Миколка-паровоз (сборник) - Лыньков Михась - Страница 24

И поехали.

До города добрались без особых приключений. Только один раз, правда, задержали их немецкие патрульные и хотели было в обоз погнать. Да пригодились прихваченные на всякий случай яйца. Сунул их дед Астап солдатам, те и пропустили телегу дальше.

Так и уехали.

Чтобы не думать не гадать, что делать с мукой и прочими припасами, решили завернуть на станцию и отдать все Миколкиной матери.

— Небось, забыла уже, как хлеб пахнет… Расплакалась Миколкина мать от нежданной этой встречи.

— А я-то думала уже, что и косточек твоих не соберу! Что ни день, одно только и слышишь: «Расстрел… расстрел…» Вот и отца в глаза не видела сколько, скрывается где-то… Разве это жизнь! Да тебе в твои годы только в игрушки играть бы…

— Некогда, мать, игры играть, — строго промолвил Миколка.

И полными страдания, заплаканными глазами посмотрела на сына Миколкина мать.

— Утри слезы-то! Некогда, мать, плакать! Накрывай лучше на стол храбрым большевикам! — солидно сказал Миколка и принялся резать хлеб. — А ты, дед, сало достал бы из торбы.

Незаметно настала пора прощаться. Миколкина мать все просила деда Астапа, чтобы следил за внуком, чтобы от беды оберегал.

— Ладно, будет тебе надрывать сердце. Мы уж как-нибудь друг за дружку постоим, в обиду не дадим один другого…

И отправились наши разведчики к пристани. По дороге дед Астап заглянул к Миколкиному старшему брату, потом забежал на телеграф к знакомому телеграфисту. И всюду у него были дела.

— Ты уж простучи по телеграфной линии на разъезд, что, дескать, выезжаем мы с Миколкой. А уж с разъезда передадут в отряд…

К пристани пробирались кружным путем, почти весь город обошли. Выглядывали, где какая немецкая часть расположилась. Заметили на берегу Днепра вражескую батарею. А неподалеку от берега разместился штаб. За штабом — тюрьма. Вокруг тюрьмы расхаживали немецкие часовые.

Все это надо не только увидеть, а и запомнить. Как «Отче наш», сказал было дед Астап, да и чуть не поперхнулся теми словами: вспомнил про Миколкины стычки с попом из-за этого самого «Отче нашего»…

У пристани, покачиваясь на редкой волне, стоял пароход. Не маленький какой-нибудь пароходишко, а самый настоящий, днепровский. Дед Астап купил в кассе билеты, и по сходням поднялись на палубу два новых пассажира. На них поглядывали не очень приветливо: пароход занимали буржуи, помещики, царские офицеры и генералы. И не на прогулку по Днепру отправлялись они, а бежали от Советской власти. Одни держали путь на гетманскую Украину, другие и того дальше — за границу. Была на пароходе и специальная сопроводительная команда из немецких солдат с офицером. На носу и на корме были выставлены пулеметы, а рядом с капитанским мостиком торчал ствол скорострельной пушки.

Загляделся на нее дед Астап, вздыхает, на Миколку исподтишка косится.

— Вижу, дедуся, завидуешь? Это тебе не сабля турецкая!..

Да нельзя разведчикам подолгу глаза на оружие пялить, и давай они шнырять по всему пароходу, где что запоминать, пока не накинулся на них капитан:

— Какое лихо носит вас тут, дьяволы? Господам глаза мозолите… А ну, шагом марш в свой третий класс, голодранцы!

Глянул из-под бровей на капитана Миколка, кулаки сжал. Хотел было ответить, да в тот же миг дед Астап его за локоть схватил и вниз по лестнице потащил в трюм.

— Не забывай, где мы находимся, — шепчет.

А третий класс и не так уж плох оказался. Главное — просторно. Простые люди, видать, не очень-то и разъезжали в такую тревожную пору на пароходах. Все больше паны-господа ехали. С чемоданами, с саквояжами, с сундуками. А кое-кто и с собачками-болонками. Ехали офицеры. Ехали эсеры. Кто их тут всех разберет! Разная погань плыла Днепром. И все старались сберечь свою шкуру, сбежать от большевиков, чтобы потом начать расправляться с рабочими и крестьянами.

— Мы им покажем матушку-Русь! Мы им отомстим за батюшку-царя! Вздернем их на телеграфные столбы за святую нашу церковь! — только и слышно было на палубах и в салонах парохода.

