Изгнанники - Удовиченко Диана Донатовна - Страница 6

Я вернулась в шатер, подхватила лук, колчан со стрелами, седло и сбрую. Вскоре уже шагала по тропинке к Конскому лугу. Стреноженный Зверь встретил меня тихим ржанием. Я ласково погладила крутую шею. Красавец! Мощный, высокий в холке, с широкой грудью и плотным, мускулистым телом, гнедой жеребец был удивительно быстр и вынослив. Много веков орки шли к созданию такого совершенства, и теперь кони Холодных степей по праву считаются лучшими во всем Вирле. Зверь нетерпеливо ударил копытом и встряхнул черной гривой.

– Сейчас, дружок, – бормотала я, оседлывая коня, – сейчас, поохотимся.

Ничто не сравнится с охотничьим азартом, охватывающим все существо, заставляющим сердце биться быстрее! Лететь по степи на стремительном коне, приминая ковыль и ощущая прикосновение ветра. Гнать добычу в бешеной скачке. А потом, когда приходит время выстрела – единственного, всегда предельно точного, – чувствовать, как нетерпеливый преследователь, разгоряченный скоростью, уступает место холодному бесстрастному стрелку. Орки живут охотой. Это у нас в крови. Облава и гон – исконно орочьи занятия. На крупного хищного зверя идет облавой все племя. Зверей обкладывают широким кругом, постепенно сужая его, и тогда уже пускают в ход стрелы. Для гона нужно меньше охотников, они рыщут по степи в поисках стада дзеренов и, когда находят, несутся наперерез. Звери спасаются бегством, но орочьи кони не уступают им в быстроте. И вся охота проходит в безумной скачке. Но я часто охочусь в одиночку. Это интереснее всего. Остаешься один на один с добычей, со всей степью – огромной, бесконечной, суровой. И только от тебя зависит жизнь и смерть. Подчас не только звериная, но и твоя. Нет ничего лучше охотничьего азарта! Разве что упоение настоящим боем, которое мне уже не раз довелось испытать. Я говорю именно о бое, а не о нелепых драках с наглецами вроде Ранвальда.

К середине дня я подстрелила молодую косулю и, взвалив ее на спину Зверя, решила возвращаться. Едой обеспечила себя надолго. Мясо надо будет закоптить, но и тогда мне одной слишком много. Поделюсь с соседками. Хозяйки хоть и осуждали мое поведение, однако от дичи не отказывались. За четверть лиги перед домом я спешилась и повела Зверя в поводу, чтобы дать просохнуть от пота. Селение встретило меня настороженно: искоса поглядывали женщины, мужчины делали вид, что не замечают моего появления. И только ребятишки бежали следом, выкрикивая дразнилку: «Бешеная Мара кровера поймала…» В общем, все как всегда.

Однако, как оказалось, я ошиблась. Скинув тушу косули на траву возле шатра, я ослабила подпруги, немного подождала, как учил отец, потом расседлала коня. Достала суконку.

– Мара, кого добыла? – с любопытством спросила Вергильда, моя соседка.

Вылезла из шатра и остановилась в паре шагов от меня, теребя красный кушак на широкой юбке. Вот ведь… будто сама не видит! Или косулю от зайца отличить не может? Хотя этот вопрос – способ завязать разговор. Стоит только ответить, она начнет вываливать на меня последние сплетни, выспрашивать, почему замуж не иду, и молоть прочие глупости. Тьфу… курица. Я неопределенно мотнула головой, продолжая растирать спину Зверя суконкой.

– Ну да, ну да… – сочувственно протянула Вергильда, картинно поправляя тяжелые косы и маленькую остроконечную шапочку – головной убор замужней женщины, – тяжело тебе, ты одна. Вон и за конем сама ухаживаешь, и охотишься… а замуж почему не идешь?

Я стоически терпела. Не связываться же с бабой! Пусть себе красуется, показывает свой богатый наряд. А я слушать ее болтовню не намерена, мне еще Зверя обиходить надо, потом косулю разделать. Отсоединила от седла потник, разложила под горячими лучами Атика. До вечера просохнет. Седло и сбрую унесла в шатер. Жеребец пусть пока здесь постоит, к вечеру на луг отведу. А сейчас надо принести воды. Направляясь с двумя бадьями в сторону колодца, я краем уха уловила новую интонацию в монотонном жужжании соседки и только тогда прислушалась.

– Ничего, скоро тебе легче станет…

– Это ты про что? – Я резко развернулась и уставилась на Вергильду, чем изрядно ее напугала.

– Да так… – забормотала она, отступив на пару шагов, – все говорят…

– Мара! – окликнул тяжелый бас.

Так, у меня появился новый собеседник. От этого уже просто так не отмахнешься. Торвальд, старший сын вождя, его правая рука. В полном боевом облачении: кожаный доспех, обшитый железными пластинами, на груди – большой чеканный круг. Одновременно и знак рода, и хорошая защита. Куда собрался? Может, снова из Ятунхейма твари полезли? Вроде не сезон, они обычно зимой выходят, когда жрать им нечего. Но бывают и исключения. Отлично. Значит, повоюем.

