Проклятие темной дороги - Золотько Александр Карлович - Страница 13

Неподалеку должна быть небольшая деревенька Кусты, домов на десять, совсем крохотная. Нужно было идти туда, выбора все равно не оставалось.

Пронзительный ветер раскачивал деревья, а Барсу казалось, что это качается земля. Небо раскачивается. И горы раскачиваются.

Он шел, уже не видя ничего вокруг, только тропинку под ногами.

А потом оказался перед домом.

Дверь, плетенная из хвороста и обитая кожей, была распахнута, на пороге валялась тряпка, большая ценность в этих местах, где каждый клочок ткани бережно передавался от матери к дочери, а от нее к внучке. Лен в Последней Долине рос плохо, больше валяли шерсть и пряли шерстяную нить. Тряпку не могли просто так уронить и не поднять.

И глиняную плошку, совсем еще новую и совершенно целую, не могли бросить на полу единственной в доме комнаты. Но бросили.

Когда бежишь от врага, спасая свою жизнь и жизнь детей, то даже новехонькая глиняная плошка покажется сущей ерундой.

Жители Кустов куда-то бежали.

Вон, даже зерно просыпали. Видно, торопливо подхватили горсть-другую, но подметать и выбирать по зернышку, как положено, не стали. Не успели.

Барс постоял на пороге, покачиваясь.

В другие дома можно не заходить, подумал он. Там тоже никого нет.

Барс повернулся и вышел на двор.

Дождь уже лил, словно осенью, во вторую пору Трех Лун. Барс запрокинул голову, открыл рот, ловя воду пересохшими губами. Он стоял прямо в луже и не видел, как вода в ней окрашивается его кровью в бурый цвет.

Идти ему было некуда. И незачем.

Он нарушил свое обещание, не выполнил приказ мертвых друзей.

«Ты не можешь умереть», — прозвучало в ушах, но тихо-тихо.

— Могу, — сказал Барс. — Потеснитесь там, освободите для меня место…

Он не собирался ложиться и умирать, у него просто не было сил сделать хотя бы один шаг. Он мог только стоять и ловить губами дождевые капли.

Но понимал, что и на это сил уже не хватает.

Все вокруг дрожало и растекалось. Промокшая земля волнами ходила от дома к дому, норовя сбить Барса с ног.

Так бы он и умер. Если бы не дождь.

Барсу дождь спас жизнь.

Птица, мать Зайца и Корня, тянувшая на спине мешки с добром, когда дождь припустил особенно сильно, вдруг спохватилась, что оставила на крыше сарая большой кусок выделанной коровьей шкуры, из которой муж хотел выкроить куртку одному из сыновей. Наверное, Зайцу, его муж особо выделял из детей, всегда старался принести какой-никакой, а гостинец. Сейчас шкурой можно было прикрыть от дождя младшую дочку, которую мать несла в плетеной корзине.

Когда Корень среди ночи влетел в дом с криком, что чужие уже вошли в Долину и захватили Зайца, Птица вначале бросилась от дома к дому, разнося страшное известие. Каждому понятно, если чужие здесь, то ополчение разбито. Или даже…

Из деревни пришлось уходить последней, схватив, что под руку подвернулось. И уже дойдя от Кустов до Буковой пущи, она вспомнила о той шкуре.

И, сунув корзину с дочкой матери мужа, женщина побежала обратно в деревню, не обращая внимания на крики односельчан.

Она бежала, понимая, что в ее доме уже могли хозяйничать чужаки. Но муж хотел из той шкуры выкроить куртку для сына, и хоть мужа уже нет, а сына захватили чужаки в ночном лесу, шкуру она должна забрать. Обязательно забрать.

Птица вбежала на свой двор и замерла, зажав руками рот. Перед домом стоял страшный — с черным лицом, в изодранной одежде, покрытой бурыми пятнами, по щиколотку в крови — человек. Или оживший мертвец?

Человек поднял к лицу руку, обмотанную чем-то черно-коричневым, и с нее часто закапала алая кровь.

Живой. Он живой!

Женщина метнулась к человеку и успела подхватить его, когда тот стал оседать в кровавую лужу.

Она тащила Барса на себе до самой Буковой пущи, туда, где ее ждали остатки семьи и где были остальные жители деревни.

Как она его дотащила — Барс не помнил.

