Богам – божье, людям – людское - Красницкий Евгений Сергеевич - Страница 56

Теперь бы еще, кроме угрозы наказания, мотивацию бы для активной части… А есть мотивация! Новые земли – новые вакансии воеводских бояр! Лука, Игнат и Леха Рябой – живые примеры. И похрен веник, что «фланговое прикрытие» осуществляет жрец Перуна, главное, что оппозиция его услугами воспользоваться не сможет! А девки-то, девки с самострелами – не меньше, чем тайная полиция!. Однако, ваше сиятельство, снимаем шляпу и шаркаем ножкой!

А Егор… да ничего удивительного, сэр! Вспомните, сколько умных и честных людей «купились» на болтологию дерьмократов-либерастов, а потом ужаснулись содеянному! И воин – что надо, и хозяин уважаемый, и не дурак, а как сунется в политику, пусть даже уездного масштаба, так сразу же становится игрушкой в чужих руках. Сколько вы ТАМ таких видели: и в погонах, и при научных степенях, и всяких заслуженных-народных, вдруг оказывающихся марионетками тех, кто и мизинца их не стоит!»

Корней помолчал, давая собравшимся «переварить» услышанное, а потом сменил тему:

– Так, Михайла, коли ты такой умный, что аж сотником заделался, то укажи-ка нам: где в твоей задумке самое слабое место?

– Так десятник Алексей уже указал, – недоуменно отозвался Мишка. – Ляхи могут в лес шарахнуться.

– М-да, что ты, что Рябой, мыслите как лучники – ежели вы постреляли, то никого живого уже и остаться не должно. А вот и не так! Останутся! Ты, Леха, себя на место командира ляхов поставил, это – правильно! А вот за всех ляхов не подумал. Смотрите все! – Дед придвинул к себе Мишкин чертеж. – Вот отсюда, отсюда и отсюда стрелы да болты летят. Отсюда мы в конном строю нажимаем. Куда бежать? Куда дорога открыта? А вот сюда – дорога на Выселки. Туда и побегут. Тем паче, что как раз посередине между тыном и лесом место для стрельбы из самострелов неудобное – далековато. Там могут и проскочить. Конечно же догоним, конечно же посечем, но нам эта лишняя возня нужна?

Сделаем так. В Ратном оставим не полусотню, а три десятка отроков. Не перечь, Михайла. Тут еще почти два десятка девиц Листвяны будут, да старостиха Беляна примерно столько же баб, владеющих луком, приведет. Достаточно будет. А два десятка, над ними поставишь Демьяна, пусть возле кладбища расположатся. И сильно прятаться не надо – пусть ляхи видят, что и там их ждут. Но и вылезать тоже не требуется – ляхам должно быть непонятно, сколько там народу находится.

Надо устроить так, чтобы ляхи к Пивени кинулись – между лесом и западной стороной тына, поэтому отрокам в лесу и бабам с девками поначалу затаиться надлежит, а вот когда ворог к реке кинется, то с двух сторон, благо дальше чем на сорок – сорок пять шагов стрелять не придется, ударить! Вот тогда все супостаты и полягут, ни за кем гоняться не понадобится.

– Гм, если по уму, так хорошо бы еще десяток и на том берегу Пивени поставить, – подал голос Данила. – Я своего Ероху учу помаленьку и с ним еще десяток мальчишек. Луки у них пока слабенькие – однодеревки, но тех, кто до воды добежит и вплавь пустится, побить смогут.

– Так то по уму, Данила, по уму! Если бы там десяток из Михайловой сотни встал, я бы не сомневался, а твои… не дай бог, двое-трое ляхов до другого берега доберутся. Вырежут же твоих мальчишек, как овец! Нет, пусть уж они за тыном возле речных ворот встанут, чтобы никто из беглецов по мосткам перебраться не смог. А если кто вплавь уйдет, то… Евстратий, ты же хотел ребят на двуногую дичь натаскать? Вот и будет тебе твое «редкое удовольствие».

Еще кто-нибудь что-то предложить хочет? Нет? Тогда быть по сему. Сейчас все к церкви – отец Михаил молебен об одолении супостата устраивает, потом обедаем, потом всем конно и оружно выйти в поле перед тыном – будем нашу задумку пробовать. Вы двое, со своими людьми, – Корней глянул на погостных десятников, – будете ляхов изображать. Михайла, пошли в крепость за учебными болтами, а то поубиваете же сгоряча.