– Тебя ждут старейшины, Мара, – огорошил между тем Торвальд.

Хм… значит, не твари. А жаль. Лучше два боя с выродками, чем один разговор со старейшинами. И чего им от меня понадобилось? Хотя нетрудно догадаться, конечно. Зарвалась, вот и получу по заслугам. Обуреваемая недобрыми предчувствиями, я буркнула:

– Скажи, сейчас приду. Коня только напою.

Конь – святое для каждого орка, поэтому сын вождя возражать не стал, только сообщил:

– Я подожду. Отец приказал привести тебя под охраной.

Ох, Лак’ха, чувствую, поворачиваешься ты ко мне своей безобразной половиной! Под охраной, с чего бы такая честь? Я принесла Зверю воды, потрепала на прощание смоляную гриву и в сопровождении Торвальда отправилась к шатру вождя. По дороге воин сочувственно косился на меня, но помалкивал. Я же сочла ниже своего достоинства спросить, что меня ждет. Хороший он парень, Торвальд. Он мне как старший брат. Мой покойный отец был лучшим другом вождя. С сыновьями старого Бертарда я выросла: вместе в детстве бегали по селению, вместе учились стрелять, охотиться. Правда, потом, когда повзрослели, выяснилось, что умения, делающие мужчину воином, опорой племени, мне приносят одно порицание. Да только поздно уже, себя не переделаешь.

Перед шатром Бертарда собрались все старейшины – самые уважаемые орки селения. Обряженные в полный доспех, со знаками рода на груди, они чинно сидели вокруг деревянной фигурки Тира, передавая из рук в руки ритуальную рунную чашу с дымящимся напитком – вересковой медовухой. Такие приготовления делаются только перед судом чести. Они что, меня судить надумали? Я взглянула на Торвальда, тот лишь неопределенно пожал плечами. Присесть мне никто не предложил. Значит, и правда…

– Здравствуй, Акхмара, дочь Вархарда, – царственно кивнул старый Бертард.

– Здравствуй, Бертард, сын Хиральда. Здравствуйте, уважаемые, – поклонилась я.

– Знаешь ли ты, зачем мы здесь собрались?

– Да уж догадываюсь, – пробурчала я себе под нос.

Неужели Ранвальд попросил о суде Тира? Не может быть! Судиться с женщиной, с которой не сумел справиться, – да над ним до старости смеяться будут. Однако его самого тут нет.

– Суд собран по решению старейшин, – развеял мои сомнения вождь, – ты должна ответить за свои поступки. Расскажи нам, Акхмара, что ты сделала сегодня утром?

– Ранвальда потомства лишила! – брякнула я, отбросив ненужные церемонии. Чего уж теперь стесняться?

Торвальд подозрительно засопел, стараясь не расхохотаться. Только вот мне не до смеха было. Суровые лица стариков были красноречивее всяких слов. Осуждают. Непорядок в племени.

– И зачем же ты это сделала? – хмуро вопросил вождь.

– Он первый начал! – взъярилась я. – Все видели!

Бертард тяжело вздохнул и поднял на меня усталые глаза, окруженные лучами глубоких морщин. В его взгляде читалась понимающая грусть. «А он уже немолод, – вдруг подумалось мне, – вон и волосы, некогда смоляные, стали белыми, и клыки пожелтели…»

– Мара, дочка, – мягко, почти отечески произнес он, – я помню тебя малышкой. И знаю, как тебе тяжело. Сначала Олав, потом твои родители… Я все понимаю, но надо жить дальше.

Младший сын Бертарда, Олав, погиб в стычке с ятунами. Я тоже была там. Позапрошлая зима выдалась морозной даже для Т’хара, и твари Голодного леса вышли на охоту. Это была славная битва. Наши кланы, объединившись, уничтожали ятунов сотнями, а недобитки в конце концов убрались назад. Но и орков много полегло. Олав пал в первый же день. Он схватился с вожаком стаи и сумел убить его. Картина их боя до сих пор стоит у меня перед глазами: разъяренная тварь, присевшая перед прыжком и ощерившая длинные игольчатые зубы, нашпигованная стрелами, но не желающая подыхать, и молодой орк с мечом в руках. Перед смертью ятун сумел достать Олава когтистой лапой и перервал ему горло. Я помню, как окрашивался кровью белый снег, как медленно падал сын Бертарда, улыбаясь чему-то, что видели только его угасающие глаза. А потом погиб мой отец, Вархард. Я была слишком далеко от него и не смогла помочь, когда на него бросились сразу три твари. И он тоже улыбался перед смертью, как и положено настоящему орку, уходящему в Альгебар. Он был великим воином. Так я в один день лишилась двоих близких. Олав был моим нареченным. Потом, не выдержав горя, ушла и мать. И я осталась совсем одна.