Любовь опаснее меча - Легостаев Андрей - Страница 6

Хамрай с усилием оторвал взгляд от двух живых изумрудов ее глаз и заметил убогую обстановку клетки.

«Я распоряжусь, и завтра же тебе доставят новые ковры и все необходимое», — сказал он Саурре и поспешил отойти, пока глаза их вновь не встретились.

Быстрым шагом он догнал уже подходивших к выходу из зверинца шаха и чужестранца. Хамрай старался не глядеть по сторонам, не обращать внимания на рыки, шипения и призывы, ибо боялся пробудить воспоминания, связанные с каждым невероятным существом и неизбежно вызвать к жизни, давно затиснутую в дальние глубины души, совесть — вредную старуху, не дающую ему спокойно заниматься делом.

Шах и колдун стояли у последней камеры, и чужеземец с ужасом смотрел на прикованный в ней к стене человечий скелет. Скелет действительно выглядел кошмарно — полуистлевший, светящийся в некоторых местах тусклой зеленью, с огромными глазницами, которые, казалось, уставились прямо на зрителя. Крепкие кандалы сковывали его руки и ноги — но создавалось впечатление, что приковали его еще живого и очень давно. При виде скелета в голову приходили мысли о бренности человека и превращении в конечном итоге в подобную кучу жалких, хотя и жутких, костей. Колдуна непроизвольно передернуло, на его лице появилось едва заметное выражение отвращения и собственного превосходства: его — живого — над этими останками когда-то наверняка сильного и опасного человека. Хамрай усмехнулся. Знал бы иноземец, как страшен этот скелет и сейчас, как трудно справиться с ним даже самыми мощными магическими чарами. Не было в мире лучших сторожей, и два подобных скелета охраняли несметные, награбленные за двести лет, сокровища шаха. Хамраю удалось тогда пленить и подчинить себе в развалинах древнего, заброшенного еще до Великой Потери Памяти, индусского храма четверых. Но одного он уничтожил, ибо полностью сделать покорным не смог. Этот живой скелет спал вековым сном, но мудрый шах не забывал о нем. Повелитель полумира догадывался, что когда-нибудь в этом мрачном скелете возникнет нужда.

— У великого шаха превосходная коллекция, — с восхищением, несвойственным ему, сказал колдун. — Подобного я не видел даже у могущественного короля Кирсана. Я благодарен великодушному шаху за доставленное мне удовольствие. — Чернобородый опять склонился в земном поклоне. Он был явно поражен и напуган, шах оказался далеко не так прост, как он полагал.

Балсар вновь самодовольно усмехнулся, хотя показ зверинца и не входил в его планы, это получилось случайно. Шах задумался, а не имеет ли смысл приводить сюда важных иноземных послов и самоуверенных сатрапов, для внушения трепета и уважения.

По винтовой лестнице они поднялись на третий этаж башни. Здесь Хамрай не жил — просторная зала служила исключительно для проверки действенности очередного колдовства на снятие заклятия. И эти покои своей роскошью резко отличались от остальных помещений Хамрая, который тяготел к суровой аскетичной обстановке. Хамрай не отличался особой аккуратностью и бросал свои многочисленные магические предметы где попало. Пыль смахивал седобородый Гудэрз, но перекладывать волшебные причиндалы, таинственные реторты и непонятные диковины он не решался.

На специальном низком столике сразу у входа стоял золотой поднос с приготовленными иноземцу сокровищами. Бриллиантовая диадема играла всеми цветами радуги в ярко освещенной зале. Когда процессия вошла в покои, прекрасная женщина, восседающая на атласных сине-желтых подушках, подняла голову. Она находилась в просторной комнате, у которой вместо одной стены были толстые прутья, как в в клетках зверинца. В комнату вела дверь в боковой стене, которая запиралась на огромный засов, но сейчас была открыта. Недалеко от этой двери возвышался переливающийся, излучающий вокруг себя свет, столб из несметного количества крупных магических кристаллов.

Старый Гудэрз поклонился вошедшим и вышел — все приготовлено, на сегодня он больше не нужен. Хамрай закрыл за ним дверь. Телохранители расположились у выхода по обе стороны — клинки наготове, потушенные факела оставлены за дверью.

Хамрай не отрываясь смотрел на колдуна. Тот оторвал наконец взгляд от подноса с золотом и огляделся. Чужестранец едва заметно вздохнул при виде нагой красавицы — живой, настоящей, не магической — сидящей за толстой решеткой. Но заметив столб из магических кристаллов он вздрогнул и испугался по-настоящему, румянец сполз с холеного лица чернобородого.

