Арнольд - Лей Венди - Страница 8

Первого августа 1966 года, отправившись на прогулку в прелестную австрийскую деревушку Куфштайн, Мейнард заметил там очаровательную девушку примерно двадцати одного года. Голубоглазая и светловолосая, она вполне могла бы представлять Австрию на конкурсе красоты за титул «Мисс Мира». Вернувшись из Испании, где она была на каникулах, через Мюнхен в дом своих родителей в Куфштайн, Эрика Кнапп выглядела загорелой и пышущей здоровьем. Даже сегодня, в своем национальном костюме, Эрика остается такой же ослепительной женщиной, как это бывало в годы, проведенные с Мейнардом. Мейнард Шварценеггер, чьим шестым чувством был нюх на женщин, понял, что Эрика создана для него. Эрика испытывала ответное чувство к Мейнарду. Он был высок, светловолос, и красота его приковывала взгляд. С необычной для нее смелостью она спросила у него, который час. Он проводил ее до дома и пригласил пообедать. Она отказалась. Инстинктивно чувствуя, как следует действовать дальше — черта, которой в избытке обладал и с поразительным успехом применял его младший брат — Мейнард, вместо того, чтобы нарываться на второй отказ, назначил свидание соседке Эрики. Уязвленная девушка, естественно, сменила гнев на милость. Проведя несколько дней в Куфштайне, Эрика возвратилась в Мюнхен, где она работала портнихой. Мейнард, охваченный страстью, последовал за ней. К ноябрю они обручились. Месяца два спустя Эрика и Мейнард прогуливались по берегу протекающей через Мюнхен реки Изар. Тут Эрика заметила пятерых мускулистых парней, направляющихся к ним. Хихикнув, она обернулась к Мейнарду и прошептала: «Посмотри-ка, ну и накачали они мускулы». «Умолкни, — ответил Мейнард, — среди них — мой брат». Хотя со времени их знакомства прошло шесть месяцев, Эрика до этого момента и не подозревала, что у Мейнарда есть брат.

Арнольд, со своей стороны, тоже не горел желанием распространяться повсюду о своем брате. Когда его новые друзья в Мюнхене справлялись о Мейнарде, он советовал обратиться к кому-нибудь другому, скажем, к матери. Преисполненная гордости Аурелия всегда посещала соревнования, на которых выступал Арнольд, а Густав регулярно переписывался с ним. Не желая отказываться от своей привычной роли, Густав упрекал Арнольда, что тот пишет слишком крупным почерком, и интересовался, не уловка ли это, чтобы отделаться от отца коротким письмом. Арнольд отвергал подобные обвинения, но, вероятно, всегда бдительный Густав был недалек от истины. Поскольку в этот период, работая на Путцигера в Мюнхене, Арнольд мало, что мог сообщить своему родителю. Ему исполнилось девятнадцать. Теперь он был высокий гигант со щербатой улыбкой, который мог, в зависимости от настроения, привести в восторг или вызвать усмешку. Сначала его сильный австрийский акцент мешал ему работать у Путцигера, но никто не осмеливался смеяться над ним. Хотя по существу Арнольд так и остался сельским мужланом, выходцем с фермы, у которого был только один костюм. Уверенность Арнольда в себе была поразительной, его внешний вид — устрашающим, а способность иронизировать — остро отточенной. И самое удивительное заключалось в том, что неприглядный мальчик, набравшийся уверенности в результате своих культуристских триумфов, вырос в очаровательного мужчину. В конце концов, это же был сын Густава, об обаянии которого ходили легенды, и брат Мейнарда, шарму которого он вполне мог подражать.

