Княгиня Ольга - Антонов Александр Ильич - Страница 14

— Вот, гости, здесь все для вас. Угощайтесь, величайтесь, там и попариться можно, — сказал воевода Посвист с поклоном.

Послы, довольные таким приемом, оживленно заговорили, сбрасывая мокрую верхнюю одежду.

— Оно по такой?то погоде в самый раз парком потешиться, — отозвался боярин Клим.

— Ублажайтесь, а я приду за вами, как придет час, — сказал воевода Посвист и покинул послов.

После дальней дороги никто из них не отказался от пищи, от хмельного. Они изрядно закусили, хмельного пригубили, а уж потом и мыться пошли.

А как скрылись древляне в парной, так подбежали к бане больше десяти парней из княжеской челяди с охапками хвороста, приперли колодой дверь, стены обложили сухими ветками. Да все поглядывали на ворота, за коими лежал теремной двор. И Посвист туда же смотрел. И увидел, кого ждал. Там, в сопровождении двух старейших воевод — язычников, Карла и Фарлофа, кои почти полвека назад прибивали щит Олега на вратах Царьграда, шла княгиня Ольга. Посвист побежал ей навстречу.

— Матушка княгиня, твоею волей все исполнено. Бросить ли огонь?

Ольга посмотрела на сморщенное, как кора осины, лицо Карла, на полнощекого Фарлофа. Они согласно покивали головами, и она сказала:

— Воевода Посвист, предай огню врагов моих, и твоих, и всех русичей.

— Слушаюсь, матушка княгиня! — И молодой воевода убежал к холопам. Там вместе с ними скрылся в одном из строений, а вскоре все выбежали оттуда, и каждый из них держал в руках по пылающей головне. И вот легли те головни под хворост со всех четырех сторон бани. И заиграл огонь, превратился в огненное кольцо, загорелись стены, тростниковая крыша, пламя вонзилось в хмурое осеннее небо. Из бани донеслись крики отчаяния, призывы о помощи. Послы пытались выломать двери, но напрасно.

Княгиня Ольга смотрела на торжество огня широко распахнутыми глазами, и в них отражались блики пламени, и глаза, казалось, излучали радость. Лицо княгини разрумянилось, в нем проступило что?то девичье. Она засмеялась, как это было, когда закапывали древлян. Сей странный смех испугал воевод Карла и Фарлофа, они отстранились от княгини. Она поняла их движение. Смех ее так же неожиданно оборвался, она поспешила обнять сперва Карла, потом Фарлофа и торопливо сказала:

— Простите меня, воеводы, простите! Боль моя выплескивается. Боль! О, как я ненавижу древлян, убивших моего супруга. — И тут Ольга вытянула руку, показывая на языки пламени, и закричала не своим голосам: — Вижу, вижу моего ненаглядного семеюшку! Он зовет меня! — И побежала к пылающей огромным костром бане. Оставалось всего несколько шагов до бушующего пламени, когда Посвист, прыгнув, перехватил княгиню. Она пыталась вырваться из его рук, но могучий воин удержал ее. И она обмякла, заплакала. Посвист отнес ее от обжигающего пламени, поставил на землю и, не выпуская из рук, увел с хозяйственного двора на теремной и там скрылся с нею в палатах.

В сей миг на бане рухнула кровля. Тучи искр, клубы дыма взметнулись высоко в пасмурное небо, и ветер понес пламя и дым в сторону города. Горожане, наблюдавшие за пожаром издали, учуяли смрад горящего человечьего мяса, знакомый язычникам по Священному холму. Ноздри идолян раздувались, они вдыхали сей смрад с наслаждением. И никто не удивился жестокости великой княгини. Она мстила своим врагам, а месть не может быть жестокой, считали дети Перуна, она лишь справедлива.

