Хозяин небесных гор - Зверев Максим Дмитриевич - Страница 19

Совершенно беззвучно, как тень, по тропе бежит Волчок, опустив нос к земле. Внезапно его обдало овечьим запахом, совсем близким и таким манящим. Зверь резко вскинул голову с насторожёнными ушами и увидел овцу на ёлке. Но сейчас же Волчок поджал хвост и бросился в другую сторону. Только обежав стороной несколько сот метров, он снова вышел на тропу и побежал дальше по следам отары, то и дело останавливаясь и оглядываясь.

Кто заколдовал овцу от хищников?

Кругом в ельниках много хищных птиц и зверей, но все они «знают», что на деревьях овец не бывает и трогать их можно только на земле. Вот если ветер оборвёт привязь и овца упадёт на землю, тогда другое дело!

Знают это и чабаны. Если в дороге погибнет овца, им незачем ждать ветеринарного фельдшера. Он едет с последней отарой. Овца на дереве с запиской в ухе его дождётся, когда бы он ни приехал. Причина гибели будет установлена и оформлена актом.

Задолго до заката солнца старший чабан кричал собакам:

– Айнал![3]

С лаем собаки бросались вперёд и останавливали овец. Овцы сначала стояли огромной светло-серой массой, понуро опустив голову, а затем ложились. Чем холоднее была осенняя ночь, тем теснее прижимались друг к другу овцы.

Красный шар солнца в вечерней дымке нижним краем коснулся степи на горизонте, и чёрные тени стали быстро заполнять низинки. Слабый ветерок пахнул распаренными за день травами, а потом крутнул с другой стороны и всё перекрыл густым овечьим запахом. В вечерних сумерках ярко загорелся костёр, и пар из котла с бараниной унёсся далеко в степь, будоража Волчка.

Место, где ляжет на ночь отара, выбиралось каждый раз тщательно. Но разве трудно пропустить мышиную норку незамеченной? И на этот раз одна из овец улеглась прямо на выход из норки полёвки.

Чабаны поужинали, покурили и заснули у костра. Собаки дремали около овец. Из отары доносились вздохи, покашливание и чиханье овец. Ночь была безлунная, и только яркие звёзды мерцали в тёмном небе. Из степи тянуло терпким запахом полыни, и нудно неслись бесконечные трели пустынных сверчков. Интересно, что все сверчки пели в унисон, как одно насекомое.

Две «звёздочки» тускло блеснули на ближайшем бугре. Это были глаза Волчка. Он лежал, положив голову на передние лапы, до него доносился запах овец. Но ветерок доносил запах людей и собак. Это удерживало зверя на месте. Не одна ночь проходила у Волчка в напрасном ожидании, и тогда ящерицы, кобылки да иногда зазевавшиеся песчанки были его скромной пищей во время переходов.

В полночь под боком овцы, дремавшей на норке, кто-то зашевелился. Овца в ужасе вскочила и шарахнулась в сторону.

Что тут началось! Овцы разом бросились в темноту ночи во все стороны. Залаяли собаки, закричали чабаны, но топот тысяч копытцев разбегавшихся овец заглушал всё...

Волчок в эту ночь съел баранины столько, сколько смог. Под утро он ушёл вверх по ручью и залёг километров за десять от неудачного ночлега отары.

Весь день чабаны собирали разбежавшихся овец по всей степи.

– Изде![4] – кричали чабаны собакам.

Они убегали за далёкие бугры и, высунув языки, пригоняли одну или несколько овец.

– Изде! – опять кричали чабаны, и собаки убегали снова на поиски.

Трёх овец недоставало: их разорванные останки лежали в клочьях шерсти за бугром. Волчок задавил их ночью и съел только самые привлекательные для него куски мяса.

Снова день за днём бредут овцы всё дальше на запад, отара за отарой. А из-за бугров следят за ними жадные волчьи глаза.

На пути встретилось озеро. Овец напоили и погнали дальше.

Около берега застряла по самые фары грузовая машина.

– Ой-бой, полудурка, пропал сопсем! – качали головой чабаны.

– Не полуторка, а «ГАЗ»! – обиделся шофёр, с головы до ног перепачканный в жидкой грязи. – Помогите лучше, чем охать!

