Депутат от Арси - де Бальзак Оноре - Страница 2

— Если нашего дорогого мальчика не выберут, — сказала г-жа Марион, сначала заглянув в прихожую и в сад, дабы убедиться, что их никто не может услышать, — то прощай мадемуазель Бовизаж: лишь в случае успеха его кандидатуры он получит руку Сесили.

— Сесили? — переспросил старик, оторопело взглянув на сестру.

— Только вы один во всей округе способны позабыть, какое приданое и какое наследство ожидают ее.

— Она самая богатая наследница в департаменте Об, — подтвердил Симон Жиге.

— Но, мне кажется, и мой сын кое-чего стоит, — подхватил старый вояка, — он ваш наследник, уже сейчас он распоряжается имением своей матери, да и я, в свою очередь, рассчитываю оставить ему еще кое-что, кроме моего имени.

— Все вместе это составляет тридцать тысяч франков дохода, и уже находились люди с такими средствами, да еще занимавшие определенное положение в обществе, которые старались получить ее руку.

— И что же?

— И получили отказ.

— Чего же хотят Бовизажи? — спросил полковник, глядя то на сестру, то на сына.

Может показаться удивительным, что полковник Жиге, брат г-жи Марион, у которой арсийское общество собиралось изо дня в день двадцать четыре года, из чьей гостиной разносились по городу слухи, сплетни и пересуды со всей округи и где их, быть может, даже и стряпали, — чтобы он не знал происшествий и фактов подобного рода; но его неведение окажется естественным, если принять во внимание, что этот благородный обломок старой наполеоновской фаланги вставал и ложился спать вместе с курами, как все старики, желающие дожить до конца отпущенный им срок. Поэтому он никогда не присутствовал на этих, так сказать, задушевных беседах.

Ведь в провинции разговоры бывают двоякого рода: одни ведутся открыто в присутствии всех, когда гости сидят за карточным столом; другие же происходят позднее, — когда у камина остаются три-четыре друга, на которых можно положиться. Эти разговоры ведутся неторопливо и смакуются, как изысканные кушанья; и то, что собеседники услышат, они передадут только своим домашним и, может быть, трем-четырем верным приятелям.

В течение девяти лет, после того как восторжествовали те политические идеи, каких придерживался полковник, он почти не бывал в обществе. Он всегда вставал с восходом солнца и тотчас же отправлялся в сад. Он обожал цветы, но разводил только розы. Руки у него были загрубевшие, как у настоящего садовника; он бережно ухаживал за своими клумбами.

Клумбы! Их квадраты напоминали ему каре солдат в разноцветных мундирах, выстроенных на полях сражений. Он постоянно совещался со своим садовником, но редко появлялся в гостиной, особенно за два последние года, так что с гостями он сталкивался только случайно. С семьей он встречался лишь за обедом, ибо вставал слишком рано, чтобы завтракать с сыном и сестрой. Его стараниям мы обязаны появлению знаменитой розы «Жиге», хорошо известной всем любителям. Этого старика, ставшего домашним идолом, само собой разумеется, извлекали на свет только в самых важных случаях. Иные семьи охотно обзаводятся таким полубогом, который, подобно титулу, служит им украшением!

— Мне кажется, — ответила полковнику г-жа Марион, — что со времени Июльской революции госпожа Бовизаж мечтает жить в Париже. Она была вынуждена оставаться здесь до конца жизни своего отца и поэтому перенесла свои честолюбивые замыслы на будущего зятя, — эта особа, по-видимому, мечтает блистать в политических сферах.

— Ты любишь Сесиль? — спросил полковник сына.

— Да, отец.

— Ты ей нравишься?

— Кажется... Но ведь нужно еще понравиться мамаше и деду. Хотя почтенный Гревен противится моему избранию, но мой успех заставит госпожу Бовизаж принять меня, ибо она надеется, что будет вертеть мною, как ей захочется, что я буду только называться министром, а распоряжаться будет она, прикрываясь моим именем.

— Неплохая шутка! — воскликнула г-жа Марион. — За кого она нас принимает?

— Кому же она отказала? — спросил полковник сестру.

— Говорят, вот уже три месяца, как Антонен Гулар и королевский прокурор господин Фредерик Маре получили одинаково уклончивый ответ, который может означать все, что угодно, только не да.

— О боже, — воскликнул старец, воздевая руки, — в какие времена мы живем! Ведь Сесиль — дочь чулочника и внучка фермера. Или госпожа Бовизаж хочет иметь зятем графа Сен-Синь?

— Не издевайтесь, братец, над Бовизажами. Сесиль достаточно богата и сможет найти себе мужа где угодно, даже в том обществе, к которому принадлежат Сен-Сини. Но там уже звонят, пришли избиратели. Я покидаю вас и очень жалею, что не услышу, о чем вы будете говорить...

