Два товарища - Эгарт Марк Моисеевич - Страница 19

Солдаты отобрали у него новый кавказский поясок и плоскую коробочку из пластмассы, в которой он прежде держал марки, а теперь бережно хранил уцелевшие спички. Костя нагнулся было подобрать высыпанные солдатами спички, но почувствовал удар кулаком в спину и окрик: «Молдаванешти!» — и еще какие-то слова и грубый смех.

Их обобрали, прогнали в тычки. Вот и все, весь результат их затеи. И лодка потеряна.

Мальчики шли не оглядываясь, чтобы не видеть потешающихся над ними солдат. Они поднялись на бульвар, сели на скамью и лишь теперь могли обдумать свое положение.

«Положение ясное, — считал Костя: — нужно убираться подобру-поздорову, пока последние штаны не сняли». Однако Слава, к которому вернулась его рассудительность, заявил, что как бы там ни было, а они — в городе и обязаны этим воспользоваться. Или Костя забыл о своем предложении: найти Михайлюка?

Костя сердито задвигал бровями.

— Идем, — сказал он. — «Забыл»… выдумаешь тоже!..

Они миновали пустой бульвар с заколоченным газетным киоском и увидели солдат, марширующих по улице в направлении горсовета. Костя мысленно начал считать солдат, но сбился со счета, потому что показались пушки. За батареей из четырех пушек прогромыхали две полевые кухни, несколько грузовиков и прогарцевал на лошади, офицер.

У Кости чесались руки. В кармане у него лежала записная книжечка, но он не решился записать: как раз попадешься. Отряд скрылся, а Костя и Слава продолжали идти в том же направлении, к горсовету.

Вот и горсовет. Над ним висит пестрый незнакомый флаг, у входа стоит часовой, а перед входом жмутся в кучку несколько женщин. Среди них Костя узнал молочницу, у которой Федосья покупала молоко. Пока мальчики разглядывали все это, женщины расступились, торопливо уступая кому-то дорогу. Переваливаясь с ноги на ногу, к горсовету шел не кто иной, как Данила Галаган, гробовщик, грабивший в опустевших домах. Теперь на рукаве у него была повязка и держался он важно, как начальник.

— Продался… Вот негодяй! — возмущенно прошептал Слава.

— Ничего удивительного, такие им и нужны, — отозвался Костя и вздрогнул.

Мимо него, по ту сторону забора, из-за которого они со Славой выглядывали, проковылял человек в рваном балахоне и в засаленной грязной-прегрязной бараньей шапке, надвинутой на самые глаза. Он прошел совсем близко, и в ту же минуту Костя и Слава — оба разом — узнали его. Это был Семенцов.

Неожиданная встреча с человеком, о котором они столько думали, обрадовала товарищей и одновременно напомнила об опасности, подстерегающей здесь на каждом шагу: Семенцов не зря так вырядился! Незачем им шататься по городу и глазеть по сторонам. Их дело — отыскать Михайлюка.

Задами, переулками Костя и Слава добрались до городской окраины, где, по словам Кости, жил Михайлюк. На этот раз им повезло: пристанский сторож был дома. Он сидел на завалинке, положив рядом с собой костыли.

Ребятам он не удивился, как не удивлялся, должно быть, ничему теперь. Его густые клочковатые брови были низко опущены на глаза, он сидел будто спал. Но не спал: все видел, помнил и ребят сразу вспомнил, повел их, опираясь на костыли, через хату в темный чуланчик, куда принес им молока и хлеба. Впервые за эту неделю наелись они досыта, вкусно и еще оставили краюшку про запас.

Все бы хорошо, если бы не странное молчание Михайлюка. Как ни старались мальчики дать ему понять, что они хотят бороться с фашистами, как ни выпытывали, где найти надежных людей, — Михайлюк словно не слышал или не понимал, о чем речь. А на вопрос, что же им, Косте и Славе, теперь делать, ответил нехотя, что подумает, пусть пока посидят в чулане. Михайлюк чуть приподнял брови, показав выцветшие, угрюмоватые глаза.

И взгляд его, и его предложение не понравились Косте. Уж не замыслил ли он недоброе? Что он за человек? Ведь они его почти не знают… Костя тут же решил испытать Михайлюка и спросил:

— Семенцова здесь не было?

