Красный шарф - Леблан Морис - Страница 3

— А! И кого убили?

— Много не скажу… Кажется, певичку из кафешантана…

Ганимар отозвался просто:

— Сто тысяч чертей!

Двадцать минут спустя он вышел из метро и направился к улице дю Берн.

Жертва убийства, известная в театральном мире под прозвищем Женни Сапфир, занимала скромную квартирку на третьем этаже. В сопровождении полицейского главный инспектор проследовал вначале через две комнаты, затем вошел в помещение, где находились уже следователи, которым поручили расследование, начальник Сюрте господин Дюдуа и медицинский эксперт.

При первом же взгляде Ганимар вздрогнул. Он увидел лежавшее на диване безжизненное тело молодой женщины, пальцы которой намертво вцепились в обрывок красного шелка! На плече, выступавшем из корсажа с глубоким вырезом, виднелись две раны, вокруг которых кровь уже застыла. Искаженное, почти почерневшее лицо выражало безумный ужас.

Врач-эксперт, окончивший как раз осмотр, произнес:

— Первые заключения не вызывают сомнений. Жертву дважды ударили кинжалом, затем — задушили. Смерть от удушья очевидна.

«Сто тысяч чертей!» — сказал опять про себя Ганимар, вспоминая слова Люпэна, нарисованную им картину преступления.

Следователь пытался возразить:

— На шее, однако, не видно синяков…

— Удушение, — заявил доктор, — могло быть выполнено с помощью этого шелкового шарфика, бывшего на убитой; от него и остался этот обрывок, за который она, повидимому, цепляясь обеими руками, пытаясь себя защитить.

— Почему же, — спросил следователь, — от него только клочок?

— Остальная часть, вероятно — пропитанная кровью, могла быть у несена убийцей. Вот здесь легко различить торопливые надрезы, сделанные ножницами.

— Сто тысяч чертей! — в третий раз сквозь зубы повторил Ганимар. — Проклятый Люпэн все разглядел, не будучи здесь ни минуты!

— А мотивы преступления? — спросил следователь. — Замки взломаны, содержимое шкафов переворошено. Нет ли на сей счет каких-либо сведений, мсье Дюдуа?

Начальник Сюрте на это отвечал:

— Могу по крайней мере выдвинуть гипотезу, основанную на показаниях служанки. Жертва, талант которой был довольно посредственным, но известная своей красотой, совершила два года тому назад путешествие в Россию, откуда вернулась с великолепным сапфиром, подаренным, по слухам, персоной, близкой к царскому двору. Женни Сапфир, как ее с тех пор стали называть, чрезвычайно гордилась этим подарком, хотя, из осторожности, его не носила. Не будет ли естественным предположить, что кража этого камня и стала причиной убийства?

— Знала ли служанка то место, в котором он находился?

— Нет, его не знал никто. И беспорядок в этой комнате может служить доказательством, что убийца тоже его не знал.

— Сейчас допросим горничную, — молвил следователь. Господин Дюдуа отвел главного инспектора в сторонку и сказал:

— У вас какой-то странный вид, Ганимар. Что случилось? Вы о чем-нибудь догадываетесь?

— Ни о чем, шеф.

— Тем хуже. Нам в Сюрте очень нужен громкий успех. Уже несколько преступлений такого рода остались нераскрытыми. На этот раз надо найти виновника, причем — быстро.

— Будет трудно, шеф.

— Надо, Ганимар, надо. Послушайте меня. Если верить горничной, Женни Сапфир, которая вела весьма размеренный образ жизни, частенько, в течение месяца, после возвращения из театра, то есть к половине одиннадцатого вечера, принимала у себя мужчину, который оставался у нее примерно до полуночи. «Это человек светский, — утверждала Женни Сапфир, — он собирается на мне жениться». «Светский мужчина», впрочем, предпринимал все предосторожности для того, чтобы не быть увиденным, поднимая воротник и надвигая на лицо поля шляпы, когда проходил перед ложей консьержки. А Женни Сапфир, еще до его появления, всегда отпускала горничную. Именно эту личность мы и должны найти.

— Он не оставил никаких следов?

— Никаких. Перед нами, очевидно, крепкий орешек, который хорошо подготовил свое преступление и совершил его при всех возможных шансах остаться безнаказанным. Его арест сделает нам честь. Я рассчитываю на вас, Ганимар.

