Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Миллер Эндрю Д. - Казанова Казанова

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Казанова - Миллер Эндрю Д. - Страница 21


21
Изменить размер шрифта:

Подрядчик сидел на скамейке и отбирал претендентов на глаз: сильные — к лодке, хилые — прочь. За спиной у него стоял чиновник в шерстяном шарфе, закрывавшем нижнюю часть лица, и записывал фамилии. Кого только не было в разношерстной толпе — шнырявших мошенников, молчаливых, узкоглазых китайцев в коротких жакетах, чернокожих — куда темнее Жарбы — и совсем непонятных людей, еще более неуместных на стройке, чем Казанова. Попадались там и женщины, и дети.

Порыв северо-восточного ветра приподнял их рваную одежду, затеребив лохмотья у колен, и возвестил об окончании ночи. Шевалье подумал, что яркий дневной свет, сменивший сероватую утреннюю мглу, не может сбить с толку или обмануть. Он сунул руки глубоко в карманы, греясь остатками чужого тепла.

— Как вас звать? — выкрикнул подрядчик.

— Джек Ньюхаус.

— Как у вас руки?

— Что? Сруки?

Жарба показал свои розовые, как семга, ладони. Казанова последовал его примеру. Мастер осмотрел их, обратив внимание на отсутствие мозолей, обгрызенных ногтей и заусенцев, а затем скользнул взглядом по их лицам. На мгновение показалось, что он забракует их и отпустит восвояси, но утро выдалось холодным, а стоявшие перед ним люди были крепко сложены, хотя их гладкая кожа светилась на солнце. Он что-то пробурчал, чиновник записал имена новичков, и шевалье от души улыбнулся. Сейчас он начнет играть непривычную роль, изображать того, кем еще не был. Этот тревожно-радостный холодок хорошо знаком озорным детям и актерам. Вот и его грудь со свалявшимися волосами, в которых копошились насекомые — уж таково было «наследство» разнорабочих, — сжалась от леденящего возбуждения.

Они заняли место в толпе и стали ждать лодку, чтобы добраться до моста. Напор хлынувшего дождя разорвал облака, солнце скрылось, и капли потекли у них по носам и шеям, скопившись в ушных раковинах. Чем-то похоже на армейские сборы, решил Казанова. Он был призван в армию в Венеции весной 1744 года и прослужил в ней рядовым до зимы 45-го. Служба, в которой хватало и унижений, и веселых минут, по крайней мере, приучила его стойко сносить повседневные неудобства. Он понял, что ни сырость, ни усталость не могут убить, а в походах и на биваках любой способен справляться с обстоятельствами, невыносимыми в обычной жизни. Это был незабываемый урок.

Лодка причалила к пристани, ударившись носом о ступени. Осторожно ступая, в нее забралась новая партия рабочих. Лодочник оттолкнулся от берега. Он не выпускал изо рта трубку и лишь повернул вниз ее маленькую чашу, чтобы она не погасла от дождя. Лодка оказалась очень низкой, скорее похожей на плот, и лишь расстояние в полпальца отделяло ее верхний борт от оранжево-серых разводов на поверхности реки, среди которых дрейфовала дохлая кошка с висевшей у нее на хвосте крысой. Казанова подумал, что Жарба мог бы принести из дома зонты, но отправлять его назад было уже поздно.

Они высадились у причала, наспех сооруженного на новом молу. Шевалье помассировал натертую тесным воротником шею и подивился окружающему его мельтешению. Здесь среди каменных обломков и досок, веревок, кранов и насосов, непрестанных выкриков и приказов люди делали полезное дело. Возможно, в этом был какой-то героизм. В воздухе высоко над площадкой проплыл каменный блок размером с экипаж герцога Бедфорда. Тут же поодаль мокли под дождем низкорослые лошади. Другая лодка доставила тяжело пыхтящего подрядчика вместе с собакой. «Он сам настоящий пес, — догадался Казанова, — у него и прыть собачья, и повадки тоже собачьи, только хитрость человеческая». Невыспавшиеся, серые от усталости рабочие получили указания и медленно двинулись к своим новым местам, разминая на ходу руки и отбирая инструменты.

