Книга будущих адмиралов - Митяев Анатолий Васильевич - Страница 28

А как нелегко ему было изо дня в день – долгие месяцы – служить примером неустрашимости. Он ведь был самым обыкновенным человеком, и здоровье его было плохим.

Из воспоминаний врача X. Я. Гюббенета

«…Он неоднократно говорил мне в искренней беседе, что, пережив двукратное бомбардирование Севастополя, третьего пережить не в состоянии! [Адмирал пережил пять бомбардирований!] В последнее время он страдал различными припадками – болями в желудке, рвотою, головокружением, даже обмороком. Сам он всегда говорил мне откровенно о своём положении, которое тщательно старался скрывать от всех прочих, он уверял, что о лечении теперь и думать нечего; стоит ему прекратить сегодня обычный круг деятельности, чтобы впасть завтра в совершенное изнеможение. «Да, – присовокупил он к этому, – если мы сегодня заключим мир, то я убеждён, что, наверное, завтра же заболею горячкою: если я держусь ещё на ногах, то этим я обязан моей усиленной, тревожной деятельности и постоянному волнению». И в самом деле, деятельность его, не прекращавшаяся до самой последней минуты, возрастая почти до лихорадочного состояния и держа его целых девять месяцев в беспрерывной тревоге, переступала почти границы естественного…»

В самом начале книги мы с тобой, читатель, уже говорили, что одна храбрость не даёт победы над неприятелем. Нужно ещё и искусство воевать.

Формулу победы великолепно точно выразил Александр Васильевич Суворов: «Не надлежит мыслить, что слепая храбрость даёт над неприятелем победу, но единственно смешанное с оною военное искусство».

Мы не чтили бы так Нахимова, если бы он был только примером храбрости. Он был знаток военного искусства и сам творил его. Изучив в ежедневных поездках свою оборону, Павел Степанович делал что было в его силах, чтобы на пути возможного движения неприятеля стояли надёжные заслоны.

В начале 1855 года он был очень озабочен защитой входа в Севастопольскую бухту. Штормовые ветры и волны разрушили преграду из затопленных кораблей, неприятель мог воспользоваться этим и ввести свою эскадру на рейд. Отбить такую атаку было бы невозможно, так как береговые батареи были здесь недостаточно сильны, а на русских кораблях почти не осталось ни орудий, ни людей – всё было свезено на берег. Предположив в своих размышлениях, что союзники прорвутся на рейд, Нахимов увидел и события, которые за этим непременно последовали бы, – штурм города с южного берега бухты. Защитники Севастополя не выдержали бы его, ведь им в спину били бы орудия англо-французской эскадры.

Увидев опасность, Нахимов придумал, как усилить защиту рейда. И это при остром недостатке людей, орудий, пороха, снарядов. Павел Степанович написал обстоятельный доклад главнокомандующему сухопутными и морскими силами Крыма князю Меншикову. В докладе излагалось, как и за счёт чего усилить корабли, оставшиеся незатопленными, где и в каком количестве добавить береговые батареи. Несколько дней спустя Нахимов посылает князю ещё докладную записку. В её конце нескрытое волнение, даже отчаяние: Нахимов боится, что главнокомандующий отвергнет его предложения, и тогда Севастополю гибель.

Из докладной записки П. С. Нахимова А. С. Меншикову

«…Может быть, в. с-ть найдёте в этом изложении односторонний взгляд моряка, но тем не менее я уверен, что вы отдадите справедливость прямодушию, с которым оно писано; конечно, только полное и глубокое убеждение заставило меня возвысить свой голос перед в. с-тью, – не мне решать вопросы столь сложные. Но если вы найдёте хотя немного истины во всём мною сказанном, то для собственного вашего спокойствия позвольте обсудить его в военном совете. Этим средством вы положите конец опасениям тех, кому известно настоящее положение затопленных кораблей, или в противном случае решитесь без душевного беспокойства па меры, указываемые необходимостью.

Чрезвычайные обстоятельства, в которых мы находимся, послужат мне оправданием перед в. с-тью в настоящем моем поступке».