— Вы рассчитываете на меня, шеф, — повторил инспектор — Что ж, посмотрим, посмотрим… Не скажу «нет»… Однако…

Он выглядел чрезвычайно взвинченным, и его волнение удивило господина Дюдуа.

— Однако, — продолжал тот, — однако, клянусь вам… Вы слышите, шеф, клянусь вам…

— Вы клянетесь? В чем?

— Да так… Поглядим, шеф — Поглядим…

И только выйдя наружу, оказавшись опять в одиночестве, Ганимар завершил эту фразу. Завершил ее громким голосом, притопнув ногой, с сильнейшим гневом в голосе:

— Но клянусь перед самим Господом, что арест будет произведен моими собственными средствами, без того, чтобы я употребил хотя бы малую толику тех сведений, которые доставил мне этот негодяй. Нет! Ни за что!

Меча громы и молнии против Люпэна, в ярости от того, что на него навалили это дело, но полный решимости добиться его разгадки, Ганимар долго бродил без цели по улицам. С гудящей головой он пытался внести хоть немного порядка в собственные мысли и отыскать среди хаотично разбросанных фактов хоть крохотную подробность, не подозреваемую Люпэном, которая могла бы привести его к успеху.

Ганимар торопливо пообедал у виноторговца, затем продолжил прогулку и вдруг остановился, озадаченный, сконфуженный. Он увидел, что снова входит в ворота на улице Сюрена, во двор того самого дома, в который Люпэн заманил его несколькими часами раньше. Превосходившая его волю сила привела его сюда опять.

Решение вопроса, видимо, таилось в этом месте; здесь должны были находиться подлинные составные части истины. Что бы он ни делал, рассуждения Люпэна были такими точными, его расчеты такими верными, что, до глубины души смущенный таким необычайным проникновением в события, он мог начать дело только с той точки, на которой противник его оставил.

Отказавшись от сопротивления, Ганимар поднялся на четвертый этаж. Квартира была открыта. Никто не притронулся к оставленным им предметам — «подаркам» Люпэна. Он забрал их с собой.

С той минуты он рассуждал и действовал, можно сказать, машинально, по подсказкам мастера, не слушаться которого уже не мог.

Допустив, что преступник живет поблизости от Нового моста, следовало по дороге, ведущей от этого моста к улице дю Берн, найти очень важную для разгадки кондитерскую, открытую по вечерам, в которой были приобретены пирожные. Долго искать ее не пришлось. Возле вокзала Сент-Лазар кондитер показал ему картонные коробочки, как по форме, так и по материалу во всем подобные той, которая находилась в распоряжении Ганимара. К тому же одна из продавщиц помнила, что накануне ей пришлось обслужить некоего господина, прятавшего лицо в меховом воротнике, но у которого она заметила монокль.

— Вот мы и проверили первую примету, — подумал инспектор, — наш человек действительно носит монокль.

Ганимар соединил затем обрывки газеты для любителей скачек и показал их киоскеру, который легко распознал страницу из «Иллюстрированного Ипподрома». Он тотчас же отправился в редакцию «Ипподрома», где затребовал список подписчиков. И взял на заметку имена и адреса всех абонентов, которые жили в окрестностях Нового моста, прежде всего, поскольку это сказал Люпэн, на левом берегу реки.

Затем вернулся в Сюрте, собрал полдюжины людей и направил их куда следовало, снабдив соответствующими указаниями.

В семь часов вечера последний из посланных возвратился и сообщил ему добрую весть. Некий мсье Превай, подписчик «Ипподрома», жил в квартире на первом этаже на набережной Августинцев. Накануне вечером он вышел в меховой шубе из дома, получил у консьержки письма и газету «Иллюстрированный Ипподром», куда-то удалился и возвратился только к полуночи.

Этот мсье Превай носил монокль. Он был завсегдатаем бегов и сам владел несколькими лошадьми, на которых принимал участие в заездах либо сдавал внаем.

Следствие продвигалось так быстро, и результаты так точно соответствовали предсказаниям Люпэна, что Ганимар, слушая рапорт агента, был потрясен. Он еще раз смог убедиться в необычайной широте возможностей, которыми располагал Люпэн. Ни разу еще, на всем протяжении своей долгой жизни, он не встречался с такой проницательностью, с таким острым и быстрым умом. Он проследовал к господину Дюдуа.