Бахмутский шлях - Колосов Михаил Макарович - Страница 3

«Такой дядька, а улыбается, как дурачок, — подумал я о нем с неприязнью. — И глаза какие-то блеклые…»

— Назаров? — спросил военный у Лешки.

— Да, товарищ военком.

— Вещи где?

— Там, у матери. Сейчас сбегаю…

— Не надо, — остановил его военком. — Вот что, хлопцы, вещи свои отправьте пока домой: будете работать в военкомате, не справляемся.

— А когда же на фронт? — не выдержал Лешка. — Я не останусь…

— Приказ надо выполнять без обсуждения. Ясно?

— Ясно.

— Ну вот. Забирай, Никитин, — приказал военком гражданскому и тут же пошел в здание военкомата.

Никитин еще больше заулыбался и даже подмигнул ребятам.

— Ничего, — сказал он успокоительным тоном, — лишнюю ночь переспать дома в тепле неплохо.

Лешка его не слушал: я видел по его лицу, что он очень недоволен приказом военкома и не знал, что делать.

— Работа несложная, — продолжал Никитин, — будете выписывать повестки в деревне в военно-учетном столе.

«Деревней» у нас называли второй поселок, хотя он почти ничем не отличался от первого. Разница была лишь в том, что в Андреевке Первой находилась станция, много каменных железнодорожных и шахтных домов, среди них возвышались даже двухэтажные, а в Андреевке Второй, в «деревне», дома были главным образом одноэтажные, частные, с приусадебными огородами и садами.

У нас тоже, как и у большинства «деревенских», имелся огород и сад.

Услышав, что Лешка остается дома, я поспешил сообщить об этом маме, но она не поверила мне.

— Не понял что-нибудь. Какая сейчас работа, когда вот уже слышно, как гудит земля?

Земля действительно гудела: непрерывно слышались далекие глухие взрывы. Но я все же не мог понять недоумения матери и не знал, чем ее убедить. А мама продолжала говорить, уже не обращаясь ко мне, просто думать вслух:

— Надо без повесток объявить всем мужикам и уводить их, пока не поздно.

К нам подошел Лешка.

— Что там? — спросила мама.

— Опять отсрочка, — проговорил он недовольным тоном.

— Только детей изводят: то брать, то не брать… — мама побледнела и покачнулась.

Лешка поддержал ее.

— Эх, мама, говорил, останься дома, — укоризненно сказал он.

— Ничего…

— Идите потихоньку домой, вечером я приду, — проговорил Лешка.

Тетя Вера взяла маму под руку, а я не без удовольствия взвалил себе на спину с помощью Лешки его мешок, и мы направились домой.

Дома мама сразу же легла в постель: она не пошла на работу, тяжело заболела.

На другой день маме стало хуже. Я побежал в аптеку за лекарствами, но она оказалась закрытой. И когда откроется — неизвестно: объявлений никаких не было. Я уцепился за подоконник, взобрался на карниз и заглянул в окно. Полки, где когда-то стояли пузырьки, лежали коробки, склянки разные, были совсем пусты. На полу валялась бумага. Я понял, что аптека больше не откроется, и, вздохнув, спрыгнул на землю. Что же делать? Заведующий аптекой — всем известный и всеми уважаемый добродушный старичок Иосиф Борисович — жил во дворе. Я решил зайти прямо к нему, но и здесь встретил такую же пугающую пустоту. Мне стало страшно в этом опустевшем дворе, где дом был оставлен жильцами, и я поспешно выбежал на улицу. Какая-то женщина спросила у меня:

— Что, никого нет?

— Нет, — сказал я.

— Наверное, уже эвакуировались.

Это слово было для меня совсем новым, значения его я не знал, но сразу почувствовал страшный смысл, заключенный в нем. Пустота в аптеке, в доме Иосифа Борисовича, мои чувства и растерянность как-то сразу определились этим новым, трудно выговариваемым словом.

Приближение войны, эвакуация, следы которой я увидел в аптеке, меня сильно поразили.

Еще больше я ощутил весь ужас эвакуации, когда пришел на станцию, чтобы сообщить там, что мама заболела и на работу выйти не может.

Мама работала проводником на пригородном поезде. Контору, куда перед сменой собирались все проводники, я хорошо знал. Здесь я бывал не раз, — приходил с мамой.

Чтобы сократить дорогу, я не стал взбираться на перекидной мост, а от водонапорной башни свернул прямо на пути. И здесь, где через тормозные площадки, где под вагонами я пробрался к вокзалу. Как никогда, на станции в этот раз было много составов. Почти все пути были забиты эшелонами, груженными всевозможными станками, зерном, проросшим в открытых пульманах, мешками с сахаром. В крытых вагонах теснились беженцы.

