Тени чёрного пламени - Колентьев Алексей Сергеевич - Страница 21

Мозгоед водил нас кругами, стараясь заманить как можно глубже в заросли, где, скорее всего, у него берлога или нечто вроде столовой. Раньше мне приходилось видеть отчеты групп исследователей, нанимавших вольных старателей для разведки мест обитания разных существ. Мозгоеды не едят там, где живут. Обычно они оборудуют одно или два временных убежища, где сначала мучают своих жертв, а потом поедают их, иногда еще живых. Сейчас он увел нас довольно далеко от дороги, но очухавшийся Стах быстро нашел ориентиры, и вскоре мы вернулись на свою проторенную колею. Напарник теперь шел сам, все еще пошатываясь. Время от времени нам приходилось останавливаться, тварь словно бы высосала все оставшиеся силы. В какой-то момент я настолько был затянут ритмом ходьбы, что пропустил появление твердой утоптанной земли под ногами. Тут Стах снова махнул рукой, и мы остановились на очередной привал. Ветер не утихал, швыряя в нас редкие капли почти полностью прекратившегося дождя.

Приблизив свою голову к моей, напарник спросил:

– Как ты его увидел? Я даже близко не понял, где этот черт сидел.

Отвечать на такие вопросы не мое любимое занятие. Вот скажи я про паутину, про всякие пси-поля и прочее, что подумает обычный трудяга, пускай и живущий в таком непростом месте?

Поэтому я просто свернул с темы, ответив как обычно:

– Повезло… наверное, опять просто повезло. Пошли дальше, хреновая вахта вышла.

Мы поднялись и вскоре уже вошли в лагерь, где встречать нас собрались все, кроме, пожалуй, Петри, которого, как я успел заметить, ничего, кроме лошадей и энергетических напитков в жестянках, не интересовало. Нас обступили, со всех сторон послышались вопросы. Общий смысл их, конечно, крутился вокруг природы того самого огня, который пропал почти сразу, как только мы отошли от лагеря на приличное расстояние. Стах, при моем молчаливом согласии, взял все внимание на себя и принялся повествовать про страшного мозгоеда-из-кустов. Я махнул рукой столпившимся обозникам и, потихоньку проскользнув в палатку, после процедуры дезактивации сразу же присел возле навивавшей спокойное тепло сушилки. В общем чайнике было на треть остывшего чаю, который я вылил в припасенную на такой случай эмалированную кружку и стал пить маленькими частыми глотками.

Шум снаружи, не утихая, переместился в палатку. Но я в общей беседе участия не принимал, сославшись на усталость. Никто особо не возражал, ведь Стах рассказывал все в лицах и припоминая такие подробности, коих я, честно сказать, не упомню. Мысли опять вернулись к инциденту с мозгоедом лишь в тот момент, когда Никола спросил, куда делась голова существа.

– У этих тварей два мозга, как у динозавров. Один головной, а еще один справа, под сердцем. Если голову не отрезать, мозгоед регенерирует через сутки, может, чуть позже. Поэтому башку я отфутболил, встать бы он так и так не смог.

Галдевшие на разные голоса обозники вдруг притихли, Галя, даже побледнев, приложила ладошку ко рту, прикрыв его. Не понимая, в чем дело, я, пожав плечами, снова прислонившись к стене палатки, принялся за чай. Лишь немного погодя до меня дошло, что говорил я своим обычным, немного резким полушепотом, забыв добавить интонаций. Получилось слегка враждебно, хотя и в мыслях не было кого-то пугать. Все тихо разошлись по своим делам, стало относительно тихо. Ветер снаружи крепчал, немилосердно трепля ткань палатки и ведя со степью только им понятный разговор. Мне всегда нравилось слушать его, да еще, может быть, шорох дождя. Но тут, в этом непонятном месте, даже ветер и дождь были враждебны и до крайности странны. Здешняя музыка имеет свой извращенный ритм, слушая который не уснуть и даже на секунду не расслабиться.

