Проклятие темной дороги - Золотько Александр Карлович - Страница 25

Выдержка все-таки оставила Канту. Слезы потекли по ее щекам одна за другой, но Канта не вытирала их, а смотрела в глаза мужу с мольбой… с отчаянной мольбой…

Гартан шагнул вперед, обнял Канту, поцеловал в соленые от слез губы.

— Я хочу тебя, — прошептала Канта. — И хочу, чтобы ты меня хотел… Всегда. Всегда…

И весь мир исчез для Гартана. Было только ее тело, ее губы, ее руки…

Потом они уснули.

Когда Гартан проснулся и осторожно, чтобы не потревожить Канту, встал с кровати, подошел к окну и выглянул наружу, уже была ночь.

Последняя Сестра плыла по звездному небу. В Ключах ее называли Лохматой, а лесорубы — Росомахой. В ученых книгах она значилась как Огненная — за красноватый цвет, за форму, похожую на язык пламени, который оторвался от гигантского факела и взлетел высоко в небо, и за то, что после ее ухода с неба, начиналась сушь.

Скоро Лохматая уйдет, и будет совсем жарко. До самого Возвращения.

Гартан посмотрел на стену замка — по ней прогуливался, кажется, Коготь. Точно, Коготь.

Наместник торопливо оделся, вышел из донжона и чуть было не вернулся назад, подумав, что это становится нелепой традицией: он бросает все на Когтя, уединяется с женой, а потом вскакивает, как провинившийся мальчишка, и бежит к сотнику за прощением. На мгновение замешкавшись, Гартан махнул рукой и взбежал на стену.

— Добрый вечер, ваша милость, — сказал Коготь.

— Это ты вызывал повозки? — спросил Гартан.

— Я. У нас теперь есть фураж, еда, инструмент всякий тоже имеется… Я парней из своих и ребят Картаса отправил в деревню, вашим именем приказал капитану все там обыскать и собрать. До гвоздя, каждую щелку осмотреть, захоронки их деревенские вынюхать. Картас — зануда, до всего докопается. А в подмогу ему я Хитрована послал, тот погулял в вольных ватагах, он все эти тайники носом чует… — Коготь сел на парапет между зубцов. — Поля вокруг деревни, огороды… Пасеки даже осмотрят да оценят. Наследство нам вроде как выпало.

— А если жители других деревень обидятся? — спросил Гартан, присаживаясь рядом с сотником.

— Не обидятся. Я специально за ними посылал. Чтобы, значит, они посмотрели, что творится в долине и понятие имели. Чтобы, значит, за округой следили и если кого чужого заметят, особливо колдуна какого, так чтобы сразу сюда летели. — Коготь хмыкнул. — Людишки здешние таких уродов, как те, что в деревне, отродясь не видывали, но слышали и о них, и о том, что можно поднимать всякую мертвечину… если умеючи. А тут, вы уж простите, еще и герой есть, который почти голыми руками может нежить убить. Как тут селянам наместника не полюбить? Завтра они сюда придут договариваться. Я так полагаю, что их особо жать не стоит, но и спуску давать не следует. Кого и выпороть, если за дело, а кого и наградить. Тоже по поводу, понятно… Это ничего, что я вам, ваша милость, вроде как приказываю?

— Ничего, — сказал Гартан.

— Вот и я так думаю, ваша милость. Значит, завтра нужно отправлять людишек в крепостцу перед дикими землями, на Порог и к броду, как вечор договаривались. Только теперь местные пусть лошадей дают, провизию… Не всю — половину, но обязательно. И мальцов пусть приставят к нашим, чтобы другие села видели — все у нас полюбовно. А там, глядишь, большой совет тутошний соберем… — Коготь снова хмыкнул, вроде как с насмешкой. — Странная штука жизнь, ваша милость. Странная… казалось, сколько народу погибло, самих чуть не сожрали, а выходит, что все это в нашу пользу и повернулось. Еще вчера голову ломали, что жрать будем, чем лошадей кормить да как от населения местного стрелу в спину или еще какую гадость не получить, а теперь…

— Что теперь? — быстро спросил Гартан.

— А ничего теперь, — тяжело вздохнул после паузы сотник. — Денег на наемников местные все равно не дадут. Да и не смогут: они тут, считай, без денег обходятся… И еще одно…

— Что?

— Пока мы послов из деревень ждали, я прошелся по округе, посмотрел… — голос Когтя стал глухим, с хрипотцой. — Значит, встали твари из земли к западу от деревни. Не близко… И что странно: там ведь другая деревенька была, почти вдвое ближе… Но зверюги как встали из земли, так и пошли, будто кто их за руку вел. Не странно?