Чабаны посовещались и развьючили верблюда. Ему сделали из мешка хомут и постромки из нескольких арканов. Но как верблюд ни дёргал, он не мог стронуть тяжёлую машину.

В это время подъехал старый седобородый чабан. Он молча слез с коня, отпустил какое-то сердитое слово по адресу молодых чабанов и подошёл к верблюду. Перед аксакалом почтительно расступились. Чабан из всех арканов свил толстую постромку к хомуту, закрепил её с одного бока верблюда и спокойно повёл его за повод вперёд. Верблюд шагнул раз, другой, связанные арканы натянулись, как струны, и после третьего шага верблюда машина медленно поползла вперёд. Шофёр дал газ, и грузовик вылетел на берег, едва не сбив верблюда с ног.

Животное испугалось, рванулось назад, порвало хомут и завязло в грязи у берега. Вытащить его оказалось труднее, чем машину. Чабаны и шофёр до сумерек топтались около верблюда по пояс в жидкой грязи. Сам верблюд не делал даже попыток выбраться. Он безучастно смотрел куда-то вдаль, поверх людей, меланхолично опустив нижнюю губу. Наконец чабаны решили съездить в аул за досками. Они сели в машину и уехали.

Прошло больше часа. Совсем стемнело. Верблюд неподвижно чернел в грязи. Вдруг голова его высоко взметнулась: животное зачуяло волчий запах. Это был Волчок. Но волк не бросился на верблюда. Его необычное положение заставило старого зверя насторожиться. Волчок остановился на расстоянии прыжка от верблюда и подозрительно нюхал, слушал и оглядывался.

Верблюда словно подменили. Он неистово забился в грязи и повалился на бок. В таком положении силы его словно удесятерились: верблюд ползком, на боку двинулся по грязи к воде – дальше от волка, но и от берега.

А Волчок всё не решался броситься вперёд. Недалеко сверкнули фары машины – это возвращались чабаны с досками. Волчок метнулся в сторону и исчез в темноте.

Тем временем верблюд добрался к воде и поплыл, всё так же лёжа на боку, изогнув шею и подняв голову над поверхностью. Его бок при этом возвышался над водой, как пузырь. Житель пустыни быстро плыл, горизонтально лёжа в воде, как ни одно животное. Описав полукруг, он «пристал» к берегу и благополучно выбрался на сухое место, навстречу людям.

Во время одного из дневных переходов вдруг набежали осенние тучи. Стемнело, как вечером. Зашумел ветер. Ослепительная молния на один миг соединила землю с небом, и над самой отарой грохнуло, словно из тяжёлого орудия. Сразу хлынул дождь как из ведра. Овцы испугались и бросились бежать по ветру.

– Кругом, крутом! – отчаянно закричали чабаны собакам.

И через минуту впереди овец раздался лай, едва слышый против ветра.

Но ни собаки, ни чабаны на этот раз не могли остановить овец. Они разбежались по степи.

К счастью, ветром быстро прогнало тучу. Яркое солнце засверкало на лужицах, и от мокрой одежды чабанов заклубился пар.

Овцы успокоились. До темноты удалось собрать вместе всю отару. Потерь не было. Волчку на этот раз не повезло.

Несколько дней после этого перегон проходил спокойно, и каждый новый день напоминал вчерашний.

Однажды в полдень ветерок дал понять овцам, что где-то недалеко есть посев зелёной сочной люцерны. Овцы вскинули головы, насторожили уши и всей отарой затрусили к манящему запаху свежей зелени. Но молодая люцерна – это овечья смерть от темпонита[5].

Чабаны лошадьми загородили дорогу овцам.

– Ой-бой, там четыр, четыр! – волновался старший чабан, наезжая конём на овец.

Но они обегали лошадей справа и слева, даже проскакивали под брюхом.

На этот раз собакам с трудом, но удалось задержать овец. Свирепо лая, они носились перед овечьими мордами, прыгали и даже кусали. Отара остановилась.

К началу второго месяца отара подошла к мосту через бурный Чилик. У склонов хребта Турайгыр, около посёлка Актогай, овцы перешли по мосту и стали подниматься в горы, к перевалу через Заилийский хребет Северного Тянь-Шаня.

Волчок пролежал в кустах на берегу Чилика до ночи. Когда стемнело, он подкрался к мосту и понюхал следы овец, весь вытянувшись от напряжения, с хвостом, поджатым к животу.