Хотя 1839 год в политическом отношении весьма отличен от 1847 года, все же и сегодня стоит вспомнить выборы, породившие коалицию — эту тщетную попытку палаты осуществить угрозу парламентского правительства: угрозу в духе Кромвеля, но которая без такого деятеля, как Кромвель, и при государе, не терпящем мошенничества, не могла окончиться не чем иным, как торжеством нынешней системы, когда обе палаты и министры — всего лишь марионетки из театра Гиньоль, разыгрывающие представление по воле своего хозяина к неизменному удовольствию зевак.

Округ Арси-сюр-Об находился тогда в своеобразном положении — он считал себя независимым в выборе депутата. С 1816 по 1836 год здесь неизменно выбирали одного из наиболее влиятельных ораторов левой, одного из тех семнадцати, которых либеральная партия называла великими гражданами, — словом, знаменитого Франсуа Келлера, из банкирского дома «Братья Келлер», зятя графа де Гондревиля. Гондревиль, одно из великолепнейших поместий во Франции, расположено в четверти лье от Арси. Этот банкир, незадолго до того получивший звание графа и пэра Франции, по-видимому, рассчитывал передать по наследству свой депутатский мандат сыну, достигшему в ту пору тридцати лет, дабы открыть ему дорогу к пэрству.

Шарль Келлер, принадлежавший к партии сторонников короля-гражданина, был уже командиром эскадрона генерального штаба, когда получил титул виконта. Самая блистательная судьба, казалось, была уготована молодому человеку, безмерно богатому, исполненному отваги, отличавшемуся своей преданностью новой династии, внуку графа де Гондревиля и племяннику г-жи Карильяно, супруги маршала; однако избрание в палату, столь необходимое для его будущего, встречало немалые препятствия.

Со времени прихода буржуазии к власти город Арси испытывал смутное желание показать свою независимость. Поэтому последние выборы Франсуа Келлера были омрачены выходками кучки республиканцев, хотя их красные шапки и развевающиеся бороды не слишком устрашили жителей Арси. Пользуясь настроениями округа, кандидату-радикалу удалось собрать голосов тридцать — сорок. Некоторые арсийцы, обиженные тем, что их город числился в ряду «гнилых местечек» оппозиции, присоединились к демократам, хотя и были врагами демократии. Процесс выборов во Франции порождает особые политико-химические соединения, опровергающие законы избирательного сродства.

Избрать в парламент в 1839 году молодого офицера Келлера, после того как в течение двадцати лет избирался его отец, значило проявить подлинное избирательное рабство, против чего восставала гордость некоторых разбогатевших буржуа, которые почитали себя ничуть не хуже и г-на Малена графа де Гондревиля, и банкиров братьев Келлер, и родовитых Сен-Синей, и даже самого короля Франции! Поэтому многочисленные приверженцы старого Гондревиля, полновластного владыки департамента Об, ожидали нового доказательства его столь испытанной ловкости. Чтобы не уронить престиж своей семьи в округе Арси, этот многоопытный государственный муж, вероятно, выдвинет кандидатуру кого-нибудь из местных жителей, с тем чтобы тот уступил свое место Шарлю Келлеру и сам принял на себя какую-нибудь государственную должность, — случай, предусматривавший перевыборы народного представителя.

Когда Симон Жиге стал нащупывать почву у бывшего нотариуса Гревена, преданного друга графа де Гондревиля, старик отвечал, что, не зная намерений графа, он наметил своим кандидатом Шарля Келлера и употребит все свое влияние, чтобы его выбрали. Как только ответ почтенного Гревена стал известен в городе, против бывшего нотариуса поднялось всеобщее возмущение. Невзирая на то, что он занимал эту должность в течение тридцати лет, что этот Аристид[2] Шампани пользовался неизменным доверием жителей Арси, что он был мэром города с 1804 по 1814 год, а также во времена Ста дней; невзирая на то, что оппозиция считала его своим главой вплоть до победы в 1830 году[3], когда он, сославшись на преклонный возраст, отказался от чести быть мэром, и его сограждане, желая выразить ему свои чувства, избрали мэром его зятя, господина Бовизажа, — теперь, невзирая на все это, арсийцы против него восстали, а некоторые молодые люди даже позволили себе обозвать его старым болтуном. Сторонники Симона Жиге обратили свои надежды на мэра Филеаса Бовизажа и без труда привлекли его на свою сторону, ибо хотя мэр был и не в плохих отношениях со своим тестем, он все же изо всех сил старался подчеркнуть свою независимость и даже холодность, в чем хитрый тесть ему, однако, не препятствовал, видя в этом превосходный способ воздействовать на обитателей Арси.