Щит - Горъ Василий - Страница 4

Как ни странно, ощущение того, что он спасает кого-то еще, меня слегка покоробило. Но потом я представила себя на месте той девушки и чуть не умерла от стыда.

Впрочем, заниматься самобичеванием мне было некогда, и уже через мгновение я пыталась вспомнить, как и когда на Посохе Тьмы появлялись новые зарубки.

Несколько мгновений раздумий – и я почувствовала себя дурой: получалось, что Кром вырезал их только после того, как кого-то спасал. Либо от насилия, либо от неминуемой смерти! В первое мгновение мысль показалась мне слишком безумной: чтобы поверить в то, что слуга Двуликого может рыскать по Горготу в поисках тех, кому требуется защита, нужно было быть юродивой. Но через какое-то время я пришла к выводу, что других объяснений быть не может. И… поверила:

– Кажется, я догадалась! Каждая зарубка – это не смерть, а жизнь! Жизнь, которая не оборвалась… Так?

Меченый опустил Посох Тьмы и улыбнулся. Одними глазами:

– Так…

Я ласково провела пальцами по шраму на его щеке, прошептала «спасибо» и повернулась к графу Грассу:

– Вы слышали, ваша светлость? Их было пятеро. Они ссильничали девку. Значит, Кром был в своем праве…

– Если бы то, что вам рассказал ваш спутник, соответствовало действительности, его бы не искали… – глядя на меня с затаенным превосходством, фыркнул граф. – Значит, он что-то недоговаривает. Или лжет…

Я вспыхнула – в чем-чем, а во лжи Кром замечен не был:

– Он всегда говорит правду!!!

Его светлость равнодушно пожал плечами и перевел взгляд на ожидающего его решения парнишку:

– Приведи десятника. Одного…

Юноша отдал воинский салют и исчез. А через десяток ударов сердца в комнату скользнул звероватого вида хейсар и… почему-то уставился на меня.

Странно, но в его взгляде горело совершенно невозможное сочетание чувств – непонимание, осуждение, брезгливость и сочувствие! И это почему-то перепугало меня до дрожи в коленях.

– Представьтесь! И изложите суть дела… – не дождавшись представления и хоть какого-то намека на вежливость с его стороны, раздраженно рыкнул граф Рендалл.

Горец с хрустом сжал кулаки и нехотя посмотрел на него:

– Силы твоей деснице и остроты твоему взору, ашер! Я – десятник Махри из рода Ширвани…

Потом забыл про его существование и шагнул к Бездушному:

– Ты – Кром по прозвищу Меченый?

По своему обыкновению Кром ограничился кивком.

– Ты арестован…

Слуга Двуликого едва заметно шевельнул бровью:

– За что?

– За убийство двух дворян…

«Двух?» – мысленно отметила я и тут же затараторила:

– Они ссильничали девку! А он ее защитил!!!

– Прошу прощения, ашиара, но никакого насилия не было: девка утверждает, что ей заплатили аж два желтка и она пошла с ними добровольно…

– А под сарафан ей заглядывали? – поморщившись, поинтересовался Кром. – Попробуйте. Она должна до сих пор истекать кровью…

Хейсар помолчал несколько мгновений и нехорошо оскалился:

– Я сделаю это сам. Даю слово. А потом сообщу об увиденном судье…

Меченый утвердительно кивнул:

– Я тебя услышал…

Потом аккуратно прислонил к стене Посох Тьмы и вопросительно посмотрел на меня:

– Ваша милость, вы за ним не присмотрите?

– Не присмотрит… – угрюмо буркнул горец. – Ты – ее майягард. Значит, она должна разделить твою судьбу…

– Что?! – растерянно воскликнул Кром. – Как это «разделить»?

Хейсар пожал плечами и усмехнулся:

– Она поклялась Бастарзом, что отдала тебе свое сердце. Доказательство – след от пореза на ее левой руке…

– Какое, к Двуликому, сердце? Она сказала, что я ее майягард. То есть спаситель!

