Два товарища - Эгарт Марк Моисеевич - Страница 24

Мальчики из предосторожности шли зарослями. Достигнув Казанки, они засели в прибрежных камышах. Дорога, уходившая степью к городу, была ясно видна. На ней вздымалась пыль, но никто не шел и не ехал по ней. Косте надоело смотреть в ту сторону. Он передвинулся подальше, на бугорок, и вдруг замер. На противоположном берегу, заросшем красноватым лозняком, он заметил широкополую соломенную шляпу-бриль, вроде той, какую носил Данила Галаган.

Костя ползком, как уж, попятился, Слава и Борька вместе с ним принялись наблюдать за противоположным берегом. Шляпа не двигалась. Обладатель ее, очевидно, сидел. Что он здесь делал? Может быть, это Галаган? Тогда нужно немедля сообщить на хутор. Но прежде всего следует узнать, кто это.

Ребята подкрались ближе к воде, но человек на том берегу устроился так ловко, что и теперь его трудно было разглядеть. Долговязый Ходуля поднялся на колени, тихонько высунул длинную шею из камышей. То, что он увидел, немало удивило его. Человек в соломенной шляпе оказался вовсе не Галаганом, а белобрысым дядькой в вышитой украинской рубашке. Он сидел на корточках и удил рыбу.

Борька поделился с товарищами своими наблюдениями. Костя не поверил и сам высунул голову из камышей. Действительно, белобрысый дядька удил рыбу удочкой. Кто он такой?

Маленькие зеленоватые глаза Кости настороженно прищурились. В эту минуту подул утренний ветер, пригнул тонкие лозины на том берегу, и Костя увидел, что рыболов, оставив удилище, поднес к глазам бинокль. «Вот оно что!»

Костя толкнул Славу в спину:

— Беги скорей, а мы его покараулим!

Слава исчез. Костя и Борька продолжали следить за неизвестным. Кажется, он не был удовлетворен результатами своих наблюдений. Он водил биноклем слева направо и обратно, словно искал что-то. Потом спрятал бинокль, разулся, закатал штаны до колен и пустился вброд через обмелевшую в этом месте речку.

Костя от волнения ерзал на месте, высовывал голову из камышей и готов был выскочить, если бы более осторожный Борька не удержал его. Неизвестный тем временем выбрался на берег, обулся и с видом человека, гуляющего для собственного удовольствия, направился в сторону хутора.

Что делать? Костя посмотрел на товарища, тот — на него. Оба без слов поняли друг друга и поползли, прячась в кустах, наперерез человеку к соломенной шляпе. Они ползли, а он шел, и довольно проворно. Расстояние между ними не уменьшалось, а увеличивалось.

«Где Слава?» — подумал Костя.

Не выдержав, он вскочил на ноги и закричал отчаянным голосом:

— Славка!

И будто только ждали его. Сразу откликнулись три голоса:

— Здесь! Здесь мы! Держи!

Микешин, Зозуля и Слава появились одновременно из зарослей орешника, скрывавших дорогу к хутору, и кинулись навстречу неизвестному.

Увидев людей, услышав крики, он повернул назад. Но не тут-то было. Микешин справа, Зозуля слева начали обходить его, чтобы отрезать путь к речке. Человек в шляпе усердно заработал ногами. Однако ноги Зозули оказались проворнее, он первым достиг берега. Путь был отрезан.

Теперь нужно было не дать соломенной шляпе скрыться в прибрежных камышах. Моряки, Слава и присоединившийся к ним Костя с нескольких сторон отжимали неизвестного от камышей. Но он, видимо, не хуже их знал эти места. Он петлял из стороны в сторону, как заяц, пытаясь проскочить. Шляпа с него слетела, вязаный поясок он потерял, вышитая длиннополая рубашка цеплялась за колючие ветки и мешала бежать. А бежать уже некуда: спереди, сзади наседают моряки.

Тогда человек остановился, ощерил по-волчьи зубы и ринулся на Зозулю, на бегу выхватив револьвер. Выстрел… еще выстрел… Пули просвистели над головой Зозули — он успел вовремя присесть. В то мгновение, когда стрелявший хотел проскочить мимо него к берегу, вообразив, должно быть, что с маленьким Зозулей он справится, тот кинулся ему под ноги. Неизвестный упал. Подоспел Микешин. Вдвоем с Зозулей они обезоружили его и связали. Он продолжал вырываться, метаться, прокусил Зозуле руку до кости, за что получил от Микешина такой удар в нижнюю челюсть, что вытянулся без памяти.