Группу, в которую попал Казанова, приставили к свайному молоту: шестьсот килограммов неповоротливого железа поднимали из бутового ложа в тридцать канатов и шестьдесят рук. Первый час прошел не без удовольствия; Казанова порадовался собственной ловкости и даже улыбнулся подрядчику. Тот, в свою очередь, окинул его хмурым взглядом, словно смутно вспомнил и шевалье, и их давнишнюю ссору. На втором часу работы пот стал есть ему глаза, а сердце забилось в груди, как корабельный колокол. Он виновато посмотрел на Жарбу. Настойчивые призывы начать новую жизнь стали для слуги тяжелым испытанием, и его верность господину была уже на пределе. Пришлось дарить подарки, но даже тогда, судя по выражению лица Жарбы, он предпочел бы снова попытать счастья на рынке Ройал-Иксчейндж. Да уж, домашняя прислуга — народ особый. Но в конце концов, пообещав Жарбе, что это всего на месяц-другой и что он не будет продавать особняк на Пэлл-Мэлл, шевалье сумел его убедить. А ведь еще недавно в горячечном порыве Казанова собирался расстаться со своим уютным прибежищем и перебраться в какой-нибудь скромный угол! Его губы растрескались, кожа на подбородке покрылась пятнами засохшей слюны, и когда он беззаботно подмигнул Жарбе, то и сам догадывался, что с таким лицом нельзя никого приободрить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

После третьего часа они передохнули, и Казанова двинулся туда, где облицовывали тесаным камнем свежевозведенную арку. Он шел медленно, как будто наугад. Дождь кончился, и на небе засияло солнце цвета облупленной меди. Лондон, эта Атлантида в клубах дыма, понемногу пробуждался к жизни. Собор Святого Павла был, как шарфом, увит разводами водянистого северного света. Сквозь пыль, сутолоку шляп и сети тросов шевалье различал пестрые женские шелка, золоченые рукояти шпаг и окна суровых зданий, которые словно выталкивали из комнат солнечные лучи. Кто знает, может быть, в этих комнатах сейчас плелись какие-то замысловатые, пикантные интриги?

Он отвернулся, и в его памяти всплыл другой эпизод — гнетущий и тяжелый, как этот свайный молот: шевалье де Сейнгальт лежит на спине в темной гостиной на Денмарк-стрит, и слезы черными лентами струятся у него по лицу. Он почти забыл, как добрался домой. Похоже на картину, в ярости разрезанную сумасшедшим. Вот один фрагмент — мужской глаз, огромный, как яйцо. Вот второй — озеро переливчатого света и уличная девка, кормящая грудью ребенка, а вот старый сторож, седой и пьяный, держит лампу и в упор смотрит на прохожего.

«Все люди должны когда-нибудь вернуться домой в таком состоянии и пережить выпавшее на мою долю», — мрачно подумал Казанова, и страх пронизал его до кончиков ногтей.

В этот момент прозвенел гонг, зычно крикнул подрядчик, собака диким зверем задергалась на своей цепи, и группа вновь приступила к работе. Десять лет назад, продолжал размышлять шевалье, эти усилия дались бы ему без труда. Пять лет назад он бы вполне убедительно притворился, что все это ему — раз плюнуть. Но теперь обнаружил, что ему положен неведомый ранее предел. В ушах у него гудело, легкие, как ему почудилось, уменьшились до размера дамских сумочек, бедра дрожали, но каждый раз, когда молот поднимался в воздух, он чувствовал, будто его организм очищается от очередной оргии, от очередного безвкусного вечера с шампанским и пустой болтовней, с мошенничеством и чередой обманов, от очередного трудоемкого соблазнения чьей-то племянницы…

О четвертом часе лучше было забыть, да, в сущности, это время и забылось в тяготах пятого часа. Шестой час заставил его понять, как медленно могут ползти минуты. Рабочие еле держались на ногах, и любой из них думал, что он один поднимает тяжеленный молот.

Еще один перерыв, — на сей раз короче первого. Всего десять минут, чтобы привалиться к свеже-выложенному парапету и поправить полоски ветоши, худо-бедно защищавшие ладони от огненного трения канатов. Рабочие достали из карманов фляги и бутылки. Казанова и Жарба поглядели на пьющих, их кровь по-прежнему пульсировала в ритме молота и омывала тело волнами с головы до пят.

— Нам нечем освежиться. Почему мы не захватили с собой вина? — недоуменно спросил Казанова и осмотрелся по сторонам, как будто где-нибудь поблизости можно было заказать перепелиных яиц и горячего шоколада. Он без отвращения съел бы даже лук и запил бы пригоршней воды.