– Спаситель – это по-вейнарски. А по-хейсарски – владыка сердца. Или есть человек, которому гард’эйт[14] отдает свою жизнь… – объяснил горец.

– И?

– Что «и»? Он отдает СВОЮ жизнь, чтобы жить той, которую Снежный Барс посылает его майягарду…

Я похолодела: получалось, что, спрашивая меня про Путь Крома[15], горец, взявший с меня ту самую клятву, пытался понять, зачем мне становиться гард’эйтом человека, который вот-вот уйдет к Двуликому!

Тем временем Кром, побагровев, сорвался с места, в мгновение ока оказался перед хейсаром и взял его за грудки:

– Мою судьбу она разделять не будет, ясно? Я не принимал этой клятвы, значит…

– Клятвы, данные богам, не нарушают… – даже не попытавшись скинуть со своего нагрудника руки Меченого, вздохнул горец. – Это было ее решение…

«Не суди издалека, ибо вблизи все сущее выглядит иначе…» – горько подумала я: прежде, чем называть Крома красивым словом, услышанным в детстве, стоило узнать, что именно оно означает…

– Я готов взять на себя кару за нарушение этой клятвы… – оторвав воина от пола, прорычал Меченый. И принялся его трясти так, что у бедняги начали клацать зубы. А когда чуть не вытряс из него дух, вдруг добавил: – Любую кару, слышишь?

– Э-это-о – Кля-атва-а Кля-атв, и-илгиз[16]! О-от та-аких не-е отка-азы-ываю-утся…

– Мне все равно: она не понимала, о чем говорит!!!

Я почувствовала, что вот-вот сгорю со стыда: он меня защищал. Опять. На этот раз – от моей собственной глупости. Причем не перед людьми – а перед богом. А я, вместо того чтобы принять предопределение и подтвердить данное слово, стояла и хлопала ресницами!

– Оставь его, Кром! – собравшись с духом, попросила я. – Он прав…

– Нет, прав как раз Нелюдь! – подал голос граф Грасс. – Махри! Я, граф Грасс Рендалл, Первый министр короля Неддара Латирдана, подтверждаю слова Крома по прозвищу Меченый: в момент произнесения клятвы баронесса Мэйнария д’Атерн не понимала, о чем говорит. Точно так же, как не понимает этого и сейчас!

– Как это? – ошарашенно посмотрев на меня, спросил хейсар.

– Она – эйдине[17], Махри… – Граф грустно посмотрел на меня. – Во время мятежа потеряла не только отца, мать и обоих братьев, но и сама чудом избежала смерти…

– Кто эйдине, я? – догадавшись, что он имеет в виду, возмутилась я.

– Увы, я узнал об этом слишком поздно… – не обратив никакого внимания на мое возмущение, вздохнул Рендалл. – Отец леди Мэйнарии, барон Корделл, был моим другом. И я считаю своим долгом сделать все, что можно, для ее скорейшего выздоровления…

В глазах хейсара появилось сомнение:

– Прости, ашер, но она выглядит нормальной!

Граф Грасс прищурился и высокомерно процедил:

– Ты сомневаешься в моем Слове?

От него повеяло таким лютым холодом, что я поежилась. А горец равнодушно кивнул:

– Да, ашер! Клятва Клятв – это шаг. Шаг, на который требуется гораздо больше мужества, чем для того, чтобы сражаться одному против армии или умереть. Ибо, отдавая свое сердце майягарду, человек лишается всего – жизни, души и даже права на свое будущее. Чтобы решиться на такое, мало быть эйдине – для этого надо проникнуться Духом Бога-Воина. И переступить через свое «я»…

– Леди Мэйнария! Вы не повторите, от чего вас спас ваш спутник? Только, если можно, коротко и без лишних подробностей, – неожиданно попросил меня граф Грасс.

Я закусила губу и отрицательно помотала головой.

– Почему? Вы уже все забыли? Или отказываетесь от своих слов?

«Прежде чем говорить – думай. Сказав слово – держи…» – мрачно подумала я. И, чувствуя себя так, как будто пытаюсь шагнуть с башни донжона в пустоту, разверзшуюся под ногами, прошептала: