Депутат от Арси - де Бальзак Оноре - Страница 12

Назначив в приданое Сесили-Ренэ пятьдесят тысяч франков ренты, супруги Бовизаж оставляли себе эти два наследства, тридцать тысяч франков ренты и дом в Арси. После смерти маркизы де Сен-Синь Сесиль, разумеется, могла бы выйти замуж за молодого маркиза, но цветущее здоровье этой женщины, которая в шестьдесят лет все еще была чуть ли не красавицей, подрывало в корне все надежды, если даже они и успели пустить ростки в сердцах Гревена и его дочери, как утверждали некоторые добрые люди, не скрывавшие своего удивления по поводу того, что даже такие достойные претенденты, как супрефект и прокурор, получили отказ.

Дом Бовизажей, один из самых красивых в Арси, стоит на площади дю-Пон, там, где улицу Видбурс пересекает улица дю-Пон, выходящая на Церковную площадь. Хотя при доме нет ни двора, ни сада, как у многих провинциальных домов, он все же имеет довольно внушительный вид, невзирая на свои безвкусные украшения. Низкая двустворчатая дверь выходит на площадь. Из окон нижнего этажа, что глядят на улицу, видна гостиница «Почтовая», а из тех, что обращены к площади, открывается довольно живописный вид на реку Об, по которой ниже моста уже ходят суда. На том берегу, за мостом, видна другая площадь, поменьше, где живет г-н Гревен; оттуда начинается дорога на Сезанн. И со стороны улицы и со стороны площади дом Бовизажей, аккуратно выкрашенный белой краской, производит впечатление каменного. Высокие решетчатые ставни, резные наличники на оконных рамах — все придает этому жилищу какой-то своеобразный характер, не лишенный известного благородства, которое отличает его от жалких домишек Арси, в большинстве случаев деревянных, но покрытых какой-то особой штукатуркой, затем чтобы дерево не уступало в прочности камню. Впрочем, дома эти не лишены некоторой простодушной наивности хотя бы потому, что каждый строитель или каждый владелец старался по-своему решить задачу, которую представляет собой постройка подобного рода. На обеих площадях, раскинувшихся одна против другой по обе стороны моста, можно видеть образцы этой характерной для здешнего края архитектуры.

Среди ровного ряда домов, что стоят на площади, налево от дома Бовизажей виднеется выкрашенная в темно-красную краску с зелеными ставнями и наличниками невзрачная лавочка Жана Виолета, внука знаменитого фермера из Груажа, одного из главных свидетелей в деле похищения сенатора; после 1830 года Бовизаж передал ему свое предприятие, свою клиентуру и, говорят, даже снабдил его деньгами.

Мост через реку в Арси деревянный. В ста метрах от этого моста, вверх по течению реки Об, виднеется другой мост — плотина с высокими деревянными сооружениями водяной мельницы о нескольких поставах. Пространство между городским мостом и мостом-плотиной, принадлежащим частному владельцу, представляет собой широкую запруду, по берегам которой стоят большие дома. В просвете между домами и над крышами виден холм; на нем высится замок Арси, с парком, садами, каменной оградой и вековыми деревьями, господствующими над верховьями Обы и над тощими лужками на левом ее берегу.

Шум реки, прорывающейся из-за плотины через мельничные колоды, пение колес, взметающих бурливую пену, плеск воды, низвергающейся водопадом, — все это придает оживление улице дю-Пон и представляет резкий контраст со спокойной гладью реки, которая чуть пониже течет между садом г-на Гревена, чей дом стоит у моста, на левом берегу, и пристанью на правом берегу, где разгружаются барки и лепятся у самой воды бедные, но живописные домики. Реку Об видно далеко, она бежит, мелькая между деревьями, которые то стоят одиночками, то сходятся стеной, — большие, маленькие, разнолиственные, самые разнообразные, в зависимости от прихоти хозяев, чьи владения тянутся по берегам.

Дома здесь так непохожи один на другой, что путешественник найдет среди них любые архитектурные образцы всех стран. Так, на северной стороне, на берегу пруда, где полощутся утки, виден дом совершенно южного типа, с покатой желобчатой черепичной крышей, как у итальянских домов; он стоит в глубине маленького садика, разбитого по самому краю обрывистого берега; в саду растут виноградные лозы, два-три деревца и виднеется увитая виноградом беседка. Этот дом напоминает какой-то уголок Рима, — там на берегу Тибра попадаются иной раз вот такие домики. Напротив, на той стороне пруда, стоит большой дом с выступающей крышей, с крытыми галереями, очень похожий на швейцарское шале, а в довершение сходства между домом и прудом расстилается широкий луг, обсаженный по краям тополями, и через него вьется дорожка, усыпанная песком. А там дальше массивные стены замка, который рядом с этими скромными жилищами кажется еще более внушительным, возвращают нас к пышному великолепию старинных домов французской знати.