В этот предвечерний час тишину города нарушил колокольный звон на соборной церкви Святого Илии: били в набат. Звон был слабым, потому как колокол весил всего тридцать пудов и не имел особой силы. Но многие киевляне — язычники пришли в смятение: что значил сей колокольный звон — настойчивый и грубый? Однако оказалось немало и таких, кто пришел в ярость, услышав звон на христианском храме. Как посмели они, овцы назареевы, нарушить пляску священного огня?! Язычники заметили, что огонь стал спадать и затухать, дым стелился над землей. Идоляне сочли, что все это свершилось по вине христиан: они своим мерзким звоном бросили вызов Перуну. На площади близ княжеских теремов все пришло в движение, старые люди кричали на молодых, побуждая их сбросить колокол на землю. И те побежали к собору, и вскоре колокол умолк. Лишь трещали догорающие бревна на пожарище, да язычники, умиротворенные зрелищем, вели неторопливые разговоры о том, что рыба на Днепре отжировала и скоро придет час осенней путины — заготавливать рыбу впрок на зиму. Волхвы обещали, что зима будет ноне долгая и холодная. И предсказание волхвов сбылось скоро. В тот же день — еще и пожарище дымилось — полуденный ветер сменился на северный, нагнал низкие тучи и пошел дождь, а вскоре он сменился мокрым снегом. К ночи небо прояснилось, высыпали звезды и ударил мороз, сковал мокрый снег. На Днепре по берегу с каждым часом все больше нарастало припая, с верховьев Днепра несло «сало» — тонкие ледяные бляхи, — они приставали к судам, заполонившим реку, срастались меж собой, и к утру лишь на быстрине река не замерзла, а все суда были скованы льдом, еще тонким, но крепнущим с каждым часом. И стало очевидно, что через день — другой судам уже не вырваться из ледяного плена и сама собой отпадала возможность идти на ладьях в Древлянскую землю.

Но поход на древлян был отложен по другой, более весомой причине. Занедужила княгиня Ольга. Горе, что навалилось на нее, надломило здоровье Ольги. И после того, как сомлевшую княгиню Посвист привел с пожара в терема, отдал на попечение боярыни Павлы и нянек, княгиня потеряла сознание. Боярыни с воплями и причитаниями отнесли ее в опочивальню, уложили на ложе и все сидели — кружили близ Ольги в ожидании, когда она откроет глаза. Однако проходил час за часом, а Ольга продолжала лежать пластом, лишь изредка содрогаясь всем телом. Промаявшись близ Ольги всю ночь, боярыни к утру были в полной панике. Даже Павла, кою ничем не удивишь, не испугаешь, не находила себе места и металась по терему от детской к опочивальне с причитаниями и слезами на глазах. В рыданиях и причитаниях боярыни сошлись во мнении, что Ольга вот — вот покинет их и уйдет к своему семеюшке. Да и утешали себя тем, что так уж испокон повелось: умер муж — и жена должна пойти за ним следом.

Воеводы, бояре, что заполонили с утра княжеские палаты, рассуждали более здраво.

— Сомлела наша матушка княгиня и телом ослабла потому, что к пище многие дни не притрагивалась, — объяснил состояние Ольги воевода Асмуд.

С Асмудом согласились: горе кого угодно убьет. Да ведь нужно поднять княгиню на ноги. Державе она больше нужна, чем князю Игорю, хотя он и семеюшка, рассудили бояре и порешили позвать кудесника Любомира, живущего в пещере на берегу Днепра. Попросили воеводу Претича послать за ним людей.

— Твои воины скоры, пусть слетают в пещеры да принесут старца в палаты, дабы силу свою проявил, — посоветовал воевода Карл Претичу.

В трапезной, где шел разговор, в этот миг находилась боярыня Павла. Она воспротивилась:

— Воинов не шлите. Любомир их не чтит. Я сама пойду к нему и принесу, ежели что…

Боярыню Павлу все вельможи уважали и побаивались. Имела она строгий нрав, да и к княгине была ближе других, родством связанная. Перечить ей не стали. Она позва ла двух челядинок, велела им взять глечик меду хлеба, луку, репы и покинула палаты.

Пещера, которую выточили в известняке время и люди, уходила под гору далеко, там ветвилась, словно дерево, от ветвей отходили ниши, будто полости огромных орехов, и в одной из таких ниш многие годы жил отшельник Любомир. Горожане звали его кудесником. Он и на самом деле был таким. Пришел он в Киев из Новгорода вместе с князем Олегом и был близок к нему. Да не поладили они из-за веры. Не чтил Любомир язычество и отошел от него, а Олегу сие не понравилось. Любомир поселился в пещере и жил в ней вот уже более полувека. Он мало бывал на людях и волшебства без нужды не проявлял. Но владел силой, кою давали ему чудодейственные травы, коренья и плоды, этим и делился с теми, кто нуждался в помощи. И Павла сие знала, сама видела, как он своими снадобьями поднимал на ноги чуть ли не из мертвых.