Два товарища - Эгарт Марк Моисеевич - Страница 30

— Вот так сыпанул… ох, и сыпанул! — повторял он понравившееся ему словечко.

Аносов выпрямился. Что-то могучее, грозное, огненное было в его лице, озаренном пожаром. Словно уже видели его глаза иной день — день общей великой расплаты с врагом, день всенародного торжества нашей победы… Комиссар протянул товарищам руки, как бы желая всех их заключить в свои объятия.

Обратный путь, налегке, совершался гораздо скорее, но все-таки утро догнало их. Пришлось укрыться в глубокой балке и дожидаться вечера.

Аносов очень устал, сердце давало чувствовать себя неприятными перебоями. Но не это занимало мысли комиссара. Операция поглотила весь запас взрывчатки, имевшейся в отряде. Некоторое количество тола хранилось у Михайлюка. Что, если воспользоваться случаем и пробраться к Михайлюку? Из шести человек только он знает, где живет старик, да и не откроется Михайлюк никому, кроме него.

Пока день тянулся в вынужденном безделье, Аносов все чаще возвращался к этой мысли. Связь с Михайлюком поддерживал до сих пор один Семенцов. По соображениям конспирации о Михайлюке знали лишь три человека в отряде: Аносов, Теляковский и моряк Семенцов. Но Семенцов захворал. А взрывчатка крайне нужна. Притом Михайлюк мог бы раздобыть у знакомого аптекаря кислоты, необходимой для новой мины…

Посоветоваться с товарищами о таком деле Аносов не считал возможным: он сам должен решить. И он решил пойти.

На нем была старая заплатанная свитка, стоптанные порыжелые сапоги и дырявая соломенная шляпа, в которой прежде хаживал в город Семенцов. «В этом наряде меня трудно узнать, а дорога знакома, к дому Михайлюка можно добраться оврагом, так что риск невелик», — говорил себе Аносов, хотя знал, что риск очень велик: в городе действует гестапо, и после ночной операции (о ней, конечно, уже стало известно) начнутся новые обыски, аресты, строгая слежка. Но он знал и то, что некому сейчас, кроме него, получить взрывчатку.

Так случилось, что следующей ночью в отряд вернулись пять человек вместо шести. Они доставили Теляковскому шифрованную записку, из которой командир узнал, куда ушел комиссар.

Это было в тот самый день, когда Познахирко вернулся из города на хутор.

Попав к партизанам, Костя и Слава поняли, что жизнь под землей много трудней, чем на хуторе: темень, затхлый и сырой воздух, продвигаться приходится ощупью и надо хорошо знать все ходы-выходы, иначе тотчас заблудишься, как случилось с ними.

Помещались партизаны в просторном каменном коридоре-штольне, озаренном тусклым светом каганцов. По стенам развешана одежда, в одном углу мешки с картошкой, мукой, вяленой рыбой, доставленной Семенцовым, в другом — оружие, в третьем — кое-какая утварь, посуда и очаг с вытяжной трубой. А посередине несколько составленных вместе ящиков изображают стол. Здесь собираются, обсуждают и решают дела.

Костя и Слава сразу узнали Теляковского. Он и теперь ходил в коричневых сапогах и кавалерийских рейтузах, правда, потертых и кое-где продранных и заплатанных, но еще не потерявших щеголеватого вида. И сам Теляковский, чисто выбритый, с лихо подкрученными усами, сохранял воинственный и щеголеватый вид.

Известие, что моряки живы-здоровы и даже начали успешно действовать, обрадовало его.

— Славно! — сказал Теляковский своим громыхающим голосом. — Куда вас теперь, мальцы?

— Мы не мальцы, — ответил Костя.

— А кто?

— Мы моряки. С моряками живем, к ним и вернемся. Они нас ждут.

— Вот оно что! — Теляковский покрутил пальцами правый ус, который задирался у него выше левого. — А разведчиками быть не хотите? — Он хитро подмигнул светлыми, в упор глядящими глазами.

— Хотим! — разом ответили Костя и Слава. — Только вместе с моряками.

— Вот заладили! А чем мы хуже? Я, скажем, чем хуже моряка?