И особенно старался один генерал. Старенький такой, седенький, немощный, но уж больно воинственный. Если бы он мог, он, казалось, собственными руками перевешал бы всех большевиков.

— Вот покажет им гетман! — брызгал он слюной. — Немцы им пропишут! Вот научат их уму-разуму французы… Вот придут англичане… Да пусть кто угодно в России правит, только не они, не большевики проклятые…

Голос генерала срывался на хрипоту, он то и дело начинал шепелявить и вместо «батюшка-царь» у него получалось «бачушка-шар». И про супостатов-большевиков та же приблизительно песня: «Я их, шупоштатов, на каждом штолбе развешу, я из них кишки выпотрошу…»

Слышит эти речи Миколка и его так и подмывает вставить словцо, да такое, чтоб лопнули со злости господа-паны. И вдруг видит он, что генералишка тот седенький один-одинешенек на корме прогуливается. Нащупал Миколка штык, припрятанный под рубахой.

— Давай я его, дедуся, штыком кольну в одно место, — шепчет Миколка деду, — или трахну по черепу…

Дед Астап категорически запретил орудовать штыком.

— Оставь ты его в покое, крикуна дурного. Он и так околеет от собственной же злости. А нас с тобой тут всего — раз, два… Сорвется вся наша затея. Давай-ка дождемся утра, а пока что пойдем выспимся как следует…

Утро выдалось на редкость хорошее. Взошло яркое солнце над Днепром, и белые клочья тумана растаяли в лучах ранней зари. Пароход медленно плыл по тихой глади речных вод.

Дед Астап растормошил Миколку.

— Вставай-поднимайся! Время и за работу приниматься, подъезжаем к месту назначения…

Нащупав оружие и убедившись, что все в порядке, дед Астап и Миколка без промедлений направились на верхнюю палубу. Там народу было мало. Да и те все спали. У пулемета клевали носами солдаты, и лишь офицер ходил и курил сигарету за сигаретой, чтобы прогнать от себя сон. Генералишка, видать, страдал бессонницей: развалясь в плетеном кресле, он провожал слезящимися глазенками офицера и не унимался, все проклинал «шупоштатов-большевиков» и поминал «швятую шэрковь».

Присел дед Астап на связку канатов. И Миколка рядом. Свернул дед Астап цигарку, задымил. Миколка покосился на него: почему, дескать, не трубку закурил, — но дед только сплюнул небрежно за борт. А сплюнув, стал приглядываться к проплывавшим мимо берегам. И вдруг заметил что-то, на ноги вскочил, на ходу крикнул Миколке:

— Начали!

И откуда столько прыти взялось у деда Астапа — в два прыжка вскочил на капитанский мостик. Выстрелил в воздух да как гаркнет на капитана:

— А ну, сворачивай к берегу! Да живей! Не то голову оторву!

Эхо выстрела еще кружило над Днепром, а на пароходе поднялась паника. Вдогонку за дедом Астапом кинулся офицер. Защелкали затворами карабинов солдаты. Офицер уже прицелился в деда, уже готов был нажать на курок, как с правого берега прогремел дружный залп. Застыл на месте офицер. Еще залп — фонтаны брызг вокруг парохода. И сотни раз повторило эхо выстрелы над рекою.

Партизаны стреляли так, чтобы страху нагнать на команду и пассажиров и чтобы деда Астапа с Миколкой не задела какая шальная пуля. Генералишка старенький, заслышав стрельбу, вскочил было да и опять в свое кресло шлепнулся, так и прилип к нему.

А солдаты суетились, пулеметы разворачивали в сторону правого берега. Вот-вот завяжется перестрелка парохода с тем берегом, да тут снова загремел дружный залп. Начал обстрел левый берег. Солдаты — врассыпную, кто куда. Офицер пистолетом размахивает, бегает от борта к борту, орет…

А пассажиры спросонья ничего понять не могут, мечутся по пароходу. Толкучка на палубе. Бьются в истерике толстые барыни и худощавые паненки-барышни. А какой-то перепуганный барин выскочил на верхнюю палубу да как сиганет в Днепр. За ним — еще и еще. Шлепают ладонями по воде, пузыри пускают.

Пробрался немецкий офицер на корму, к пулемету припал и застрочил, сам не зная куда. Однако и пол-ленты не успел израсходовать, как навалился на него дед Астап да так саданул по черепу, что тот и обмяк сразу.