Глубины земли - Сандему Маргит - Страница 19

Все рассмеялись, и атмосфера стала еще более непринужденной.

— Хотела бы поблагодарить фрекен за Анну, — сказала одна из матерей. — Девочке очень нравится в школе, она говорит, что фрекен такая добрая.

— Приятно бывает иногда услышать такое, — улыбнулась Анна-Мария. — Они замечательные дети! Все! И я к ним так привязалась!

— А этот гадкий Нильссон утверждает, что фрекен запустила занятия из-за рождественского спектакля, — сказала жена Севеда. — Но это не так, мы все можем подтвердить это.

— Да, она хорошая учительница, — сказала мать Бенгта-Эдварда.

— Спасибо, я очень тронута, — сказала Анна-Мария. — Но давайте вернемся к рождественскому празднику.

После долгого обсуждения договорились наконец, кто что будет делать.

— Но в самом школьном зале очень уныло и неуютно, — сказала Анна-Мария. — Мне нужен плотник, чтобы сделать кулисы, занавес и прочее. Кларин брат очень помогает, но я не могу просить его одного делать все. Не мог бы кто-нибудь из вас одолжить своего мужа на пару вечеров?

Это вызвало довольно фривольное веселье, смысл которого Анна-Мария поначалу не поняла, что вызвало у них еще больший восторг. Наконец, она уразумела, что сказала, все засмеялись еще громче, а реплики становились все смелее и смелее, как иногда случается в женской компании.

Решили и вопрос с мужчинами, и сейчас все задумались над программой праздника.

— Следует пригласить приходского священника, — неуверенно предложила жена Густава.

— Конечно, — согласилась одна из женщин. — Ведь он же должен прочитать короткую молитву. Поскольку Рождество и все такое.

— Может быть, он мог бы прочитать рождественское Евангелие? — предположила Анна-Мария. — Хотя нет, ведь об этом идет речь в спектакле. Кто-нибудь знаком со священником? Кто мог бы его пригласить?

— Мой муж может, — сказала Лина Аксельсдаттер. — Ему все равно послезавтра надо в приход.

— Отлично! — сказала Анна-Мария.

Она чувствовала себя такой ужасно молодой среди этих женщин, и очень удивлялась, что они с таким почтением относились к ней!

В воздухе висел плотный запах редко надеваемой выходной одежды. Решили немного приоткрыть дверь.

Они договорились устроить праздник за три дня до Рождества. Лина попробует уговорить Коля закрыть шахту на это время, им хотелось, чтобы на праздник пришли все. Об этом их попросила Анна-Мария. Сама она не могла отважиться сделать это.

Потом стали поступать предложения по программе. Конечно, Сикстен и Сюне иногда вместе играют и поют нехитрые песенки, мать Бенгта-Эдварда их слышала, когда парни приходили к ее сыну.

— А на каких музыкальных инструментах они играют? — спросила Анна-Мария.

— Да нет, просто Сикстен отбивает такт двумя деревянными ложками.

— Но это же просто здорово! Я поговорю с Бенгтом-Эдвардом и братом Эгона Сюне.

Анна-Мария не тешила себя надеждой, что ей удастся вовлечь молодых людей в представление. Они были уже не в том возрасте. Но она сама разучила с детьми пару песен, так что это как-то заполнит вечер.

Встреча подходила к концу. И тогда Лина спросила:

— А не стоит ли нам собраться перед праздником еще раз? Можем встретиться у меня — если вы, конечно, пойдете на пустошь.

Разумеется, никто не имел ничего против. В глазах женщин снова появился блеск, показалось Анне-Марии.

Сама она вздрогнула, услыхав вопрос Лины. Неужели она снова увидит уютный дом Коля?

Нет, ну какая же она глупая! Ведь соберутся же у Лины! На хуторе!

После того, как все разошлись, а Клара взбудораженно откомментировала все, что происходило и говорилось вечером, Анна-Мария стала медленно готовиться ко сну.

Все в доме стихло, но она, задумавшись, все еще стояла посреди комнаты в ночной рубашке.

— Анна-Мария Ульсдаттер, — сказала она себе. — Сегодня ты совершила общественно значимый поступок!

