Хмельницкий. - Ле Иван - Страница 35

Посмотрев на ротмистра Хмелевского, приказал:

— Пану Станиславу с двумя жолнерами проводить казацкого парламентера на Дунай к челну. Пан ротмистр должен проследить, чтобы никаких контактов, тем более бунтарских разговоров, не заводил пан Сулима с нашими лисовчиками. Да саблю верните воину, не болтаться же пустым ножнам на ремне. Чтобы не назвал нас пан Кривонос «кровожадным шляхетским отродьем»…

— Прошу пана полковника разрешить мне, духовнику лисовчиков, сопровождать этого своевольного казака, пся крев, к Дунаю… — неожиданно вмешался Войцек Демболенский, выйдя из толпы старшин.

Полковник встревожился. Что задумал прыткий ксендз, духовник лисовчиков, предложив свои услуги, Стройновский так и не догадался. Чрезмерная неприязнь ксендза к диссидентам в войске порой проявлялась не только в благословении или напутствии их крестом, но и в ударе саблей. Духовник лисовчиков Войцек Демболенский разрешал себе не замечать жестокого обращения с пленными, даже с христианами, чтобы не осудить их по заповеди «не убий…». Именно фанатическая ненависть патера к иноверцам и не позволила полковнику согласиться, чтобы Демболенский сопровождал парламентера на Дунай…

— Очевидно, этот казак не является католиком, почтенный отче. А светские разговоры с диссидентом-казаком совсем не к лицу патеру Войцеку. Сопровождать его будет пан Хмелевский.

— Пан Хмелевский — тоже католик. Так, может, и мне вместе с ним?..

— Не по чину патеру такое подчинение. Будет так, как я велел…

Сопровождать Сулиму вместе с ротмистром Хмелевским пошел и Юрко Лысенко-Вовгур, джура полковника.

18

Богатая и щедрая болгарская земля сделала такими же щедрыми и сердечными поселян горных долин. Заброшенные в эти долины тяжкой судьбой, принуждавшей их быть данниками турецкого султана, они радовались встрече с каждым человеком, пришедшим к ним из широких степей. Как мать своих детей, оберегали болгары наших беглецов. Направятся в Грецию, как уговаривались еще в обители, или возвратятся из Пловдива — не были уверены. Но до Пловдива все же дошли. И даже меньше стали бояться турецких гарнизонов. Успешное завершение путешествия в Болгарии и усыпило их бдительность.

Разумеется, старший Парчевич считал самым лучшим, самым надежным местом для укрытия и установления антитурецких связей — церкви и монастыри. Как у себя дома ориентировался во время этого опасного путешествия опытный болгарский рыбак.

Вместе с ним странствовал и бежавший из турецкой неволи Богдан Хмель, как он назвал себя друзьям. Местные жители и не подозревали, что это беглецы. Идет себе пожилой человек с молчаливым молодым парнем в худой одежонке, порой спросит о том о сем. Иногда поинтересуется турецкими надсмотрщиками на дорогах и в селениях. И то между прочим, как бы сочувствуя болгарам, которых тяготила жизнь под зорким надзором турок.

Богдан не вмешивался в эти разговоры. Не надоедал и расспросами о львовских купцах. Боялся выдать себя неправильным произношением, хотя за время пребывания в монастыре овладел языком хозяев.

Пловдив с его усиленными турецкими дозорами, словно капкан, подкарауливал путников.

Войдя в город и встретив первый вооруженный патруль, путники поняли все. Разумеется, жители знали, что в Пловдиве, кроме полиции, сейчас находится отряд янычар, особо интересующихся всякими пришельцами. Особенно молодежью призывного возраста. А Парчевич, чтобы не вызвать подозрения, побоялся расспрашивать об условиях передвижения людей в городе в военное время. Сами же люди не догадались и не предупредили их о всевозможных военных проверках.

Пловдив надо было обойти окольным путем и тайком пробраться в церковь архистратига Михаила.

Под высокой и живописной скалистой горой посреди города возвышалась эта старинная церквушка. Кажется, когда ее строили, здесь еще не было ни одного дома. В Пловдиве путники видели днем еще большие, куда более величественные церкви. Но они направились именно к этой.

— Кажется, мы попали в ловушку, — тихо промолвил Богдан, стараясь не спешить, но и не отставать от Парчевича. Церквушка словно манила их в свое спасительное лоно.