— Странно, — согласился Гартан. — И еще учти, сотник, что супруга моя вчера была неподалеку от тех мест, потом заезжала в деревню и договорилась, что сегодня снова приедет, да еще, может, со мной.

— То есть аккурат к этому твари подгнившие подгадали… — протянул Коготь. — Будто кто-то узнал про встречу и решил, что нечего нам с местными дружить…

— Или местным с нами… — добавил Гартан.

— Думаете, ваша милость, это кто-то из местных мертвячеством балуется?

— Некромантией, Коготь, некромантией. И думаю, что кто-то из местных. Не селяне, нет. Ты ведь сам говорил, что в этих местах много всяческих колдунов поселилось за пять веков… Вот они — точно не в восторге от нашего прихода.

— Что да, то — да, — кивнул Коготь. — А тут еще инквизитор гуляет. Сегодня к вечеру снова кого-то жег. Или что-то. Как бы не поселок — уж больно дым был густой. А колдуна нам нужно найти, ваша милость. Если у самих не получится, то за инквизитором, не к ночи будет помянут, посылать придется… Только как бы нам, как говорится, из огня да в полымя не влететь. У инквизиторов с огоньком, сами понимаете, просто.

Гартан промолчал.

— Ладно, — сказал Коготь. — Пора спать. Завтра с утречка работы много и у меня, и у вас…

Коготь встал, покрутил головой.

— Стрекач! — негромко позвал сотник.

— Я, — из темноты вынырнул егерь, видимо, охранявший стену.

— А прогуляйся-ка ты, сынок, вниз. И часовых с собой от ворот захвати… Ну, хоть к конюшне сходите. Я тут за вас погляжу. Только особо там не расслабляйтесь, я вас мигом обратно кликну…

Егерь сбежал во двор, что-то сказал часовым, и они вместе ушли в глубь двора.

— Я сказать вам хотел, ваша милость, — как-то неуверенно произнес Коготь, будто смущаясь.

Гартан вздохнул. Не хватало еще выслушивать благодарности от сотника. Тот, наверное, весь день себя переламывал, убеждал, что можно и нужно спасителя поблагодарить.

Спасителя…

Гартан хотел сразу оборвать сотника, но в последний момент сдержался — Коготь, в конце концов, не виноват ни в чем. Он бросился спасать Канту. Значит…

— Ну раз уж мы по-свойски так поболтали… — все так же неуверенно произнес Коготь. — Раз уж так получилось… Можно, я по-простому скажу? Без церемоний?

— Говори, — обреченно вздохнул Гартан.

— Значит, так… — Коготь подошел к наместнику вплотную, словно собирался обниматься.

Гартан невольно попытался отступить, но Коготь вцепился в его ремень и удержал на месте.

— Значит, так, — жестко начал Коготь. — Если ты, сопляк, еще раз такое выкинешь… даже если только попробуешь… я, мать твою, слезами от жалости изойду, но рожу твою неумную начищу так, что блестеть будет — куда там медному тазу. Ты, придурок высокородный, сюда послан людей охранять да порядок блюсти, так вот блюди и охраняй… В следующий раз увидишь что-нибудь такое — не вздумай лезть. Последний раз предупреждаю, твоя милость…

Гартан потрясенно смотрел в лицо сотника. Собственно, лица не было: была мешанина красных отсветов факелов и теней, отбрасываемых морщинами и складками кожи на лице Когтя. И огоньки, вспыхивающие время от времени под его густыми бровями.

— Да ты… — задыхаясь, начал Гартан, но Коготь снова тряхнул его за ремень.

— Это я по-свойски, — ощерился неприятно Коготь. — Если думаешь, что я теперь тебе по гроб благодарен буду — даже и не надейся. Если мне выбирать придется — ты или мои парни… или даже арбалетчики, то я выберу их. Усек?

— Я…

— Усек. И самое последнее… — губы Когтя оказались у самого уха наместника. — Чтобы совсем по-свойски. За бабой своей следи, дурило! Это в столице мужик — голова, а баба — шея, куда повернется, туда голова и пялится. И все довольны. Здесь, твоя милость, чтобы голову срубить, по шее бьют. Топором, мечом, ножичком или просто петельку захлестнут — и нет головы, сдохла. Так ты уж думай, голова, и шею охраняй. И лучше ты сам по ней врежь, чем дождешься такой услуги от других…