Каталло с большими тревожными глазами и копной вьющихся тёмных волос. Она склонила голову на плечо Камабану, и он рассеянно скользнул рукой ей под тунику и стал поглаживать грудь.

— Орэнна долго думала обо всём этом, — продолжил Камабан, — пока я был поглощён храмом. Она уверена, что боги вознаградят нас за то, что мы вновь свели их вместе, и наверняка так и будет, правда? А какая лучшая награда, как не прекращение смертей? — он положил ягоду ежевики в рот девушке. — Когда ты будешь готов перемещать камни?

— Как только земля затвердеет от мороза.

— Тебе понадобятся рабы, — сказал Камабан, скармливая девушке ещё одну ягоду. Она игриво прикусила его пальцы, а он ущипнул её, заставив её визгливо засмеяться. — Я буду посылать вооружённые отряды этой зимой для захвата новых рабов.

— Мне нужны не рабы, — рассеянно сказал Сабан. Он испытывал зависть к своему брату из-за девушки. Он не внял совету Хэрэгга, хотя иногда испытывал искушение это сделать. — Мне нужны волы.

— Мы дадим тебе волов, — пообещал Камабан, — но и рабы тебе тоже понадобятся. Тебе нужно сделать камни прямоугольными, помнишь об этом? Волы не смогут это сделать!

— Прямоугольными? — Сабан спросил так громко, что разбудил Леира.

— Конечно! — сказал Камабан. Он показал свободной рукой на деревянные бруски от модели храма. Леир играл ими незадолго до этого. — Камни должны быть ровными и гладкими как эти бруски. Любое племя может воздвигнуть необработанные камни как в Каталло, а наши будут идеальной формы. Они будут прекрасными. Они будут совершенными.

Сабан скривился от беззаботного требования своего брата.

— Ты знаешь, что камни очень твёрдые?

— Я знаю, что камни будут прямоугольными, и что ты сделаешь это, — настаивал Камабан. — И я знаю, что чем больше времени ты проводишь за разговорами об этом, тем дольше всё это продлится.

Сабан и Леир вернулись в Каталло на следующий день. Кровь оленя, высохшая и потрескавшаяся, всё ещё была на лице мальчика, когда он подбежал к своей матери, и Орэнна пришла в ужас. Она плюнула на пальцы и начала стирать кровь, затем начала ругать Сабана.

— Ему не нужно учиться убивать! — заявила она.

— Это самый главный навык, необходимый мужчине, — сказал Сабан. — Не можешь убивать, не можешь кушать.

— Жрецы не ходят на охоту, — сердито сказал Орэнна, — а Леир будет жрецом.

— Он, может быть, не хочет им быть.

— Я видела это во сне! — вызывающе настаивала Орэнна, вновь предъявив аргумент, против которого Сабан не мог возразить. — Так решили боги, — сказала она и увела Леира.

После сбора урожая Сабан начал двигать первый камень со склона холма. Это был один из небольших камней, тем не менее, понадобилось двадцать четыре вола, чтобы стянуть салазки вниз по холму. Быки стояли в три ряда, по восемь в каждом, а позади каждой линии животных, подобно большой планке позади их хвостов, был ствол дерева, к которому была привязана их упряжь. Каждый ствол был привязан к салазкам двумя длинными верёвками из скрученных коровьих шкур. При первых же шагах Сабан обнаружил, что волы сзади падали, перешагивая через волочащиеся верёвки, когда впереди идущие волы запинались. Поэтому камень пока оставили на месте, а в селении собрали дюжину мальчишек и приказали идти между животными и поднимать волочащиеся верёвки, когда они ослабевали. Мальчикам дали заострённые палки — стрекала, чтобы подгонять волов, а ещё дюжина мальчиков и мужчин выстроились в ряд перед камнем, чтобы удалять упавшие ветки или сбивать кочки, мешающие полозьям салазок. Ещё десять волов брели сзади. Некоторые для того, чтобы заменить заболевшее животное в упряжке, а другие везли корм и запас кожаных верёвок.

Целый день ушёл на то, чтобы перетащить камень с холма и через храм Каталло, где, когда волы неуклюже шли мимо, Орэнна собрала хор женщин, исполняющих песни восхваляющие Лаханну. Хэрэгг прибыл из Рэтэррина, и он лучезарно улыбался, когда первый камень прошёл через храм. Он украсил рога волов венками из фиолетовых цветов, а жрецы Каталло бросали на камень цветы таволги. Эти жрецы первыми примирились с победой Рэтэррина, вероятно потому, что Камабан позаботился заплатить им бронзой, янтарём и чёрным агатом.

Упряжью волов были большие хомуты из кожи, но в первый же день хомуты до крови содрали кожу на шее животных, и Сабан велел мальчикам смазать кожу свиным жиром. На следующий день они дотянули камень до места, где Каталло уже не было видно. Большинство мужчин и мальчиков вернулись в селение ужинать и спать, но несколько человек остались с Сабаном охранять камень. Они развели костёр и поели сушёного мяса с грушами и ежевикой, которые нашли в окрестном лесу. Кроме Сабана у костра сидели трое мужчин и четверо мальчиков. Все они были из Каталло, и сначала чувствовали себя скованно рядом с Сабаном, но когда еда была съедена, а костёр искрами устремлялся к звёздам, один из мужчин повернулся к Сабану.

— Ты был другом Дирэввин? — спросил он.

— Да.

— Она всё ещё жива, — с вызовом сказал мужчина. На его лице был шрам от стрелы, ранившей его в щёку в битве, разрушившей Каталло.

— Я надеюсь, что она всё ещё жива, — ответил Сабан.

— Ты на это надеешься? — мужчина недоумевал.

— Как ты сказал, я был её другом. И если она всё ещё жива, — твёрдо сказал Сабан, — тебе лучше помалкивать об этом, если не хочешь, чтобы ещё больше воинов Рэтэррина искали её в лесах.

Другой человек наигрывал короткую мелодию на флейте, сделанной из ноги журавля.