И Хамраю стало все постыло, обрыдло, безнадежно… Он вспомнил девять девушек, еще девочек — испуганных и красивых, не успевших в жизни ничего узнать, вспомнил о надругательстве колдуна над их невинными телами, и их напрасно загубленные души. Вспомнил их расширенные, полные чистых слез глаза, их еще неоформившиеся бутоны грудей… Посмотрел на сидящую в ожидании темноокую красавицу из гарема шаха — пышнотелую, зрелую, мужчиной еще не тронутую… Хамрай знал, что через это придется пройти, что шах не отступит…

— Мое задача исполнена, — прервал наконец тягостное молчание колдун. — Глаз великого Алгола снял заклятие с благородного шаха. — Против воли глаза колдуна стрельнули в сторону столба из магических кристаллов, но он тут же взял себя в руки. Он не понимал предназначения столба, не понимал, хотя мог догадываться, предназначения решетки, но почувствовал, что столкнулся с силой, гораздо превосходящей его собственную.

— Шах Балсар всегда держит свои обещания, это принадлежит тебе, — произнес шах, делая широкий жест рукой. Халат его распахнулся, показав обнаженную грудь, виднелись покрытые жестким черным волосом ноги, наспех обутые в сапоги, но вид его все равно был преисполнен величества и мужской красоты.

Не мешкая, чернобородый раскрыл зев своего объемистого мешка и осторожно, чтобы монеты не сыпались на ворс пестрого ковра, ссыпал их туда.

«Цепочки-то во дворе забыл, — подумал Хамрай, и тут же злорадно констатировал:

— Но вряд ли они ему еще понадобятся».

Колдун на секунду замер, подумал и сунул в мешок и золотой поднос. Не спеша затянул веревку на горловине мешка.

— Я премного благодарен щедрейшему шаху, но обстоятельства вынуждают меня откланяться. Меня ждет служба королю Кирсану.

— Ты не задержишься, чтобы поглядеть на результаты своего колдовства? — шах приподнял смоляную бровь и указал на три кресла у решетки. Перед креслами стоял стол, заставленный фруктами, посреди возвышался хрустальный графин с янтарным игристым вином.

Колдун кинул быстрый взгляд на дверь. Невозмутимые телохранители едва заметно приподняли кончики клинков. Колдун поклонился и сказал с чуть слышной хрипотцой:

— Я счастлив принять предложение высокомудрого шаха.

Нилпег отделился от двери и подошел к столику, сделав приглашающий жест рукой. Пока колдун шел к креслу, не выпуская из рук свой отяжелевший мешок, Нилпег налил ему в узкий серебряный кубок игристого вина. Колдун сел в кресло, ожидая дальнейших действий шаха, ничего хорошего ему, по всей видимости, не суливших. Чуть поклонившись чужестранцу с уверенной неприятной улыбкой, Нилпег взял со стола красное яблоко и подкинул вверх. Свистнул клинок в стремительном неуловимом движении и Нилпег протянул гостю две аккуратные половинки сочного плода. Тот кивком поблагодарил.

Хамраю уже не было необходимости скрывать от колдуна своей магической силы, но и выпячивать ее напоказ он не желал, не в его характере. Он подошел к магическому столбу — его тайной гордости, изобретения, без которого шах давным-давно бы погиб. Шах это хорошо знал, и хотя ему тоже была тягостна предстоящая процедура, он понимал, что она неизбежна.

Шах снял перевязь с мечом, бережно передал одному из воинов, тоже подошел к столбу и встал у стены, так что столб как раз оказался между ним и распахнутой дверью в комнату обнаженной женщины. У выхода на лестницу остался один воин, двое по знаку Хамрая подошли к дверям комнаты красавицы и встали по обе стороны, отлично зная, что им надлежит делать.

Хамрай постарался избежать внешних эффектов, рассчитанных на публику, стараясь подчеркнуть иноземцу всю пропасть между их методами и, соответственно, достигаемыми результатами. Столб засветился на пределе необходимого, невесомый, но густой розовый туман окутал фигуру шаха. Туман все уплотнялся и стороннему наблюдателю показалось бы, что он впитывается в столб. Через какое-то время из магического столба в противоположную сторону начал сочиться такой же туман. Он перетекал в комнату, и сразу за порогом стал клубиться в свете ламп, сгущаясь. Наконец Хамрай произнес заклинание, туман полыхнул мириадами искр и исчез в мгновение ока. За порогом стояла точная копия шаха, его абсолютный двойник. Двое воинов мгновенно захлопнули прочную дверь и заперли на тяжелый засов. Настоящий шах, шах-первый, тяжело вздохнул и направился к центральному креслу — он мог теперь лишь смотреть, больше от него ничего не требовалось. Как и от Хамрая, впрочем, тоже. Чернобородому же самозванцу из северных земель оставалось только уповать на чудо — на то, что его колдовство все же возымело желаемый итог.