Венок ангелов - фон Лефорт Гертруд - Страница 63

– Но теперь, Зеркальце, – продолжала Жаннет, – ты сама должна утешить его, и как можно скорее, ведь он пострадал еще больше, чем ты. Не забывай, что смерть Староссова лишила его, кроме друга, еще и веры во многое из того, что он замышлял. Твоя свекровь однажды обмолвилась об этом в разговоре со мной. К тому же он наверняка слышал кое-что из того, что ты говорила в бреду. Ты одержала победу по всей линии фронта, Зеркальце, и должна вести себя как подобает победителю.

Я и сама понимала это, но безграничная слабость словно парализовала меня, вселив в меня страх перед каким бы то ни было соприкосновением с жизнью. И так случилось, что не Жаннет и не отец Анжело, а декан в конце концов спас меня, как ребенка, оказавшегося на уступе отвесной скалы, спустил меня с опасной кручи, где я беспомощно повисла в своей разбитости и опустошенности, на твердую почву простой, скромной веры, на которую я надеялась опереться в своей дальнейшей жизни. Он тоже заговорил со мной об Энцио. Он рассказал мне, что в ту ночь, когда тот позвал его ко мне для соборования, Энцио сам, добровольно пообещал принять все условия Церкви, если я останусь жива.

– Это, разумеется, не означает, что он разделит вашу веру, – прибавил декан. – Это по-прежнему будет ваша вера, а не его, но он отныне будет чтить ее как свою собственную. Вы действительно выстрадали для него милость Божью и даровали ему внутреннее обращение, однако сейчас вы должны и сами проявить к нему милость.

Я знала, что должна. Получалось, что к сокровеннейшей святыне мира меня и в самом деле, как я всегда верила, привел Энцио, и на этот раз он сам это знал и хотел этого. Свершилось потрясающее чудо! Но при мысли о нем во мне все по-прежнему оставалось безмолвно и мертво, как будто это совершенно меня не касалось.

Декан понял это и некоторое время смотрел на меня с ласковой снисходительностью. Затем сказал решительно:

– Дитя мое, вам нужно просто взять и честно, без оглядки на себя, исполнить свой христианский долг – протянуть руку отчаявшемуся человеку, который обременил свою совесть виной перед вами, чтобы он поднялся, оперевшись на эту руку. Простите его за все, в чем он оказался не прав! Простите ему даже то, чего нельзя простить! В прощении непростительных деяний человек возвышается до Божественной любви. А теперь давайте вместе помолимся о том, чтобы Бог даровал вам силу и мужество. Взгляните на этих двух ангелов над вашей кроватью – только демоны грозят: «Бойтесь!» – ангелы же Божьи говорят: «Не бойтесь!»

Был один из тех последних ласковых и светлых дней осени, так трогательно похожих на первые предвесенние дни, когда я наконец смогла преодолеть себя и попросить, чтобы ко мне позвали Энцио. Жаннет, как обычно, подвинула мою кровать к окну; с юга в комнату веял мягкий ветерок, хотя буковые леса на противоположном берегу Неккара уже сняли свой буро-пурпурный убор. Все это бесчисленное множество маленьких листочков, которые в своей золотисто-зеленой юности стали свидетелями моего ослепительного счастья, давно покоилось на земле. Прозрачное кружево голых ветвей лежало на склонах гор серебристо-коричневым покрывалом. Летние сады отцвели и завяли, мой родной, любимый город, лишившись своих украшений, но оставаясь драгоценной жемчужиной сам по себе, безмолвствовал в нежном красноватом мерцании «согретых любовью» немецких камней, словно в весенней розовой дымке распускающихся почек.

Когда Жаннет открыла дверь, впуская Энцио, я судорожно сцепила руки, чтобы не было видно, как они дрожат. Я все еще не представляла себе, как может сложиться наша встреча. Но едва я увидела Энцио, как все сразу стало невыразимо просто и естественно. Он молча подошел к кровати и опустился на колени, непривычно низко склонив свою немецкую белокурую голову.

– Любимая, единственная, единственно любимая!.. Какие же страшные муки тебе пришлось вынести из-за меня! – пролепетал он. – Я опустошил твою душу и предал тебя в руки смерти, – а ведь ты однажды подарила мне жизнь!

Я хотела сказать: «Бог может вернуть мне все, что я потеряла, если будет на то Его воля», но тут у меня вдруг появилось ощущение, будто мы с ним все это уже однажды пережили, – много лет назад, на далеком, неведомом поле битвы, когда моя молитва достигла умирающего Энцио. Только теперь он отыскал меня среди умирающих.

– Ты тоже подарил мне жизнь… – прошептала я. – Ты послал мне любовь Божью, когда я боролась со смертью…

Больше я ничего не смогла произнести, я лишь протянула ему дрожащую руку. Он уткнулся лицом в мою ладонь, и я почувствовала, как она стала мокрой.

– Я знал, что ты простишь меня, – сказал он тихо. – Но ты простила меня лишь ради любви Того, Кого я так ненавидел. Теперь эта любовь стала моей единственной надеждой – другую любовь я не сберег, я знаю, ты уже не можешь испытывать ее, она умерла.

Я опять хотела сказать: «Бог может вернуть мне все, что я потеряла, если будет на то Его воля», но в тот же миг поняла, что это уже произошло. Близость любимого человека вдруг сладко обожгла меня, как прилив молодой жизненной силы, – я впервые за время своей болезни выпрямилась без посторонней помощи.

– Нет, любовь просто прошла через смерть, чтобы жить, – едва слышно произнесла я. – Бог только что возвратил мне ее через тебя.

Он вздрогнул, словно от удара молнии, и поднял смертельно бледное лицо.

– Через меня?.. Через меня? – переспросил он, не веря своим ушам. – Но это же невозможно: я уничтожил не только тебя, но и себя, моя жизнь кончена, перед тобой – мертвец.

Я обняла его за шею.

– Если твоя жизнь кончена, возьми мою. Ты ведь знаешь: все, что принадлежит мне, принадлежит и тебе.

Он молча склонил голову мне на грудь. И тут наши души наконец и в самом деле слились в единое, неделимое целое. Слова ангелов-близнецов сбылись, венок в их руках – венец моей жизни – увенчал и его жизнь, отныне и во веки веков у нас была лишь одна-единая общая жизнь, одна на двоих.

1946