Потом, придя в себя, он смог вспомнить только капли дождя, бьющие его по лицу, и вкус дождевой воды.

Глава 3

К полудню, как Коготь и обещал, они увидели замок. Что бы там ни говорил Коготь о том, что камни замка целы, что только дерево и металл разрушились в старинном сооружении, Гартан все равно не был готов к тому, что предстало перед ним.

Черная стена перегораживала угол равнины, от скалы до скалы. Даже издалека, с вершины небольшого холма, стена показалось высокой и массивной, и чем ближе всадники подъезжали к ней, тем ниже непроизвольно опускали головы, втягивали их в плечи, словно признавая, что такая громадина достойна уважения и может внушать страх.

В длину стена была никак не меньше полета стрелы. Разве что на самую малость меньше. В высоту — пять или даже шесть человеческих ростов. Это не считая громадных зубцов и пяти башен, поднимающихся над гребнем стены еще на три или четыре человеческих роста.

Точно по центру стены были ворота — прямоугольный проем, в ширину способный пропустить не меньше четырех всадников в ряд, а в высоту позволявший этим всадникам проезжать не наклоняясь.

Стены императорской столицы — самые мощные стены, что приходилось видеть Гартану в своей жизни, — производили, конечно, очень сильное впечатление, оно и понятно: сложены они были из отесанных каменных глыб и вызывали уважение к мастерам, которые смогли эти глыбы притащить откуда-то, обработать и сложить в стену, поднимая немыслимую тяжесть на громадную высоту.

Тут глыб не было вообще.

Гартан подумал, что кто-то, громадный, наверное, и необыкновенно сильный, просто взял магический нож и вырезал стену, с зубцами и башнями, из единого куска гранита. И этот исполинский резчик не просто резал скалу, будто масло, а еще и прикладывал палочку или пользовался строительным отвесом. Стена получилась гладкой, проем ворот — ровным, без единой трещинки или шва.

Гартан натянул поводья и поднял руку. Отряд остановился.

— Ты внутрь заезжал? — спросил Гартан сотника. Сообразил, что говорит отчего-то шепотом, откашлялся и повторил свой вопрос в полный голос: — Заезжал внутрь в прошлый раз?

— Во дворе был, ваша милость, — ответил Коготь. — В башни дозорные заходил, по стенам прошелся… В главную башню — нет, не поднимался. Не успел, меня очень местные торопили. Не любят они этого места. Я расспрашивал, только они все больше отмалчивались да морды воротили. Я одного напоил, так он все равно мне ничего толком и не объяснил. Никто тут, насколько они помнят, не пропадал, не погибал, ни голосов, ни огней магических… Ничего такого. Только не нравится им, и все. Вот когда набеги на Долину были, селяне тутошние к горам отходили, к лесу, а сюда не прятались. Даже и не пытались.

— А сам ты что-нибудь почувствовал? — спросила Канта, восторженно гладя рукой стену у ворот, не слезая с коня. — Такого, чтобы — у-у!..

— Не было ничего такого, — засмеялся Коготь. — Камень и камень…

Канта легко спрыгнула с коня и посмотрела на мужа.

Гартан огляделся по сторонам — ничего, что могло бы таить угрозу. Даже трава возле стены не росла — начиналась шагах в пятидесяти ниже по склону. Тонкие деревца небольшой рощицы качались под ударами ветра и дождя в двух-трех сотнях шагов от замка.

Дождевая вода, ударяясь в черный камень, стекала по стене книзу, и Гартану показалось, что весь замок сделан из черного зеркала.

Наместник вытер лицо.

— Пойдем? — заговорщицким шепотом спросила Канта. — Ну пожалуйста…

И вправду, подумал Гартан, чего это я остановился тут? Все равно ведь придется входить внутрь. Он ведь даже жить здесь собирался. Не в палатках же ютиться?

Кони спокойны, вечно подозрительный Коготь — и тот спокоен и даже почти весел. Ухмыляется довольно, словно давно готовил гостинец, и вот наконец…

Гартан сошел с коня, передал повод ближайшему егерю.

— С вами пойти, ваша милость? — спросил Коготь. — Или тут подождать?

— Осмотри, пожалуй, стены, — сказал Гартан. — Башенки. Двор. А мы посмотрим донжон.