Хмельницкий. - Ле Иван - Страница 40

— А о нерадостных вестях с Днестра лучше промолчать. Наш молодой султан, ниспошли ему аллах свои милости, несет большие потери. Первый султан могущественного мусульманского государства потерпел позорное поражение… Королю неверных поляков в этот раз удалось присоединить к своим войскам страшных запорожских казаков! — с тревогой в голосе сказал командир янычар.

— Эти казаки — презренный сброд неверных! Давно надо было уничтожить их всех до единого. Такая страна, реки, пастбища, плавни!.. Правоверные не смогут жить спокойно до тех пор, покуда на севере, на Днепре, живут шайтаны казаки… О, не гонец ли от дозорных?..

Комендант караван-сарая подтолкнул дежурного янычара, чтобы тот пошел встретить галопом скачущего всадника. Смоляной факел трещал и вспыхивал, облизывая темноту окровавленными языками. Он осветил точно с неба свалившегося, загнанного коня, с которого спрыгнул, споткнувшись, прискакавший без седла встревоженный всадник. Пошатываясь как пьяный, он бросился к баше караван-сарая.

— Вай, беда, эфенди комендант-баша! — с болгарским акцентом воскликнул всадник, бросив» поводья янычару.

— Что случилось, сумасшедший? Кто ты? — почти одновременно спросили его комендант и командир янычар.

— Там они!.. — захлебывался прибывший от волнения или от непривычной бешеной скачки.

— Шайтан тебе в глотку, чего стонешь! Говори, что случилось, кто «они»?

И командир янычар замахнулся плетью.

— По тырновской дороге идут гайдуки… То ли сербы, то ли болгары… Сам шайтан не разберет…

— Куда движутся и кто они? — допрашивал янычар.

Всадник только теперь сообразил, что рядом с комендантом тюрьмы стоит и командир янычар. Быстро повернулся к нему, почтительно приложил руки к груди, поклонился, старательно копируя турок. Болгары тоже научились почитать турецких властителей…

— Гайдуки, да ниспошлет аллах на их головы гром! Гайдуки снова объединились. Очевидно, движутся на Пловдив из Тырнова!

Несчастный говорил таким испуганным, неестественным голосом, что комендант караван-сарая, да и командир янычар будто бы сами увидели это нападение гайдуков… Они хорошо знают, что Тырнов — постоянный очаг восстаний против правоверных. Снова нападение гайдуков, и снова из Тырнова! Как распространена эта зараза к бунтарству у неверных!

— Сколько их? — воскликнул баша янычар.

— Я увидел их из леса, баша эфенди. Сот четыре-пять наберется. Все вооружены саблями, многие с венскими пистолями. Крадутся по опушке леса, скрываясь за кустами, чтобы, очевидно, напасть внезапно и отобрать оружие. По-видимому, за ночь успеют и к сербской границе добраться, запасшись в Пловдиве оружием и едой…

25

Под скалистой горой в совином ущелье у Богдана собралось шестнадцать человек. Болгары, греки и даже двое турок.

— Назруллу спасем! — полушутя-полусерьезно говорили турки.

У контрабандистов они раздобыли четыре немецких ружья, порох и пули.

— Неподходящее это оружие. Выстрелить из какой-нибудь пещеры для страху пригодилось бы. А в нашей сегодняшней феерии святое дело сабелька! — говорил пожилой пловдивский грек, протирая тряпкой ружье, которое он прятал за иконами.

— А ты, братец, не особенно хвали саблю. По-нашему, по-болгарски, в таком деле надежнее всего петля. Вот это, братцы, святое дело!

Кто-то тихонько засмеялся. Было слышно, как у него застучали от волнения зубы. В темноте Богдан не видел их лиц. А в их словах — больше шуток, чем гнева и ненависти к угнетателям. Но никто из них не предлагает отказаться от намерения спасти обреченных.

Со скалы спустился сторож Даниель. Он торопился, крадучись, точно тень, вдоль ущелья. Приближалась полночь, решающая пора для такой дерзкой операции.

— А что я говорил, братья: отец Атанасий все-таки благословил… — шепотом сказал он собравшимся. — Брата нашего Парчевича вначале не отпускал, но человеколюбие победило. Сын у старика страдает где-то у янычар. Только нам, сторожам, велел непременно быть на утреннем богослужении. Могут нагрянуть, проклятые, и в храм.

