Последние похождения Арсена Люпэна. Часть II: Три убийства Арсена Люпэна - Леблан Морис - Страница 21

— Почему?

— Потому что я сильнее.

— Но если он вас попросту убьет?

— Ему это не удастся. Я вырву у него когти, я лишу его возможности вредить. И добуду письма. Нет на свете человеческой силы, способной мне помешать.

Он говорил с глубокой убежденностью, уверенным тоном, который придавал этим предсказаниям видимость свершившихся фактов.

Император не смог подавить необъяснимого смутного чувства, в котором странным образом смешались воедино восхищение и даже то доверие, которое Люпэн требовал с такой силой внушения. В сущности, только из щепетильности он не решался еще использовать этого человека и сделать его своим союзником. И, в раздумье, не зная, как поступить, он расхаживал от галереи к окну, не произнося ни слова.

В конце концов он спросил:

— А где доказательства того, что письма украдены этой ночью?

— Время кражи четко отмечено, сир.

— Что вы говорите?!

— Присмотритесь к внутренней части фронтона, за которым был скрыт тайник. Время записано там мелом: полночь, 24 августа.

— Правда… Правда… — озадаченно молвил кайзер, — как я этого не заметил?

И добавил, не скрывая любопытства:

— То же самое с двумя «Н», обозначенными на стене… Не могу никак понять… Ведь здесь зал Минервы!

— Это зал, в котором ночевал Наполеон, император французов, — заявил Люпэн.

— Откуда вы это знаете?

— Спросите графа Вальдемара, сир. Для меня, когда я просмотрел дневник старого слуги, все стало ясно сразу, как при свете молнии. Я понял, что и Холмс, и сам я пошли по ложному пути. АПООН, неполное слово, начертанное великим герцогом Германном на смертном одре, было сокращение не слова «Аполлон», а «Наполеон».

— Верно… Вы правы… — сказал император. — Те же самые буквы встречаются в обоих словах, причем — в том же порядке. Но это число — 813?

— Ах, это обстоятельство было труднее всего прояснить. Мне всегда казалось, что все три цифры, восьмерку, единицу и тройку следует сложить, а полученное число — 12 — указывает этот зал, двенадцатый по ходу галереи. Но этого было мало. Было еще кое-что, чего не мог сформулировать мой затуманенный мозг. Находка часов, установленных как раз в наполеоновском зале, стала для меня настоящим откровением. Цифра «12», безусловно, обозначала определенный час. Полдень или полночь! Люди охотнее всего выбирают мгновение, не лишенное торжественности, полное значения. Но почему именно эти цифры, 8, 1 и 3, вместо других, которые могли дать подобный же итог?

— Именно тогда я решил послушать звон часов, для проверки. И увидел при этом, что выпуклые точки под этими цифрами были подвижными. Я получил таким образом три цифры, которые, проставленные в указанном ранее порядке, давали число «813». Граф Вальдемар нажал на все три точки. Механизм пришел в движение. Вашему величеству известно остальное…

— Мы получили, таким образом, сир, объяснение этого таинственного слова и трех цифр, которые великий герцог записал перед кончиной и благодаря которым он питал надежду на то, что его сын однажды обнаружит тайну замка Вельденц и завладеет драгоценными письмами, которые он там скрывал.

Кайзер слушал с напряженным вниманием, все более удивленный находчивостью, проницательностью, тонкостью и волевой ясностью ума — всеми качествами, которые он обнаружил в этом незаурядном человеке.

— Вальдемар! — позвал он.

— Ваше величество?

Но в ту минуту, когда он собирался заговорить, в галерее послышались громкие возгласы. Вальдемар вышел и тут же вернулся.

— Это сумасшедшая девушка, сир; ей не дают войти.

— Пусть входит, — с живостью вмешался Люпэн, — пусть она входит, сир!

По знаку кайзера Вальдемар отправился за Изильдой.

При ее появлении всех охватило оцепенение. Ее личико страшно побледнело, покрылось черными пятнами. Сведенные судорогой черты лица отражали крайнее страдание. Она тяжело дышала, прижимая руки к груди.

— Ох! — с ужасом вскричал Люпэн.

— Что случилось? — спросил кайзер.

— Вашего врача, сир! Нельзя терять ни минуты!