— Кого?

— Семенцова, моряка, он вместе с вами пристань спалил, — умышленно сказал Костя.

Брови Михайлюка медленно опустились, прикрыли глаза. Он забрал пустой кувшин из-под молока и унес, не промолвив ни слова.

Слава напустился на Костю, хотя сам с большим интересом ждал ответа Михайлюка. Нет, насчет Семенцова нужно держать язык за зубами!

Когда они остались одни в чулане, Костя оглянулся, не слышит ли Михайлюк, и поделился с товарищем своими подозрениями. Слава отнесся к ним скептически: к чему бы тогда Михайлюку кормить их? Он бы просто запер их в чулане и выдал. Но Костя продолжал твердить, что поведение Михайлюка ему не нравится, нельзя оставаться здесь. Он даже придумал предлог: они скажут Михайлюку, что им нужно наведаться домой, запастись вещами, а потом они, мол, вернутся.

Они и в самом деле нуждались в пополнении продовольственных запасов, а Славе требовалась какая-нибудь обувь взамен утраченной. Эти соображения на него подействовали.

Мальчики покинули чулан, отыскали Михайлюка, который по-прежнему сидел на завалинке и курил люльку, поблагодарили его и ушли. Но едва они, соблюдая осторожность, проникли в сад Шумилиных, они увидели на веранде дома знакомые рогатые пилотки, а во дворе — полевую кухню. То же было во дворе Кости и во дворе Познахирко: всюду хозяйничали вражеские солдаты. Товарищам не оставалось ничего другого, как ретироваться. Но к Михайлюку Костя все-таки не спешил возвращаться.

Они забрались в кустарник, росший на откосе под бульваром. Здесь была удобная и скрытая позиция. Зоркие глаза Славы видели берег внизу, под откосом, палатку возле сожженной пристани и ограбивших его и Костю солдат. Один лежал в тени палатки, второй бродил вдоль берега, держа винтовку как палку, третий, видимо, спал: его ноги торчали из-под парусинового полога палатки. Катера не было. Лодки тоже не было. Неужели ее угнали?

Костя и Слава долго искали глазами свою лодку и очень обрадовались, обнаружив ее. Лодку скрывала палатка, виднелся лишь краешек кормы с вклепанным в нее кольцом. По положению лодки они определили, что она спущена на воду и привязана, должно быть, к одной из свай.

План возник почти мгновенно: нужно выждать полной темноты, подплыть к лодке со стороны моря и угнать ее. Времени, чтобы обдумать подробности плана, оставалось достаточно. Михайлюк был забыт.

Слава, как обычно с ним бывало в последнее время, предпочитал думать про себя. Он сидел на корточках, грыз стебелек и не спускал глаз с часового на берегу. Кажется, он хотел убедиться, тот ли это, который ограбил его. Больше всего возмущало Славу, что у него забрали нож — подарок отца. Про себя он решил во что бы то ни стало вернуть нож.

Невольно Слава задумался об отце. Он ничего не знает, плавает на своем госпитальном судне где-нибудь возле Одессы или Севастополя, а он, Слава, прячется вот в кустах, как мышь в норе, и не смеет высунуть носа в родном городе. «А может, и с папой что-нибудь случилось?» Слава закрыл глаза: так страшно ему стало. Он стиснул руки и принялся опять следить за солдатом на берегу.

Костя между тем высказывал вслух приходившие ему в голову мысли. Хорошо бы рассчитаться с солдатами. Но как? Может, поджечь ночью палатку? А спички? Костя вспомнил о коробочке из пластмассы, которую отобрали у него. Как же они будут жить без спичек? И у Михайлюка не догадались попросить…

— Слава, спичек-то нет! — сказал Костя с тревогой.

— В землянке остались, на полочке, — ответил грустным голосом Слава.

Время шло. Часовой растолкал солдата в палатке и сам залез на его место, а тот принялся так же лениво бродить по берегу. Потом часовой крикнул что-то третьему солдату, прохлаждавшемуся в тени палатки. Солдат поднялся, почесал живот, ушел и вернулся с котелками, над которыми поднимался пар. Все трое начали ужинать. Ужинали долго, потом пили вино из жбана, наверное тоже украденного, потом курили и опять улеглись, кроме часового.