Вампирские архивы: Книга 1. Дети ночи - Гейман Нил - Страница 35

Наутро я пришел за ключами в третий и последний раз, решив уехать пораньше на следующий день. Я устал от Вет-Вейст, к тому же мной овладело какое-то мрачное предчувствие. В воздухе витало ощущение беды — так в прекрасную солнечную погоду чувствуется приближение бури.

Но сегодня, к моему удивлению, в ключах мне было отказано. Однако я не смирился с отказом (это не в моих правилах), и после недолгого ожидания меня проводили в комнату, где, как обычно, сидел священник, вернее, ходил взад и вперед.

— Сын мой, — сказал он с горячностью, — я знаю, зачем вы пришли, но это бесполезно. На этот раз я не могу дать вам ключи.

Я ответил, что, напротив, рассчитываю получить их немедленно.

— Это невозможно, — повторил он. — Я совершил ошибку, чудовищную ошибку. И больше никогда с ними не расстанусь.

— Но почему?

Он помолчал в нерешительности.

— Старый священник Абрахам Келли умер прошлой ночью, — сказал он негромко и помолчал. — Доктор только что приходил рассказать мне об этом случае, который кажется ему загадочным. Я не хочу, чтобы слухи дошли до местных жителей, он рассказал это только мне: на горле старика доктор обнаружил четкие следы удушения. У ребенка были такие же, но менее явные. Никто, кроме доктора, не видел этих следов, и он недоумевает, что бы это могло быть. Я же — увы! — догадываюсь об их происхождении, но это было бы слишком чудовищно, слишком!

Я не понимал, какое отношение все это имеет к склепу, но, желая успокоить старика, осведомился, что именно он считает чудовищным.

— Это долгая история, и, возможно, постороннему человеку она может показаться глупостью, но я все-таки расскажу ее вам, так как чувствую: если не объясню причину, по которой отказываюсь дать ключи, вы не перестанете просить меня об этом.

В самом начале, когда вы интересовались склепом, я сказал, что он закрыт уже тридцать лет, и так оно и было. Тридцать лет назад этот мир покинул некий сэр Роджер Деспард, владетель поместий Вет-Вейст и Дайк-Фенс, последний из рода, который теперь, благодарение Богу, пресекся. Он был человеком мерзостной жизни, не боящимся ни Бога, ни людей, не имеющим сострадания к невинным, и, я думаю, Бог предал его мучениям уже в этом мире, поскольку он многое перенес от своих пороков, особенно от пьянства, и его терзали семь дьяволов. Он ненавидел своих домашних и вообще все, на небе и на земле.

В конце концов чаша его беззаконий переполнилась, он лежал при смерти, и я отправился увещевать его на смертном ложе. Я слышал, что его охватил страх и дьявольские лики тесно обступили со всех сторон, так что очень немногие могли находиться рядом с ним. Но увидев его, я понял, что в душе этого человека нет места раскаянию. Даже находясь при смерти, он насмехался надо мной и моей верой, утверждал, что Бога и ангелов не существует, и проклинал всех. На следующий день, к вечеру, у него началась агония, он бредил, говорил, что его душит дьявол. На столе лежал охотничий нож, и из последних сил он подполз и схватил его. Никто не мог с ним совладать. Он поклялся страшной клятвой, что, даже если ему придется гореть в аду, он оставит одну руку на земле и не успокоится, пока та не заставит истечь кровью из глотки и не задушит другого человека, совсем как сейчас душат его. И он отрезал себе кисть правой руки и никого не подпустил, чтобы остановить кровь. Она залила весь пол и протекла на потолок комнаты внизу. Сразу после этого он умер.

Меня позвали ночью и рассказали о клятве. Я посоветовал не говорить об этом, взял мертвую руку, до которой никто не рискнул дотронуться, и положил в гроб рядом с телом. Я посчитал, пусть лучше он заберет ее с собой: если случится сильно страдать, он сможет протянуть обе руки к Господу. Но история получила огласку, люди были напуганы. Роджера Деспарда похоронили с предками, он был последним из рода, а значит, склеп больше не понадобится. Я запер его и держал ключи у себя, никому не позволяя входить туда. Этот человек действительно вел жизнь, полную зла, и дьявол не был окончательно побежден и брошен в оковах на дно огненного озера. Но со временем вся эта история забылась, как многое за тридцать лет. И когда вы приехали и спросили ключи, моим первым побуждением было отказать вам, но потом я подумал, что это просто суеверие. К тому же я чувствовал, что вы попросите во второй раз, если вам откажут в первый. Вот почему отдал вам ключи, к тому же я видел, что вы требуете их не из праздного любопытства, но единственно из желания совершенствовать данный вам талант.