Вечерело. Патруль аскеров обратил внимание на двух богомольцев. Очевидно, их заинтересовало то, что старик слишком усердно крестился, низко кланяясь иконе на фронтоне боковой стены церкви. Богдан одобрил маневр своего старшего товарища и с таким же фанатическим порывом повторил все то, что делал Парчевич.

Янычары слегка пришпорили коней и поехали дальше. Вечерние сумерки помогли Богдану и Парчевичу ускользнуть от них.

— Быстрее в церковь, если она открыта! Нас схватят другие, если этих удалось обмануть…

Церковь оказалась незакрытой. Видимо, недавно закончилось вечернее богослужение, двое сторожей подметали пол. Они удивленно посмотрели на поздних прихожан:

— Вечерня уже закончилась, сами видите. Завтра, братья, к ранней предспасовской заутрене приходите, — не совсем радушно сказал один из сторожей.

— Так мы… нам бы батюшку, — осторожно начал Парчевич, снова крестясь на поблекший в полумраке алтарь.

— Вам батюшку Атанасия? — поинтересовался второй сторож, разглаживая рукой усы. — Придется до завтра подождать. А вы кто такие: пловдивские или… издалека пришли?

Сказать им правду было опасно. Находясь под властью турок, болгары всегда держали себя настороженно. Чтобы не связываться с полицией, они ведь могут позвать сюда янычарский патруль, и тогда все пропало…

— Конечно, пришли из самой Варны… Хотим получить благословение у батюшки да попросить… Где бы нам подождать его?

Сторожа засмеялись. Но тут же поинтересовались:

— Что это вам, какой-нибудь горный скит с бурсой, что ли? Уходите отсюда да где-нибудь и подождите до завтра… А беспокоить батюшку непристойно. А может, у вас какие-то другие дела к отцу Атанасию?

Парчевич толкнул рукой Богдана, чтобы подождал, а сам подошел ближе к сторожам. Еще раз мимоходом поклонился какому-то святому, став на колени, вытер губы, усы, словно собирался целоваться.

— Тут, знаете, есть очень срочное дело. Этот парень, он… окончил духовную бурсу. Ему бы…

— Ком же он приходится вам, сыном или братом?

— Конечно, родственник. — Парчевич подобострастно наклонил голову. — Нам надо с батюшкой повидаться…

Богдан плохо слышал их разговор, больше догадывался, о чем шла речь.

— Не будем беспокоить батюшку, вот и весь наш сказ. Идите себе вместе со своим бурсаком или семинаристом. А то…

— Что?

— Полицейского с улицы позовем. Мало ли кто шляется тут.

Дело принимало серьезный оборот. А попасть в руки полиции — самое страшное, чего можно было ожидать.

— Я бежал из турецкой неволи, братья болгары!.. Стоит ли звать их, лучше уж сам нападу на них, чтобы не сдаваться живым… — отозвался Богдан. Его вера в ненависть болгар к турецким захватчикам вдруг поколебалась. Им овладели решительность и отчаяние.

А его слова произвели на сторожей ошеломляющее впечатление. Из рук одного сторожа выпала метла. Второй собирался что-то сказать, но слово застряло в его раскрытых устах.

— Да, да, собственно… — пытался объяснить Парчевич. — Привел я беглеца, истинного христианина, которому до Афин, а может, и до Рима надо указать путь. Вот так, люди добрые, в Филиппополе трудно ему спрятаться. Разве что в церкви.

— Разве что в церкви… — как эхо повторил и сторож.

19

В темной церкви уже проносились летучие мыши, когда пришел отец Атанасий, седобородый ассимилированный грек. Он почти бежал за сторожем.

Но беспокоила его не только старческая одышка. На Богдана, черная тень которого маячила в темноте, бросил лишь тревожный отцовский взгляд. А обратился к Парчевичу, фамилию которого назвал ему сторож.

— Мы спасем вашего сына от врагов святой церкви. Горе наше: взялись мы за это дело, но не уверены, сумеем ли помочь… Отец Даниель, — вдруг обратился он к сторожу, бегавшему за ним домой, — на всякий случай надо спрятать этого беглеца. Может быть, где-нибудь в притворе алтаря или в другом месте. Да замок следует повесить на эту дверь… Христианин бо еси? — поинтересовался священник, обращаясь к Богдану.