Так прошло еще часа два. Вскоре Семен подошел к палатке и заорал в тамбур, что всем нужно собираться, нужно сворачивать лагерь. За все это время Гуревич ни разу не подошел ко мне, кажется, сержант всячески избегал оставаться со мной наедине. Чтобы в дальнейшем не возникало разногласий, я подошел к нему сам. Альфовец прикручивал свернутую уже палатку к навесному багажнику первой повозки и был один. Случай как нельзя более подходящий. Выяснять отношения на виду у всех – последнее дело. Что бы ни случилось, авторитет командира страдать не должен. Подойдя вплотную, я кивнул в знак приветствия и жестом пригласил сержанта подойти. Тот нехотя оставил свое занятие, и мы присели возле переднего правого колеса повозки. Времени у нас было минут пять, пока Джей и Петря колдуют над упряжью второй повозки.

Сразу взяв деловой тон, я сказал:

– Сержант, я не в обиде на твое решение. Между нами все ровно.

Тот долго молчал, лишь махнув рукой в знак того, что понял мои слова.

Я совсем было собрался идти, как Гуревич, удержав меня за локоть, вдруг быстро и сбивчиво заговорил:

– Правила не я придумал… всегда ходили, всегда были проверки. Сколько раз впустую, иногда на засаду нарывались. Взводный все равно отправляет. Так надо… так правильно. Ненавижу это!..

Понятно, парня трясет всю дорогу. Только он это неплохо скрывал, а я не обратил внимания. Но если сейчас сказать, как реально было дело, лучше никому не станет. Любой приказ, любое действие командира проистекают из опыта, из тех знаний, которые он получил. Гуревич неверно толкует чужой приказ, считая его такой же бессмыслицей, как тот, что отдал нам. Просто выучка в данном случае обогнала личные наработки по обстановке. Парень еще не до конца разобрался, когда следует то или иное действие, и просто ошибся. И хорошо еще, что эту ошибку пережили все, в том числе и он сам.

– Ты у нас командир, сержант. Приказ есть приказ, его надо выполнять. А бремя командира – это ответ за последствия. Ты действовал быстро, принял решение по обстановке. Только в следующий раз пробуй просчитать ситуацию и последствия до того, как откроешь рот.

Ответом мне было лишь напряженное сопение. Сжав руки в кулаки, Гуревич сидел на корточках, прислонившись спиной к борту фургона, и смотрел себе под ноги.

Я уж было собирался уходить, когда он, неожиданно повернув ко мне голову, спросил:

– А если не получится угадать… не выйдет сделать правильно?

– Тогда есть два выхода. Первый, это когда ты снимаешь погоны и идешь в рядовые. Тут думать не надо, только быстро исполнять чужие приказы. Но тогда есть риск погибнуть одним из первых. Второй, это когда ты учишься жить с последствиями и в следующий раз все же верно оцениваешь обстановку. Чаще всего командир выживает. Выбирай, оба варианта имеют свои плюсы и минусы. Тебе решать, как оно будет дальше. Но знаешь что, сержант? Доведи нас до пункта назначения, а потом кисни. Сейчас не очень подходящее время для самокопаний, соберись, лады?

Сказано было резко, пускай и без особого ожесточения. Кто я такой, чтобы учить взрослого человека, командира, как ему жить и как воевать? Но в этом вся соль, иногда совет нужен даже тем из нас, кто по своему положению вроде бы должен знать и уметь все на свете. Радиосвязь ненадолго улучшилась, возможно, это было связано с тем, что небо немного расчистилось и иногда в просветах меж плотными слоями облаков проглядывала луна. К нам подошли Семен с Николой, возница сразу же, взобравшись на козлы, щелкнул вожжами, и повозка тронулась с места.

Проводник пошел рядом с лошадьми и, не оборачиваясь, крикнул в общем канале:

– Пошли! Вперед потихоньку!..

Гуревич остался впереди, а я опять пошел к своему законному месту. Идти стало значительно легче. «Ночник» отлично усилил те крохи лунного света, которые нам перепадали, и видимость увеличилась метров до ста. Дождь утих, ветер сменил направление и сейчас дул нам в спину. Обоз еще немного проехал по проторенной им же колее, а потом проводник повел нас извилистым зигзагом, прямо по нехоженой степи. Отдавая ему должное, следует отметить, что трава на пути попадалась тонкая, а значит, более податливая. Так мы шли часов шесть, иногда меняясь с Анджеем, запрыгивая на козлы к Петре, который только бубнил что-то в маску и на окружающее его уныние не обращал ни малейшего внимания.