На следующий день она встретила на улице жену Густава. И поскольку считала, что теперь знакома со всеми ними, остановилась поболтать с ней.

Жена кузнеца первой заговорила о больных детях. У женщины, которая сама была слабая, почти прозрачная, в глазах стояли слезы.

— Двое младших совсем плохи, — едва могла выговорить она. — И никакой помощи! Тогда Анна-Мария осмелилась:

— Не знаю, могу ли я помочь, но я послала в Норвегию за хорошим лекарством. У меня там есть родственник, который вылечивает чахоточных. Лекарства должны уже скоро прибыть — если письмо дошло.

Женщина с сомнением посмотрела на нее.

— Но ведь нет же ничего, что бы помогло от чахотки. И если уж кто-то заболел, он умирает.

— Нет, и я не хотела бы обнадеживать вас понапрасну. Даже если мой родственник пришлет лекарство, я не уверена, что смогу правильно его применить. Именно он обладает такими способностями.

— Понятно, но все равно — спасибо, что вы об этом подумали.

— Все ваши дети больны?

— Все шестеро, кто остался. Мы уже потеряли двоих старших. Они умерли еще маленькими. Понимаете, фрекен, болезнь в моем муже. Мы теперь все заразились. Так что ничего радостного нас в жизни не ждет…

Она снова вытерла глаза.

— Бедные малыши…

— А врач их смотрел? — удрученно спросила Анна Мария.

— Кто же может позволить себе врача?

— Но хозяин… А он ни за кем не посылал?

— Это только, когда в шахте несчастье. Хотя и тогда за доктором посылает Коль.

— Ах, Коль, — сказала Анна-Мария, не понимая, откуда же эта горячая волна, ударившая ей в лицо. — А он никогда не приглашал врача к вашим детям?

— Да что он о них знает! Его интересует только шахта, он вообще не человек. Да и мужу моему никогда в голову не придет говорить с ним о наших больных детях. Потому что мой муж — человек гордый.

Анне-Марии хотелось войти в дом и познакомиться с детьми, но она не хотела навязываться, а жена кузнеца явно не собиралась ее приглашать. Они распрощались, и Анна Мария опять пошла в школу.

Был ее выходной, и на самом деле она не должна была идти туда. Да она и не успела дойти до школы, потому что Нильссон кивнул ей, приглашая зайти в контору.

Она сделала ему знак, что сейчас придет, так как увидела двух бегущих детей и остановилась.

Они хотели показать ей украшения из соломы, что сделали к рождественскому празднику. Не без труда Анна-Мария догадалась, что это — несмотря ни на что — должно было означать маски ряженых. Но она не была полностью уверена.

— Какие красивые! — сказала она. — Конечно, они нам пригодятся, спасибо вам!

— А еще моя мама может принести еловых веток, — сказал один. — Много-много! Она всегда это делает, когда здесь в Иттерхедене кого-нибудь хоронят.

«О, Господи!» — подумала Анна Мария. Но потом нашла выход:

— У меня много локтей красной шелковой ленты. И мы сможем сделать гирлянды из веток, обмотать их лентами и повесить вдоль стен. Это будет здорово!

И дети побежали дальше, еще более воодушевленные, со своим соломенным зверьем неопределенного вида.

Анна-Мария, улыбаясь, смотрела им вслед. И она, и дети прекрасно справлялись с уроками, что бы там ни говорил Нильссон. К рождественскому празднику готовились по вечерам, к тому же дети приходили еще и на специальный урок во вторник, четверг и субботу, когда занятий у них не было — чтобы порепетировать. Потом их частенько нелегко было выпроводить домой, они хотели репетировать еще и еще. Но Анна-Мария знала, что они нужны дома — присматривать за младшими и для других легких и тяжелых дел. Только Бенгт-Эдвард оставался еще на час, чтобы порепетировать текст, который он должен был петь. Мальчик был великолепный певец и декламатор, но актер — просто никудышный. Настолько зажатый, неловкий и склонный к нравоучению, что она приходила в ужас. Расслабься, мальчик мой, просила она снова и снова, но напрасно!

Может, он мог бы пропеть все, стоя за сценой? Нет, она не может быть так бессердечна по отношению к нему. Придется бороться дальше.