Меч и Крест - Лузина Лада (Кучерова Владислава) - Страница 2

Дочь, пристроив перед тарелкой обернутую в газету толстую книгу, меланхолично доедала овсяную кашу.

Впрочем, если бы не фирменные самоварные щеки и медно-рыжий цвет волос, заподозрить дочь столь бурнокипящей матери в этой невзрачной барышне было бы практически невозможно. У Маши было лицо аскета, привыкшего к невкусной, но полезной еде и неинтересной, но правильной жизни, круглое, как циферблат часов, которые никуда не спешат и никогда не опаздывают. Безликая прическа в виде пуританской дульки, футболка навыпуск и взглядонепроницаемая юбка до пят точно дополняли образ идеальной ботанички.

Оторвав взгляд от книги, дочь с интересом посмотрела на экран, в надежде увидеть там своего отца. Живот телевизора пестрел кадрами утренней хроники. Улица Фрунзе, залитая водой, хоровод рабочих у отодвинутого канализационного люка, в числе которых на секунду мелькнул озабоченный лоб какого-то парня с ярко выраженными восточными чертами, взглянувшего вдруг на Машу в упор черными, как волчьи ягоды, глазами…

«Причины аварии пока неизвестны, – перешел телевизор на трагический тембр, – но жители района охвачены паникой. Некоторые из них до сих пор помнят Куреневскую трагедию 13 марта 1961 года, когда потоки жидкой грязи затопили частный сектор. Уровень воды достигал тогда высоты второго этажа. Тысячи жителей погибли».

– Что ж они не говорят, что те, кого их спасать послали, тоже погибли?! – заученно заголосила мать, давно ожидавшая повода запаниковать. – Что ж это делается, а? Ведь и папа наш сейчас там, аварию чинит.

– Кар-р-р-р-р-р, – раскатисто прокомментировал этот факт черный ворон.

– Раскаркался! – еще больше возмутилась женщина и замахала руками, пытаясь прогнать птицу, способную накликать дурное.

– К-рр, – коротко высказал свое мнение о ней тот и полетел прочь.

«А теперь новости культуры, – радостно объявила ведущая новостей на телеэкране. – Сегодня в Киевском музее русского искусства откроется выставка…»

– Опять читаешь! – без перехода набросилась мать на Машу. – Что это? Учебник?

Маша сконфуженно взглянула на родительницу – врать она не умела.

– Что? – мгновенно завелась мать. – Опять?! Опять «Мастер и Маргарита»? Сколько можно? Лучше бы предмет повторяла!

– Мама, – тихо отозвалась Маша, без надежды на помилование, – ты же знаешь, я давным-давно все выучила. Я все знаю на «отлично».

– Все знаю… Она все знает! Чего ж ты при этом такая дура! – окончательно взорвалась мама и вдруг жалобно запричитала, ссутулив плечи и сморщив лицо. – Ты ж у меня не уродина, не ущербная какая. Чего ж тебе так не везет? Двадцать два года, и ни одного парня! Я в твоем возрасте уже тебя родила! У Татьяны Петровны дочь второй раз замуж выходит! А ты все дома сидишь и книжки про любовь читаешь. Может, на тебя кто порчу навел, сглазил? Сходила бы к какой-нибудь бабке, а? – Голос матери неожиданно стал молящим. – Я тут у сотрудницы адресок взяла. Она говорит: помогает. Сходи, доча, попроси, чтобы тебе венец безбрачия сняли.

– Мамочка, – обреченно скривилась Маша, – ну зачем эти глупости?

На один тоскливый, как желудочный спазм, миг ей стало невыносимо стыдно за собственную никчемность и ужасно жалко мать, родившую на свет пустоцвет.

И захотелось исчезнуть… Или заткнуть уши.

– Ну сходи, доця. Что тебе стоит? – елейно попросила мама. – Я тебе и денежку дам. Хорошо? – И, не оставляя Маше паузы для дальнейших возражений, вытащила из висящей на ручке холодильника сумки завернутые в бумагу гривни и суетливо выложила их на стол рядом с Машиным локтем.

– Ладно, – безуспешно попыталась сбежать та. – Я пошла. А то на экзамен опоздаю…

– Деньги не забудь, – уже строго наказала мать.

Смирившись с судьбой, дочь сунула бумажки в книгу и рванула в коридор.

– Ой, мама! – горестно всхлипнула она, в сто тридцать первый раз натыкаясь на старый безработный велосипед, подаренный родителями к ее пятнадцатилетию.