В первое время он спал в гимнастическом зале. Хотя формально Арнольд числился менеджером-тренером, фактически он выполнял все работы — мыл полы, убирал в душевых и вообще был мальчиком на побегушках. Издательство Путцигера «Юниверсум Спорт», специализировавшееся на выпуске журналов по культуризму, размещалось в том же здании, что и гимнастический зал. Редактируемые Альбертом Бусеком, свидетелем штуттгартского триумфа Арнольда, иллюстрированные журналы «Юниверсум Спорт» вскоре выдвинули Шварценеггера на первый план как новую великую надежду культуризма. Альберт Бусек, вместе с Альфредом Герстлем, был в числе первых «арнольдоманов» — людей, ставящих Арнольда превыше всего, готовых боготворить почву, которой коснулась его нога, и делать все, что в их силах, чтобы поддерживать о нем легенду. Но даже без них Арнольд все равно бы стал Арнольдом — славой культуризма. В Мюнхене он тренировался по семь часов в день, добившись ошеломляющих результатов. Тренировавшиеся в зале борцы и их агент предложили Арнольду работу, которую он отверг. Культуризм оставался его единственным и неизменным Святым Граалем. Вне стен гимнастического зала Арнольд начал соединять свое пристрастие к шуточкам с эксгибиционизмом. Бурными ночами, опрокинув немало вместительных глиняных кружек в знаменитых мюнхенских пивных или в баварском ресторанчике, размещавшемся в том же здании, что и спортивный зал, Арнольд вдруг вскакивал, распрямлялся в полный рост и затем, к вящему удовольствию своих компаньонов, срывал с себя рубаху и начинал играть мускулами. Впервые в жизни чувствуя себя «своим в доску», он одаривал друзей соленым анекдотом, смеясь так громко, что спагетти с его тарелки разлеталось по всему ресторану.

Скоро Арнольд стал для владельцев мюнхенских ресторанов сущим наказанием: однажды он с группой приятелей сидел рядом с женщиной, на коленях у которой лежал крошечный пудель. Поглотив гору еды, Арнольд повернулся к пуделю и оскалился, как бы угрожая, что собачка станет его следующим блюдом. Дама в страхе ретировалась. Один мюнхенский культурист был приглашен отобедать вместе с пятью друзьями. Когда подошло время расплачиваться, Арнольд стал убеждать их уйти из ресторана, не заплатив. Он имел обыкновение во всеуслышание объявлять: «Я штириец — и покажу вам всем!» И все, кто знал его в эти полные приключений мюнхенские годы, соглашались, что он выполнит свои обещания. Арнольд и Франко Коломбо, работавший тренером в Регенсбурге, стали близкими друзьями. Они вместе пускали пыль в глаза женской половине Мюнхена. К этому времени Арнольд привык заниматься сексом без каких-либо предварительных заходов. По словам очевидца, культуриста Гельмута Ридмейера, когда однажды несчастная официантка спросила, не желает ли он чего-либо еще, Арнольд, подогретый большим количеством выпитого пива, ответил: «Да, трахнуть тебя». Он применял этот метод неоднократно. В Мюнхене у него не было постоянных отношений с женщинами, но постель его частенько занимала то одна, то другая претендентка.

Его огромный рост и положение в мире культуризма, его обаяние и напористость помогали Арнольду домогаться любой женщины по первому желанию. Необходимо заметить, что повышенная агрессивность Арнольда в мюнхенские годы частично объясняется тем, что он сидел на стероидах. По словам Гельмута Ридмейера, партнера по тренировкам, Арнольд «обычно колол себя стероидами и принимал таблетки на завтрак, обед и ужин совершенно открыто». Возможно, стероиды, позволявшие ему набирать вес, высвободили также и его безрассудство, которое Арнольд так долго подавлял, живя под тиранией отца. Его бесшабашная езда на автомобиле стала легендой у тренировавшихся с ним культуристов, большинство из которых отказывалось ездить с Арнольдом, если тот сидел за рулем. Его коллекция штрафных квитанций за превышение скорости и другие нарушения правил движения, часть которых никогда не оплачивалась, постоянно пополнялась. Агрессивность Арнольда находила также выражение в различных ресторанных потасовках. Кулаки его так и мелькали на мюнхенском «0ктоберфесте», традиционном празднике, зачастую вырождавшемся в пользующуюся дурной славой пивную оргию и печально известном происходящими в этот день бесчинствами. Арнольд придрался к группе американцев, проводивших вечер на ярмарке. Решив, что они не потерпят немецкой самонадеянности, особенно со стороны какого-то сопляка, американцы приготовились к драке. Арнольд, будучи всегда настороже, оценил, что он и его друзья, коллега Бусека Эрих Джаннер и партнер по тренировкам Франц Дишинджер, столкнулись с численно превосходящими силами и предложил мировую. Но американцы не успокоились и толкнули Арнольда, вынудив его отступить. Тогда, обернувшись к Джаннеру, он сказал: «Подержи мою куртку». Стоило Арнольду обнажить грудь и напрячь мышцы, как американцы сразу же капитулировали. Стороны достигли перемирия, и со смехом и шутками пошли вместе искать, где бы найти еще пива.