Старик умолк. Я думал, как мне заполучить ключи в последний раз.

— Я уверен, сэр, — наконец сказал я, — что такой просвещенный и образованный человек, как вы, не может серьезно относиться к нелепым суевериям.

— Это так, — ответил он, — но все же очень странно, что с того момента, как открыли склеп, умерли два человека, причем следы удушения ясно видны на горле старика и немного слабее — на горле ребенка. Крови не было, но во второй раз хватка оказалась сильнее, чем в первый. В третий раз, возможно…

— Подобные суеверия, — наставительно заметил я, — являются следствием недостаточной веры в Бога. Вы как-то сами это сказали.

Я говорил тоном моралиста, который часто оказывает воздействие на людей честных и скромных.

Он согласился, обвиняя себя в том, что недостаточно верует; но даже после этого мне пришлось продолжить борьбу за ключи. Только когда я наконец объяснил ему, что если какое-то зло и было выпущено в первый день, то теперь мое присутствие или отсутствие в склепе уже ничего не изменит, мне удалось настоять на своем. Я был молод, он стар; потрясенный тем, что произошло, он все-таки уступил, и я заполучил ключи.

Не буду отрицать, в тот день я спускался по лестнице со смутным, не поддающимся объяснению омерзением, которое только усилилось оттого, что мне пришлось запереть за собой обе двери. Тогда я впервые вспомнил о слабом бренчании ключа и о прочих звуках, которые слышал в первый день; вспомнил, как упал череп. И направился туда, где он лежал до сих пор. Я уже упоминал, что стены из черепов были такие высокие, что не доставали всего нескольких дюймов до потолка низких сводчатых проходов, ведущих в дальние части склепа. Упавший череп оставил после себя небольшое отверстие, достаточное для того, чтобы просунуть в него руку. Я впервые заметил, что в сводчатом проходе наверху был вырезан герб и полустертое имя Деспард. Это, без сомнения, и был склеп семьи Деспард. Я не мог удержаться от того, чтобы снять еще несколько черепов и заглянуть внутрь, просунув свечу в отверстие как можно дальше. Склеп был полон доверху. Друг на друге громоздились старые гробы, их обломки и рассыпанные кости. Моя решительность угасла от неприятного впечатления, которое произвело на меня это зрелище. Гроб, ближе всех стоявший к сводчатому проходу, был почти целый, лишь по крышке шла глубокая трещина. Я не мог вытянуть руку так, чтобы свет пламени упал на медную табличку, но не сомневался, что это гроб зловещего сэра Роджера. Я положил черепа на место, включая тот, что скатился вниз, и тщательно закончил работу. Проведя в склепе не больше часа, я рад был уйти.

Если бы можно было сразу покинуть Вет-Вейст, я непременно бы сделал это, так как меня охватило непреодолимое желание уехать из этих мест. Но оказалось, на станции останавливается только поезд, на котором я приехал, и в этот день другого не будет.

Подчинившись неизбежному, я гулял с Брайаном до позднего вечера, делал наброски и курил. День был необычайно жаркий, и даже после того как солнце опустилось за выжженную пустошь, стало не намного прохладнее. Не было ни дуновения ветерка. Вечером, устав бродить по тропинкам, я вернулся к себе и, просмотрев свежим взглядом готовый доклад, вдруг принялся за работу, чтобы написать о фреске в Вет-Вейст. Обычно я пишу с трудом, но в тот вечер слова приходили сами собой, и мне оставалось лишь успевать их записывать. Я писал и писал, пока свечи не догорели. Лунный свет показался мне почти таким же ярким, как солнечный, так что я даже попытался писать при нем, но было недостаточно светло.