Вот ведь как бывало: умный человек, истинный патриот и честный должен извиняться перед светлейшим начальством за то, что видит страшную опасность, грозящую общему делу, и знает, как эту опасность предотвратить.

Нас с тобой, читатель, должна заинтересовать на первый взгляд странная черта в поведении Меншикова: он всячески притеснял и унижал Нахимова, хотя, если бы доверился ему, поддерживал бы его предложения, сам получил бы большие почести за победы над неприятелем. У нас нет оснований сомневаться, что Меншиков желал – и очень сильно выиграть войну. В чём же тогда дело?

Самодержавная власть царя плодила в огромном количестве сановников, в характере которых карьеризм, лизоблюдство, пресмыкательство перед сильными мира сего сочетались с ненавистью и завистью к людям меньшего звания, но энергичным, дальновидным, одним словом, талантливым. Меншиков был по-своему умён, однако ум его обслуживал потребности характера. Унизить человека, оскорбить было для него сверхприятным делом. При этом забывалось всё, в том числе и собственная ответственность за порученное. То, как пытался Меншиков унизить Нахимова, может служить классическим примером мести бездарного начальника своему подчинённому за то, что тот талантлив.

В разгар боёв за Севастополь Меншиков написал ходатайство царю о награждении Нахимова орденом Белого орла «за достохвальное служение». «Дать» наложил резолюцию Николай I. По поводу награды морской офицер П. В. Воеводский писал М. Ф. Рейнеке: «Награда Белым орлом, мало сказать, удивила, но оскорбила всех видевших действия Павла Степановича, зато [поэтому] ни один человек не позволил себе поздравить его…»

Этот орден не имел ценности. У него не было даже статута, то есть неизвестно, за что он давался. Военные люди высоко ценили орден Георгия, он имел четыре степени и вручался дворянам за воинские подвиги. Нахимов уже был награждён Георгием 2-й степени, поэтому все ждали, что его наградят орденом 1-й степени. Такой награды Павел Степанович был достоин больше, чем кто-либо другой в Севастополе. Но Меншикову хотелось унизить героя, и он сделал это с помощью награды.

Раз уж речь зашла об орденах того времени, надо сказать, что Нахимов относился к ним с уважением, ведь ни он сам, ни его товарищи не получали их даром. Ты знаешь, в каком страшном сражении получил лейтенант Нахимов Георгия 4-й степени, – припомни Наварин.

Орденами 1-й и 2-й степени награждал царь, а орденами 3-й и 4-й степени – «кавалерственные думы», учреждённые при командующих, царь же только утверждал решение думы. Дума состояла из георгиевских кавалеров и большинством голосов выносила своё решение – наградить или отказать. Павел Степанович Нахимов, как человек кристальной честности, входил в думу георгиевских кавалеров Севастополя.

Из подписанного Нахимовым решения походной думы

«…Подвиг лейтенанта Бирюлёва заключается в следующем:

С первого начала военных действий офицер этот отличается особенным мужеством, особенно же 9 и 20 декабря 1854 года и 1 января 1855 года при трёх вылазках, в которых взято в плен 3 офицера и 53 рядовых и много побито неприятеля. Всегда командовал охотниками и, всегда будучи впереди, первый бросался в неприятельские траншеи; увлекал людей к неустрашимости и обращал неприятеля в бегство. Сверх сего, ночью с 19 на 20 декабря 1854-го (новый год неприятеля) вызвался с 100 чел. охотников, бросился на высоту против батарей на бульваре, …штыками выбил оттуда французов, разорил их работы и устроил на том самом месте завалы, в которых под его наблюдением наши штуцерные [стрелки] держатся и доселе.

Кавалерственная дума, сообразив таковые подвиги лейтенанта Бирюлёва с статутом военного ордена великомученика и победоносца Георгия, признаёт его, Бирюлёва, достойным награждения орденом Св. Георгия 4-й степени…»

Николай Алексеевич Бирюлёв впоследствии был контр-адмиралом. В вылазке, о которой идёт речь, его спас Игнатий Шевченко, матрос-охотник. Охотниками называли тех, кто по своей воле, по охоте, шёл на выполнение рискованного задания.