Впрочем, скоро он очнулся и был доставлен на хутор вместе со своей шляпой, которую подобрал Слава.

Первым на хуторе увидел его Епифан Кондратьевич. Он высоко поднял брови, даже попятился от неожиданности.

— Здравствуй, Йохим, — сказал он. — По дому соскучился?

Стало быть, он знал его.

Чтобы понять то, что произошло дальше, нужно представить себе открытый, заросший травой хуторской двор, лишенный ворот и ограды, полуразрушенную хату с низкой завалинкой, на которой уселись старик Познахирко и доктор Шумилин, и столпившихся вокруг них моряков; в середине круга стоял пойманный человек. Микешин караулил его, держа наготове его же револьвер.

Епифан Кондратьевич потрогал рукой усы и начал своим глуховатым голосом:

— Зовут этого человека Йохим Полищук. Он младший сын бывшего хуторянина, который разжился еще тогда, когда служил гетману и немцам. Йохим пошел в батьку — такой же иуда и живоглот. Это он донес немцам на матроса Баклана и его невесту. Когда установилась советская власть, Йохимке удалось как-то выпутаться, замости следы. Он наследовал батьке и хозяйничал на хуторе до тридцатого года. Тогда, наконец, взялись за него, раскулачили. В отместку он спалил хутор и исчез. Где пропадал, чем занимался и зачем вернулся в город, — об этом нужно его самого спросить…

Пока старик рассказывал, Полищук поводил круглыми плечами, переступал с ноги на ногу (ноги ему развязали, когда вели на хутор), оглядывался. А когда Познахирко кончил, Полищук бледно усмехнулся разбитыми губами:

— Так он с ума выжил, а вы слухаете!

— Придержите язык! — строго перебил его Шумилин. — Откуда у вас пистолет?

— Трофейный. У немца забрал.

— Бинокль тоже трофейный?

— Трофейный.

— И рыбу вы удили трофейную?

— Не, рыба божья. Уху варить.

— А бинокль зачем?

— Для интереса. Интересно мне, кто в моем хуторе хозяйнует! — широко улыбнулся Полищук.

Трудно было определить, сколько ему лет, но видно было по его пухлому белобрысому лицу, что ложь для него так же привычна и естественна, как для честного человека правда.

Костя впервые видел такого человека. Он посмотрел на моряков, стараясь угадать, что они думают. Моряки молчали из уважения к доктору, но их молчание не сулило ничего хорошего Полищуку. И он понимал это, хотя и продолжал улыбаться.

— А очки твои где? — неожиданно спросил Познахирко.

Полищук хладнокровно пожал плечами:

— Яки очки?

— Я в городе одного человека видел, в темных очках, и еще подумал: вроде он мне знакомый, а не припомню кто. А это ты… — Епифан Кондратьевич сердито подергал себя за кончики усов. — Значит, это ты шел из комендатуры? И Галаган с тобой вместе.

Полищук пренебрежительно отвернулся, сказал, обращаясь к доктору, которого, видимо, считал здесь главным:

— То вы его спытайте, на що вин до комендатуры ходыв та с Галаганом водку пыв?.. Бачь, як злякався! — победоносно показал Полищук на обомлевшего старика.

Еще не успели все прийти в себя от этих страшных слов, как Полищук вдруг прыгнул, опрокинул старика, который было шагнул к нему, и побежал со двора.

Это была ошибка — развязать Полищуку ноги, и он постарался воспользоваться ею как можно лучше. Надеялся ли он, что моряки не станут стрелять из опасения попасть в своих, приметил ли, что Микешин, державший револьвер, опустил его на минуту, пораженный ужасным обвинением, а возможно, именно на это и рассчитывал, но он бежал не оглядываясь и успел выскочить со двора прежде, чем Микешин выстрелил.

Моряки ринулись за ним в погоню. Но сразу за хутором начинались густые заросли дикого орешника. Белая, распоясанная рубаха Полищука мелькнула в них и пропала.

Микешин, считавший себя виновником происшествия, мчался во весь мах своих длинных ног в обход зарослей к речному броду, сообразив, что Полищук кинется туда, и рассчитывал опередить его, так как в зарослях двигаться труднее. Расчет оправдался. Едва Микешин достиг брода и присел в камышах, из орешника высунулась белобрысая физиономия.