– Под ноги смотреть надо! – отозвалась мама.

Скрючившись пополам, Маша переждала мгновение острой боли и погладила будущий синяк.

У нее всегда было плохо с координацией движений. Она не умела танцевать и на велосипеде ездить так и не научилась, – удержав равновесие несколько секунд, тут же заваливалась в ближайшие кусты…

Но она старалась не думать об этом.

Она думала о реальных и литературных прототипах булгаковского Воланда, об оспариваемой многочисленными историками дате основания Киева, о целесообразности объединения языческих и православных праздников… Но только не о себе самой.

Зачем думать о грустном?

Некрасиво поругавшись с матерью Маши, ворон вернулся на Андреевский спуск и, облетев вокруг многобашенной гостиницы «Андреевская», выбрал одно из окон административной части, сдаваемой руководством под офисы платежеспособным фирмам.

«Ка-а-а-а-а», – по-мужски одобрительно крякнул он, и на этот раз с ним трудно было не согласиться.

Дама, восседавшая за начальственным столом, была настоящей красавицей!

Хотя и в идеально-дорогом ее костюме, и в узких очках в золотой оправе, перечеркивающих острое и опасное, как нож, лицо, и в величественных украшениях, безупречных с точки зрения вкуса, угадывалось, тем не менее, нечто странно бесполое, какое-то почти патологическое пренебрежение к собственной внешности. Подбирая одежду и аксессуары, эта дама наверняка до миллиграмма взвешивала в уме, насколько они подчеркнут ее статус и класс, ни на секунду не замыслившись над тривиальным «to be or not to be?» – «А пойдут они мне или нет?».

«Ка-а-а-а-а…» – ворон задумчиво склонил голову набок.

Но строгая дама, вросшая правой щекой в серебристую телефонную трубку, снова его не услышала. Потому как, во-первых, стекла в ее офисе были звуконепроницаемые. А во-вторых, Екатерина Дображанская была стопроцентно убеждена: в мире нет ничего важнее этого телефонного разговора, и даже весть о скором конце света вряд ли отвлекла бы ее внимание.

– Так, значит, ваше решение окончательное? – грозно спросила Катерина у трубки. И на лице ее была написана последняя стадия человеконенавистничества, но голос звучал ровно и сдержанно, что, безусловно, свидетельствовало о ее недюжинной силе воли.

Что именно ответила ей невоспитанная трубка, нам осталось неизвестным, но в ту же секунду Катя разъяренно запустила серебристый аппарат в окно.

Стекло мужественно выдержало удар, телефон развалился, обнажив начиненное проводками брюшко, ворон ракетой взметнулся в небо, а трубкометательница яростно выстрелила черным взглядом в своего флегматичного зама, расположившегося в углу дивана.

– Все кончено! – прорычала она. – Пять лет пахоты псу под хвост! Если они построят свой супермаркет рядом с нашим, я разорена. У них сеть, они могут позволить себе снизить цены. Они переманят к себе всех наших покупателей… Черт! Черт! Черт! Убила бы! Кстати, сколько стоит заказное?

– Катерина Михайловна, – произнес ее заместитель валерьяново-успокаивающим голосом, – успокойтесь, пожалуйста.

– Что?! – обозлилась Катя еще сильней. – И это мне говорит мой зам?! Если я успокоюсь, мы все завтра пойдем по миру! И вы, между прочим, тоже! Сколько стоит помещение, где они хотят обосноваться? Может, удастся его перекупить?

– Я узнавал, – спокойно уточнил заместитель. – Семьсот тысяч. И то если мы внесем деньги в течение недели.

– Неделя? Это нереально. Нет у меня столько свободных денег!

На стервозно-сосредоточенном лице Кати выписалась интенсивная работа мысли. Было видно: слово «сдаваться» в принципе отсутствует в ее лексиконе.

– Возможно, вам стоит обратиться к Василию Федоровичу, – ненавязчиво подсказал ей зам.

Катерина нахмурилась и вопросительно посмотрела в зеркало у двери. Подойдя ближе, она придирчиво, скрупулезно изучила свой облик с бесстрастностью оценщика в магазине. В этом взгляде не было и намека на самолюбование. Судя по всему, Катя вообще заглядывала в зеркало лишь для того, чтобы проверить свою готовность к продаже на деловой встрече, презентации или как в данном случае…