Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Меч и Крест - Лузина Лада (Кучерова Владислава) - Страница 4


4
Изменить размер шрифта:

– Понятное дело, – равнодушно пожал плечами рабочий. – Оттого и улицу залило, что она под горой лежит.

Круглый туннель подземного коллектора поднимался от улицы Фрунзе вверх – на гору, где размещалась печально известная психиатрическая «Павловка», – и тянулся дальше, к Бабьему Яру.

Когда-то, двести лет назад, больница, в которой в 80-х годах работал еще никому не известный Кашпировский, была Кирилловским монастырем, но сменила свой статус задолго до революции, а имя святого на фамилию советского академика – после. От обители же осталась только церковь, расписанная юным Врубелем, почему-то до обморока и безумия боявшимся загреметь в старости именно в этот, соседствующий с ней, сумасшедший дом.

– И впрямь сумасшедший дом какой-то! – который раз за сегодняшний день разозлился суровый Сергеич, ощупывая «кажись, последнюю» пробоину. – Трубы ж, считай, новые. Чего они вдруг полопались? Ни ржавчины, ни хрена… Че-то здесь не так, Коля.

– Да говорю ж я тебе, это диггеры[3] безобразничают, – начал доказывать уже не единожды высказанную мысль напарник. – И что это за мода пошла по канализациям нышпорить?!

– Что ж, – по-отечески протянул Владимир Сергеевич, – под Киевом подземных ходов больше, чем улиц в городе. Монахи сотни лет рыли, вот ребятам и интересно, что там. Но трубы они не портят, зачем?

– Ба! – громко вспомнил Коля. – Тут же Кирилловские рядом! Во куда они влезть надумали! Там, дальше, коллектор прямо к ним выходит.

– Где? – с мальчишеским интересом спросил новенький.

– Да там, дальше, направо, – обрадовался поддержке напарник и, увидав, что любопытный парень уже направился в указанном направлении, добавил с деланной деловитостью: – Верно-верно! И поглянь заодно, чего там! Если они ворота открыть пытались, точно нужно доложить кому надо.

Прошагав метров сто, новенький свернул в боковой туннель и почти сразу наткнулся на ржавые, вросшие в землю ворота, одна из тяжелых створок которых была немного приоткрыта, образуя небольшую щель, вполне достаточную, чтобы сквозь нее протиснулся кто-то молодой и гибкий. Черноглазый скользнул внутрь и обернулся. Луч света, выпрыгивающий из фонарика на его каске, задумчиво потрогал дыру в кирпичной стене. Какой-то начальник, не удовлетворившись железом дверей, велел заложить вход в тысячелетние Кирилловские пещеры, каждый шаг по которым грозил громким обвалом. Но теперь часть стены была разобрана.

Помедлив, парень зашагал дальше по путаному узкобедрому лабиринту неслышной поступью черной кошки, безбоязненно сворачивающей то вправо, то влево. Луч хлестал по угрюмым глинистым сводам прорытой в земле норы и вспахивал пыльную дорогу – на ней было множество следов, переплетающихся и наступающих друг на друга. Именно они привели его в конце концов к оскалившемуся черным ртом тупиковому «залу» – небольшому и полукруглому, косо срезанному серой бетонной стеной, которая, в сравнении с двумя другими, могла считаться малолетней девчонкой.

У этой самой юной стены стояло нечто неприятное и нехорошее. Аматорское панно из распиленных на куски православных икон, сложенных наново в чудовищную, кощунственную мозаику. А посреди мрачного узора из разрозненных всевидящих глаз, скорбных ртов и отрезанных Иисусовых рук висела пригвожденная четырьмя канцелярскими кнопками, вырванная из дорогого художественного альбома репродукция Матери Божьей с притихшим младенцем на коленях.

Несколько секунд черноглазый взволнованно рассматривал уже успевшее сморщиться от сырости лицо Марии, выхваченное из темноты тусклым ореолом его фонаря. И вдруг, осатанело сорвав репродукцию православной иконы с непотребного алтаря, резко запрокинул подбородок вверх и взвыл беззвучно и страшно.

Из дневника N

Это правда! Все подтвердилось. Хотя мой гений невозможно заподозрить в обмане – разве что в сумасшествии. Но это уже вопрос веры.

Я – верю!