Несмотря на то, что через обе прилегающие к мосту площади проходит дорога на Сезанн — прескверное шоссе в отвратительном состоянии, — и несмотря на то, что эта площадь — самая оживленная часть города, ибо на улице Видбурс помещается камера мирового судьи и мэрия Арси, — парижанин, попавший сюда, сказал бы, что это удивительно уединенная сельская местность. В этом пейзаже столько наивной простоты, что, например, на площади дю-Пон, прямо против «Почтовой гостиницы», красуется обыкновенный деревенский колодезь. Впрочем, примерно такой же колодезь красовался когда-то на великолепном дворе Луврского дворца.

Самая отличительная черта провинциальной жизни — это необычайная тишина, в которую погружен городок и которая царит всюду, даже в самой оживленной его части. Нетрудно представить себе, какое смятение вызывает здесь всякий приезжий, хотя бы он задержался в Арси всего лишь на несколько часов, с каким жадным вниманием следят за ним высунувшиеся из каждого окошка лица и с какой самозабвенной страстью неустанно шпионят друг за другом обитатели городка. Жизнь здесь подчинена таким монастырским строгостям, что, кроме как в воскресные и праздничные дни, проезжий не увидит ни души ни на бульваре, ни в Аллее Вздохов, ни даже на улице. Теперь всякому будет понятно, почему нижний этаж дома Бовизажей находился на одном уровне с улицей и площадью. Площадь заменяла ему двор. Сидя у окна, бывший чулочник мог одним взглядом окинуть сразу и расстилающуюся перед ним Церковную площадь, и обе площади у моста, и дорогу на Сезанн. Ему видно было, как к «Почтовой гостинице» подъезжают нарочные, как высаживаются путешественники. И наконец, в присутственные дни он мог наблюдать оживленную толкотню возле суда и мэрии. Поэтому Бовизаж не променял бы свой дом и на замок, несмотря на его барский вид, каменные стены и роскошное местоположение.

Войдя в дом Бовизажей, вы оказываетесь в просторной передней, в глубине которой виднеется лестница. Дверь направо ведет в большую гостиную, оба окна которой глядят на площадь, а налево — в роскошную столовую с окнами на улицу. В бельэтаже помещаются жилые комнаты.

Несмотря на богатство Бовизажей, вся их домашняя челядь состояла только из кухарки да горничной — деревенской девушки, в чьи обязанности вменялось глазным образом стирать, гладить и убирать комнаты, а не одевать барыню и барышню, которые, чтобы скоротать время, сами одевали друг друга. Расставшись со своим чулочным предприятием, Филеас расстался также и со своей лошадкой и шарабаном, стоявшим обычно на конюшне «Почтовой гостиницы»; он продал и то и другое.

Когда Филеас вернулся к себе домой, его жена, уже осведомленная о решении, принятом на собрании в доме Жиге, только что надела ботинки и накинула на себя шаль, собираясь пойти к отцу, ибо она не сомневалась, что г-жа Марион не преминет сегодня вечером посвятить ее в свои планы относительно Сесили и Симона. Рассказав жене о смерти Шарля Келлера, Филеас простодушно спросил: «Ну, а ты что скажешь, женушка?», показывая этим, до какой степени он привык во всем считаться с мнением супруги. Засим он уселся в кресло и расположился поудобней, ожидая, что она ему скажет.

В 1839 году г-же Бовизаж было сорок четыре года, но она так превосходно сохранилась, что вполне могла бы дублировать мадемуазель Марс. Если припомнить самую очаровательную Селимену на сцене Французского театра, это даст нам ясное представление о внешности Северины Гревен: те же роскошные формы, то же прелестное личико, та же четкость линий. Но только жена чулочника была маленького роста, и это лишало ее той величественной грации, того кокетливого изящества а ля Севинье, которыми великая актриса запечатлелась в памяти людей, видевших Империю и Реставрацию. Жизнь в провинции и некоторая небрежность в туалете, к которой мало-помалу привыкла Северина за последние десять лет, наложили отпечаток грубости на этот прекрасный профиль, на эти прелестные черты, а излишняя полнота изуродовала ее фигуру, отличавшуюся такой красотой форм в первые двенадцать лет замужества. Но все эти недостатки Северины искупались величественным, надменным и повелительным взором и какой-то особой манерой гордо закидывать голову. Волосы ее, еще черные, длинные и густые, были уложены высокой короной, и эта прическа удивительно молодила ее. У нее были белоснежные плечи и грудь, но все так расплылось и разбухло, что казалось, она с трудом может повернуть шею, ставшую чересчур короткой. И руки у нее были такие же полные и округлые, с красивой, но чересчур пухлой кистью, с маленькими, толстенькими пальчиками. Это было такое обилие пышущей жизнью и здоровьем плоти, что она выпирала даже из ее ботинок, тесно облегавших ее пухлые ноги. Большие серьги в виде колец, по тысяче экю каждая, украшали ее уши. На ней был кружевной чепец с розовыми бантами, платье в талию из тонкой шерстяной матерки в розовую и серую полоску, отделанное внизу зеленой каймой, и с расходящимися полами, из-под которых выглядывала юбка с кружевными оборками. На плечах — зеленая кашемировая шаль, расшитая пальмовыми листьями, конец которой сзади спускался до полу. Башмачки из коричневатой кожи были ей, видимо, несколько тесноваты.