«Это эвакуация…» — решил я.

На запасном пути я увидел целый поезд, составленный из одних паровозов.

«Они тоже эвакуируются», — подумал я. Безжизненные, холодные паровозы произвели на меня гнетущее впечатление.

В конторе, куда я пришел, было шумно: там толпилось много людей, совсем мне незнакомых. Приходили военные, гражданские и все чем-то возмущались, спорили, доказывали, требовали быстрее отправить поезд. За столом сидел с утомленным лицом военный, просматривал бумаги, которые ему давали приходящие. Пока я был в конторе, он до конца не прочитал ни одной бумажки: его поминутно отвлекали то телефон, то люди.

— Ты зачем здесь, мальчик? — услышал я голос над собой.

Я поднял голову и увидел высокого военного со строгими глазами.

— Тут мама работала, — начал я объяснять, — проводником.

— Никаких проводников здесь нет, — глаза его стали добрее. — Видишь, здесь военный комендант. Давай отсюда, сынок, не путайся под ногами.

— А где же проводники? — осмелел я.

— Не знаю, сынок. Спроси у дежурного.

Я вышел на перрон, прошел до билетных касс и зала ожидания. Здесь навстречу мне попалась проводница — мамина знакомая. Она была чем-то очень озабочена. Я решил обратиться к ней.

— Теть, а где ваша контора?

— Петушок? — узнала она меня. — Что ты здесь делаешь, ищешь маму?

— Нет. Она дома лежит, больная. Я пришел сказать, что она не придет на работу…

— Больная? Ай-ай, какое несчастье… — проводница покачала головой. — Ладно, Петя, я сама скажу об этом. Что с ней?

Я с трудом объяснил ей и побежал домой. Хотя лекарства для больной матери достать не удалось, я все же торопился: нет лекарства — надо что-то делать другое, может, мама пошлет еще куда-нибудь. А перед глазами все стояли пустая аптека, забитая поездами станция, военные эшелоны и беженцы…

Фронт приближался. Он был уже настолько близко, что от взрывов теперь дребезжали стекла в нашем доме.

Лешка приходил домой поздно ночью и, присаживаясь у маминой постели, сначала спрашивал, как ее здоровье, потом рассказывал новости. А новости были с каждым днем все хуже и хуже. Полным ходом шла эвакуация, на днях должны были и мы тронуться в путь: Лешка сказал, чтоб готовились. Но как готовиться, если мама не поднимается с постели? Это очень беспокоило и Лешку, и маму, и меня.

Однажды брат пришел в особенно возбужденном состоянии. На мамин вопрос, что случилось, объяснил:

— Поспорил с Никитиным. Я не знаю, то ли он враг, то ли я дурак. Уже вот фронт, а он заставляет выписывать повестки только старикам, а молодежь почему-то остается. Зачем? А сегодня ребятам говорит: «Если немец накроет, не бойтесь, ничего не будет. Только комсомольские билеты уничтожьте, и все». Я чуть его не ударил. Ну, не негодяй ли? Завтра обязательно пойду к военкому и расскажу ему обо всем.

Чуть свет Лешка пошел в военкомат. А через полчаса после его ухода к нам пришел дядя Андрей — мамин брат, он работал начальником соседней станции. Но я гордился дядей Андреем не потому, что он начальник. Я очень любил его за веселый характер и, главное, за то, что он был похож на Ворошилова. Такой же нос, такие же добрые, веселые глаза и такие же посеребренные сединой виски — все это покоряло меня. Мне почему-то представлялось, что в далеком прошлом, когда еще шла война с белыми, дядя Андрей был рядом с Климентом Ефремовичем, хотя я совершенно точно знал, что в то время он был моих лет и совершил лишь один-единственный подвиг. Когда на станцию, занятую белыми, пришел бронепоезд, рабочие, среди которых был дядин отец, решили угнать его к красным. Узнав об этом, дядя Андрей решил не отстать от отца. Ночью он тайком пробрался на станцию и, когда бронепоезд тронулся, влез на буфер и приехал к красным. Здесь он объявился отцу, который тут же схватил его за ухо со словами: «Ах ты, негодяй! Ты ж мать загонишь в гроб: кинется, а тебя нет, с ума сойдет». После этого отец оставил его с собой на бронепоезде. А когда освободили от белых свою станцию, привел домой и приказал больше никуда не уходить от матери. На этом война с белыми у дяди Андрея и закончилась.