И, выступив вперед, спросил:

— Ты что-нибудь видела, девочка? Говори!

Изильда остановилась; ее взгляд, прежде затуманенный, стал более ясным, словно его просветлила боль. Она издала какие-то странные звуки… и ни слова.

— Послушай, — сказал Люпэн, — отвечай — да или нет, делай знак головой… Ты видела его?.. Знаешь, где он?.. Знаешь, кто он такой? Если ты мне не ответишь…

Он сдержал гневный жест. Но вспомнив вчерашнюю встречу, подумав о том, что от прежнего времени она сохранила остатки зрительной памяти, начертал на стене большие буквы «Л» и «М».

Она протянула руки к буквам и закивала головой, словно соглашаясь.

— А после? — спросил снова Люпэн. — Потом? Возьми, напиши сама!

Но она издала страшный крик и свалилась на пол. Затем внезапно затихла и более не двигалась.

— Умерла? — спросил монарх.

— Отравлена, сир.

— Ах, несчастная! Кем же?

— Все тем же, им, ваше величество. Она, видимо, его знала. И он побоялся, что она его выдаст.

Прибежал доктор. Император без слов показал на Изильду. Потом, обращаясь к Вальдемару, приказал:

— Поднять всех на ноги! Обыскать как следует все здания! Пошли телеграммы на вокзалы, пограничной страже!

Он подошел к Люпэну.

— Сколько времени нужно вам, чтобы вернуть письма?

— Месяц, ваше величество.

— Хорошо, Вальдемар будет ждать вас здесь. Он получит приказ и полномочия, чтобы представлять вам все, что потребуется.

— Прежде всего мне нужна свобода, сир.

— Вы свободны.

Люпэн постоял еще, глядя, как он удаляется, и проговорил сквозь зубы:

— Вначале мне нужна свобода… А после, когда я верну тебе твои письма, о великий властитель, — рукопожатие. Именно так, доброе рукопожатие между императором и взломщиком… Чтобы доказать тебе, что ты напрасно мною пренебрегаешь. Ибо, в конце концов, это уже слишком! Поглядите на этого господина: ради него я оставил роскошные апартаменты в отеле Санте, оказываю ему кучу услуг, а он передо мною еще задирает нос! Если только этот клиент встретится мне еще раз…

Глава 6

Семеро бандитов

I

— Мадам сегодня принимает?

Долорес Кессельбах взяла карточку, которую подал ей слуга, и прочитала: «Андре Бони».

— Нет, — сказала она, — я его не знаю.

— Этот господин очень настаивает, мадам. Говорит, что мадам ожидает его визита.

— Ах!.. Возможно… Действительно… Проводите его сюда.

После событий, повернувших течение ее жизни и нанесших ей целый ряд жестоких ударов, Долорес, пожив некоторое время в отеле Бристоль, устроилась в тихом особнячке на улице Винь, в глубине Пасси. За домом зеленел сад, окруженный другими густыми садами. Когда наиболее болезненные приступы не удерживали ее целыми днями в комнате со спущенными шторами, недосягаемой для всех, она велела отнести себя под деревья и долгие часы проводила там, охваченная меланхолией, не в силах чем-либо ответить на козни злой судьбы.

Песок, которым была посыпана аллея, опять заскрипел, и, провожаемый слугой, появился элегантный молодой человек, одетый просто, на чуточку старомодный манер некоторых художников, с отложным воротником, с развевающимся синим галстуком в белый горошек.

Слуга удалился.

— Андре Бони, не так ли? — спросила Долорес.

— Да, мадам.

— Не имею чести…

— Напротив, мадам. Зная о том, что я — один из друзей госпожи Эрнемон, бабушки Женевьевы, вы написали этой даме в Горш, что желаете со мной побеседовать. И вот я здесь.

Долорес приподнялась в сильном волнении.

— Ах! Значит, вы…

— Да.

Она пробормотала:

— Правда? Это вы? Вас трудно узнать.

— Вам трудно узнать князя Сернина?

— Ничего общего, похожего… Ни глаза, ни лоб… И совсем не так…

— Совсем иначе газеты представляли заключенного из тюрьмы Санте, — сказал он с улыбкой. — Но это действительно я.