На такой каверзный вопрос у мальчиков не нашлось ответа. Однако выражение их лиц говорило, что даже сам командир партизанского отряда не может сравниться в их глазах с моряками. Костя бросил взгляд на Славу, Слава — на него, оба вздохнули.

— Быть по-вашему! — объявил Теляковский, услышав этот красноречивый вздох. — За верную службу назначаю вас в моряки! А теперь кругом марш.

— Да, молодежь… — сказал он, когда обрадованные ребята удалились. Заметив улыбку на сумрачном лице Семенцова, который присутствовал при разговоре, Теляковский спросил: — Ты что?

— Ничего. Нашего брата от моря не оторвешь, — с удовольствием произнес Семенцов. — На море выросли, на море и помрем!

— Помирать рано. Лучше глаза побереги.

Командир не случайно напомнил Семенцову о глазах: в последнее время Семенцов почему-то стал плохо видеть, почти ослеп. Рана у него на голове зажила, но, возможно, при ранении был задет зрительный нерв.

Целых две недели Семенцов вынужден был оставаться в бездействии. Потому-то связь с моряками и с Михайлюком была прервана. Лишь теперь зрение Семенцова начало улучшаться. Сегодня он впервые облачился в свой наряд нищего и сделал пробный выход. Но едва он выбрался из каменоломни, как заметил моторную лодку, подозрительно настойчиво курсирующую возле Каменной косы, и вернулся предупредить Теляковского.

Новость была не из приятных. Рано или поздно этого следовало ждать, особенно теперь, после взрыва моста. Все-таки командир отряда предпочел бы, чтобы это произошло возможно позже, во всяком случае после соединения партизан с моряками. Поэтому он хотел отправить ребят сегодня же ночью обратно на хутор.

Однако не только это заботило Теляковского. Он был далеко не так спокоен, как могло показаться, вернее, как желал бы он показать.

Оба — он и Семенцов — знали, куда и зачем ушел комиссар, но каждый из них думал об этом по-разному. Аносову давно пора было вернуться (он отсутствовал уже пятый день). Теляковский не верил, что он попал в беду, по крайней мере делал вид, что не верит, чтобы не вызывать тревоги в отряде. А Семенцов тревожился. И тревожился Федя Подгайцов.

Оба разведчики, они понимали, что значит не вернуться вовремя после такого задания. Гестапо, конечно, переворачивает город вверх дном. Особенно тяжело было Семенцову: ему казалось, будто он повинен в том, что комиссару пришлось в такое опасное время отправиться к Михайлюку. Доставить взрывчатку обязан был он, Семенцов, для него это привычное дело. Семенцов хотел сегодня в ночь побывать у Михайлюка, узнать о комиссаре.

Теляковский слушал его, недовольно крутил усы. Ему почудился упрек в словах моряка. Но он отвечал за судьбу всего отряда, в отсутствие комиссара вдвойне отвечал, и, сколь не заботила его судьба Аносова, он считал необходимым прежде всего думать о деле. А дело требовало скорейшего соединения с моряками.

Поэтому Теляковский решил послать Семенцова вместе с ребятами на хутор. Посылать ребят одних после известия о появлении вражеской моторки было рискованно, к тому же они помогут Семенцову, если опять что-нибудь случится с его глазами. А если все обойдется, он проберется потом в город, к Михайлюку.

— Пойдешь с мальцами! — объявил командир свое решение.

Семенцов нахмурился, однако ничего не сказал.

Этой же ночью он, Костя и Слава отправились в путь. До Каменной косы они добрались тем же способом, то есть вплавь. К радости мальчиков, лодка была в полной сохранности. Каменная коса оказалась действительно чудесным местом для скрытной якорной стоянки.

Обратный путь был короче: Семенцов ориентировался лучше ребят. Но и на этот раз их ловил своей длинной рукой прожектор с мыса Хамелеон. Часу во втором ночи лодка вошла в устье Казанки, поднялась вверх по течению и повернула к берегу возле старого осокоря. Семенцов собрался причалить, когда услышал окрик:

— Кто идет?

— Ишь ты… — усмехнулся Семенцов. — Моряцкая республика, не подходи!

— Свои, свои, — ответил он на повторный окрик, сопровождаемый щелканьем винтовочного затвора. — Это я, Семенцов. Принимай гостей!