А значит, она умрет…

Глава вторая,

в которой Маша проявляет опасное пристрастие к красоте

Владимирским собором русские люди той эпохи гордились так, как современники Рафаэля и Микеланджело могли гордиться фресками обоих мастеров в Ватикане.

А. Бенуа

Торопливо прикоснувшись ладонью к каменной ступеньке, Маша неуклюже перекрестилась и вошла в огромное, завешенное полотнищами теней нутро Свято-Владимирского собора.

Истинная вера не входила в число Машиных добродетелей. Но с тех пор как перед вступительными в педагогический университет (коий Маша без уважения именовала по-прежнему – институтом) школьная учительница посоветовала ей поставить свечу, этот предэкзаменационный ритуал прочно вошел в ее жизнь и зацементировался в ней. Хоть дело было отнюдь не в экзаменах, а в том, что этот повод раз и навсегда легализировал Машины встречи с самым прекрасным в мире Владимирским собором.

Конечно, теоретически Маша Ковалева точно знала: в мире есть великое множество храмов, намного красивее его. Но сие абстрактное знание нимало не мешало ее огромной, как сам собор, вере, что на всем белом свете нет и не будет ничего прекраснее ее Владимирского, сотворенного Виктором Васнецовым (Билет № 14. Вопрос 1. Культура Украины конца XIX – начала XX), расписанного, как диковинная золото-сусальная писанка, от мраморных панелей до купола центрального «барабана».

Согласно многолетней, с самого детства сложившейся традиции, Маша сделала ровно пять шагов и резко развернулась кругом, чтобы встретиться взглядом с огромными темными глазами ангела «Страшного суда» – узколицего, с суровым ртом и сильными крылами, глядящего пред собой из-под нахмуренных бровей. Его глаза были самой энергетической точкой Патриаршего собора, притягивающей Машу словно магнит. Его черная фигура стояла на фоне полощущегося красного пламени, раз и навсегда разделяя сметенных апокалипсисом грешников и извивающегося меж них краснокожего, совратившего Еву Змея, – по левую руку от него, и сонм надеющихся праведников – по правую.

И Маша вдруг знобливо дернула плечом, зажмурилась и затрясла головой, потому что, быть может, от усталости, измученных полуночным чтением книг глаз, ей померещилось, что левая чаша уравновешенных весов в левой руке Васнецовского ангела покачнулась вниз.

«А вдруг?! Да нет, конечно…»

Она привычно переметнулась вправо-влево по Машиной руке, где над аркою лестницы на хоры великий просветитель Руси православной верой Владимир-князь крестил киевлян, и, вытянув набухшие от неизбывного восторга губы, проревизировала взглядом узорно-золотую порфиру, и золотой венец, и упрямые полные губы двадцатишестилетнего крестителя. И его сложившую на животе робкие руки жену – царицу Анну, в головном уборе византийских императриц, из-за любви к которой (по одной из версий – Билет № 4. Вопрос № 2. Принятие христианства на Руси) Владимир и принял крещение («Кто ж теперь узнает»). И большебородого, немолодого боярина с мечом, ищущим встревоженными и угрюмыми глазами ответ на некую неведомую ей заковыку («Он же уже крещеный, иначе б стоял в Почайне, а не на берегу. Что ж его так терзает?»).

Маша решительно развернулась лицом к центральному нефу с увитыми роскошным сплетением растительно-геометрических узоров восемнадцатью древнерусскими святителями на пилонах и в основаниях арок, евангелистами на высоких «парусах» «корабля», гробом с тысячесемисотлетним нетленным телом семнадцатилетней Святой Варвары, давшей имя далекой Санта-Барбаре, – и с гордостью погладила глазами надпрестольную Владимирскую Богоматерь в золотом полукружии центральной апсиды, шествующую по бездонному золотому небу в окружении восьми шестикрылых серафимов.

Лицо Марии, в которую был влюблен семилетний Саша Вертинский, носивший на свидания с ней цветы и завидовавший мальчишкам, певшим для нее на хорах, и мечтавший, что когда-нибудь тоже будет носить свечу по Владимирскому храму, – было скрыто от Маши дневными тенями. И смутный облик Богородицы в красных туфлях оставался тайною для нее, избегавшей бесконечно длинных, торжественных, ярко освещенных четырьмя бронзовыми люстрами церковных служб.