— Так, может, нам подойти поближе к караван-сараю, — не то посоветовал, не то спросил кто-то из темной совиной пещеры.

— Только после сигнала! — решительно возразил Богдан.

Он стоял в стороне, отойдя несколько шагов от пещеры. Его стройная фигура вырисовывалась на фоне темной ночи и церкви архистратига Михаила. Еще вечером патриоты принесли ему на выбор три сабли — кривую турецкую, длинную венгерскую и типичную для европейских войск, удобную карабелю. Богдан выбрал венгерскую.

— Надежное оружие!

Теперь он стоял, слегка опираясь на саблю, точно испытывал крепость стали. Она слегка сгибалась и пружинисто выпрямлялась, вызывая у воина усыпленное неволей чувство радости.

В полночь на скале, словно дух, появился еще один человек. Он должен был подать сигнал для выступления.

— Братья! — обратился Богдан к товарищам. — Сейчас мы выступаем. Без единого слова, даже шепота будем двигаться к комендатуре. А там… действовать, как сложатся обстоятельства. Турок Ражба и болгарин Борис со мной. Не бойтесь пролить кровь, но и не создавайте из нее моря, в котором можно и самим утонуть.

— Душа меру знает!.. — успокоил кто-то.

— Вот так, братцы, и наши казаки говорят… Прежде всего надо разыскать Парчевича. Его могли погубить.

Подошел к ним и человек, находившийся в дозоре. Он тяжело дышал то ли от быстрой ходьбы, то ли от охватившей его тревоги. Вероятнее всего — от тревоги.

— Парчевич уже прибыл в комендатуру! Сейчас янычары построились, собираются уходить, охрана тоже с ними… И оба начальника там.

— Пошли и мы! Веди нас, Йолдаш Ражба, самым кратчайшим путем… Помните, братья: действовать решительно, молниеносно, потому что времени у нас с гулькин нос! После операции — все по домам! Чтобы, испарившись, как роса от солнца, укрылись в надежных местах, — наставлял Богдан.

Когда смельчаки пробирались через последний двор перед площадью караван-сарая, промчались последние конные янычары. Они следовали в хвосте отряда. Баша янычар проскакал на коне, обгоняя своих верных воинов.

Путь к тюрьме был открыт. Суматоха возле здания коменданта отвлекла часовых. Они даже не обратили внимания на вооруженных людей, быстро пересекавших площадь. Очевидно, отстали от ускакавших по тревоге янычар.

Прибывшие действовали решительно. Богдан лишь на мгновение задержался возле канцелярии караван-баши. Его тут же обогнали двое храбрецов.

Бросились к крыльцу… Двери оказались открытыми. Комендант-баша, услышав крик, вбежал в канцелярию. И в этот момент его пронзило копье повстанца.

На скамье в углу сидел связанный Парчевич. Значит, не совсем поверили болгарину осторожные завоеватели.

— Развяжите, братья, и… к воротам! — крикнул старик.

Как только Парчевич освободился от волосяной веревки, он тотчас бросился из помещения. Там сидит взаперти его сын. Только ради него одного решился старый рыбак на такой отчаянный шаг!

А другие так же молниеносно расправлялись с часовыми во дворе. Четверо из них уже лежали, зарубленные саблями. Нескольких обезоруженных прижали к стенке во дворе караван-сарая.

Богдан тоже дал волю рукам. Слишком горькими были для него два года неволи у турок. С разгона выбил оружие из рук ошеломленного нападением часового и пронзил его своим венгерским клинком. Часовой упал возле ворот. А здоровый Ражба схватил за руку второго охранника и бросил его на землю.

— Будешь молчать, шайтан, оставим в живых! — пригрозил Ражба, наваливаясь на обезоруженного.

— Ключи от ворот?! — бросился Богдан к нему.

— Агачджи сюрме, бай![28] — кричал тот, поторапливаемый тумаками повстанцев.

Не верилось: как это — деревянный засов, без замка?.. Но слишком желанна была эта минута — раскрыть ворота перед заключенными! Богдан побежал от лежавшего на земле турка к воротам. На ощупь водил руками по воротам, ища деревянный засов.