Ляхи не пришли и на следующий день. Корней, в своем фирменном стиле, довел всех тренировками до белого каления. Погостные ратники, проклиная натыканные отроками колышки, обозначавшие дистанцию для стрельбы, гарцевали между поворотом дороги и тыном, ратнинцы, вначале с криками и посвистом, а потом в угрюмом молчании выскакивали на рысях из леса, отроки постреливали в «ляхов» учебными болтами – по одному человеку из каждого десятка поочередно, чтобы пристрелять позиции.

К обеду «доигрались». Сначала Фаддей Чума, разгорячившись или обозлившись – у него не поймешь, так саданул одного из погостных ратников тупым концом копья, что вышиб того из седла. Только унялись ругань и крики, поначалу грозившие перейти в мордобой, и учение началось заново, как дядька Лавр навернулся вместе с конем, споткнувшимся о колышек, и чуть не пропорол себе другим колышком ногу. Отроки, выслушав о себе массу нелицеприятных высказываний, не в отместку, конечно, а совершенно случайно, попали на следующем заходе учебным болтом в глаз коню ратника Никона из десятка Фомы – того самого, которого тетка Алена однажды прогнала поленом вдоль по улице. Тут уж все окончательно осатанели, и Корнею волей-неволей пришлось объявлять перерыв, чтобы избежать вооруженного столкновения между своими.

В Ратном тоже не обошлось без неприятностей. К Мишке с жалобой на побои заявился Прошка, прикомандированный «военным советником» к женскому контингенту. Нет чтобы заниматься девками, к которым был приставлен, понесла его нелегкая к взрослым лучницам! В «благодарность» за добрые советы Прошка сначала был не столько больно, сколько обидно, щелкнут старостихой Беляной древком лука по носу, а потом выкинут с «огневых позиций» могучей дланью тетки Алены.

Всю эту душераздирающую историю кинолог Младшей стражи поведал Мишке, как всегда, длинно, запутанно, с многочисленными повторами и отступлениями от основной линии повествования, теребя пальцами покрасневший и слегка припухший нос. Мишка слушал и только диву давался: как такого зануду терпят языкастые ратнинские девки? Слава богу, разбираться в этом конфликте Мишке самому не пришлось – выручил Матвей, маявшийся без дела за отсутствием раненых. Со словами: «Пошли, болячка трепливая!» – он ухватил Прошку за рукав и повлек куда-то за угол.

Результатом всех этих мучений стало то, что принесенную гонцом из дозора весть: «Идут!» – все восприняли чуть ли не с ликованием. Второй гонец, прискакавший уже на закате, ситуацию уточнил: идет передовой дозор из семи всадников и ищет не Ратное, а место для ночлега. Окончательно все прояснилось уже ночью – ляхов не больше сотни (точнее из-за темноты определить не удалось), и конных среди них едва-едва треть. Языка взять не удалось, очень уж бдительно ляхи охраняли место ночлега. Последнее обстоятельство наставник Стерв прокомментировал экспрессивно, неприлично и заковыристо – он, следовало понимать, языка взял бы обязательно, несмотря ни на какую бдительность.

Война началась на следующий день, с утра. Несколько всадников выскочили из-за поворота дороги, коротко глянули на Ратное и сгинули обратно за выступ леса. Ничего такого особенного они не увидели – все ратнинское воинство еще затемно укрылось на своих позициях, а на виду остались только дозорный на вышке, да два десятка отроков на заборолах посверкивали шлемами на утреннем солнышке, возвышаясь над тыном и изображая малочисленный, но готовый к обороне гарнизон. Как и полагалось по сценарию, с колокольни ударил набат, извещая не столько ратнинцев об опасности, сколько ляхов о том, что их ждали и опасались.

Не заставив себя особенно ждать, ляхи вывалили из-за поворота всем отрядом – пешие почему-то впереди конных. Долго, впрочем, удивляться такому построению не пришлось – передними оказались лучники. Перед их остановившимся строем пробежало двое с факелами в руках, и на Ратное обрушилось сразу несколько десятков стрел с огнем. Спустя короткое время еще один залп зажигательных стрел, потом еще один. Задумка была понятна – отвлечь селян тушением пожаров и прорваться внутрь тына.