Хмельницкий. - Ле Иван - Страница 17

— О чем вы, батюшка?

Священник пристально посмотрел на полковника, их глаза встретились. И он тут же отвернулся, засмеявшись. Посмотрел в боковое окошко. Яцку нетрудно было понять, почему так развеселился владыка. Слишком недоверчиво относилось вольное казачество к шляхтичу из-под Самбора Петру Сагайдачному. Чрезмерное тяготение воспитанника острожской коллегии к королю, к его придворным еще в молодости не нравилось свободолюбивому казаку Острянину. Может быть, кому-нибудь, как, например, старому завистливому Дорошенко, успехи Конашевича портили настроение, мешали видеть в нем человека. Сагайдачный не шел, а летел, точно мотылек, на заманчивый огонек славы, слепо веря доброжелательно относящемуся к нему королю. Это и помогло ему стать гетманом…

— И погиб Пушкарь, обманутый хитрыми есаулами дипломата-воина Сагайдачного, — продолжал полковник, сам отвечая на свой вопрос.

— Не сам же Сагайдачный учинил эту расправу? — пытался Курцевич-Булыга смягчить тяжкое обвинение, брошенное Острянином.

— Очевидно, нет, уважаемый батюшка, — согласился несколько ободренный такой поддержкой Яцко. — Кто-нибудь еще в те времена не мог бы больше и искреннее послужить нашему делу единения с русскими братьями.

— Да как-то союзничали, пан полковник! Слыхали, на совете старшин в Дубраве Петр Одинец докладывал? Вернулся послом от пана Петра к московскому царю.

— Посольства бывают более ладные…

— Не ладное посольство, говорите? Пускай уже потомки судят о важности и своевременности такого посольства именно от пана Сагайдачного. Не послал бы он, так послали бы запорожцы от Бородавки!.. Да и московскому царю, пан Яцко, не мне бы об этом говорить… за молитвами, как порой и нашему Конашевичу, некогда заниматься государственными делами. Царь же сам не принял посольства Одинца, а послал его к дьякам.

— Молитвы царя здесь, батюшка, ни при чем, лишняя спица в колеснице, как говорят посполитые.

И снова Булыга дружелюбно посмотрел на своего собеседника.

— Лишнюю спицу рачительный хозяин оставляет про запас… Не принял московский царь наших послов, пренебрег сыновней рукой помощи. Так было, полковник!

— Не знаю, уважаемый батюшка, что там было, а что приврали. И вам не следовало бы слишком переоценивать посольство Одинца, — уже с жаром возразил полковник. — Неизвестно, как бы и мы с вами поступили, будучи на месте царя державы, которую по наказу Сагайдачного не раз казаки разоряли, жгли и грабили. А теперь он, как равный к равному и послов, знаете, посылает… Да не нужно и на троне сидеть, чтобы раскусить своего недавнего противника, который ломится в закрытую дверь! Вон и сейчас… пан Петр не менее ревностный слуга польского короля!

— Погодите, полковник Яцко. Не мы ли с вами вместе с Сагайдачным едем с посольством к королю?.. Что-то вы не посольским языком заговорили. Теперь мне понятно, почему с таким единодушием, выдвигали вас в это посольство старшины в Сухой Дубраве на Кругу низовиков!.. Да хватит уже об этом. Триста золотых дукатов привез Одинец казакам от царя, подарки, доброе слово монарха! Не затмит ли это… ошибки молодого Сагайдачного?

— Боль, причиняемая раненому, никогда не забывается! Она, как оспа, на всю жизнь оставляет следы!

— Да не горячитесь, пан Яцко, что это с вами? Тогда проводилась одна политика, а сейчас совсем другая, — убеждал владыка больше самого себя. Где-то в глубине души соглашался с ним, но все же спорил.

— Политика одна и та же: к королю Сигизмунду, как подданные, почти с повинной, точно к султану, едем!

— Почему же к султану… Даров не везем! — засмеялся Булыга.

Засмеялся и полковник Яцко. Острота священника сказала ему больше, чем горячая дискуссия. Даров королю они не везли, это верно. Но везут души украинского народа. Искренние души и согласие воевать за спокойствие престола Ягеллонов, выпрашивая для себя… лишь право молиться так, как молились их отцы и деды. А разрешит ли иезуит, не были уверены. Почему же в Москву посылали сотника Одинца, а не полковника, уважаемого всем украинским народом? Да и послали только с обещанием помочь Московии разбить татар и турок. Помочь, а не заключить братский союз!..

20

Послы украинского казачества во время утомительной двухнедельной поездки в Варшаву не заметили даже наступления весны. Да и королевская Варшава не по-весеннему встретила их. Только одному Сагайдачному казалась она и приветливой, и по-летнему теплой. Радушно встреченный королевичем Владиславом, он забыл и о цели своего приезда в столицу Польши, оставив полковников одних на посольском подворье. Петру Сагайдачному и новоявленному епископу Езекиилу Курцевичу устроили пышный прием во дворце короля Сигизмунда III.

Король благосклонно разрешил присутствовать при этом еще двум полковникам. Он недолюбливал «схизматское племя». Правда, владыке даже милостиво разрешил поцеловать свою монаршую руку. И на прощанье, после краткого разговора, «весьма соблаговолил» изречь:

— Я очень рад видеть вас, преподобный отче, в сане архиепископа схизматиков. Передайте и другим, чтобы поступали так же. Они тоже могут рассчитывать на нашу королевскую милость…

Королю трудно было говорить на польском языке, потому что родным языком был ему немецкий. Курцевич-Булыга перешел на латинский и этим облегчил дальнейшую беседу с королем Речи Посполитой.

Сагайдачный воспринял это как большую милость короля. Особенно ему по душе пришлись теплые беседы с королевичем Владиславом, им было о чем вспомнить — хотя бы о неоднократных походах на Россию, о разорении Москвы. Охотно помогал Владиславу своими советами, как лучше подготовиться к походу на Днестр, к войне с Турцией. У Сагайдачного, признанного знатока военного дела, многое мог позаимствовать Владислав!..

Но простых жителей Варшавы мало интересовало посольство казаков. Вначале владыка Курцевич-Булыга сопровождал Сагайдачного на приемах в королевском дворце и во время визитов к знатным вельможам Польши. Потом, удостоенный такой королевской милости, епископ с головой ушел в свои религиозные дела, завязывая знакомства с духовенством Варшавы.

А что должны были делать полковники, предоставленные самим себе? Стараясь не попадаться на глаза охране и людям, они любовались Вислой. Неловко чувствовали они себя при встречах с Сагайдачным. Не радовали их и восхищенные рассказы полковника о частых посещениях короля и окружавших его иезуитов.

Пожилой уже полковник Дорошенко возмущался утомительным бездельем в посольстве. Сравнительно молодой, но уже не раз ездивший с посольством пылкий Острянин горячо поддерживал своего товарища. И полковники не захотели сидеть сложа руки в посольских покоях.

— Чего нам тут сидеть, пан Петр, — чуть ли не закричал, обычно поддерживавший во всем Сагайдачного Дорошенко. — Там земля горит под ногами казаков, а мы, их полковники… протираем штаны и локти на скамьях королевских задворок, торчим как пни здесь. Говорю же я тебе, пан Яцко, уедем скорее туда, где мы нужнее, где нас ждут!

— Правду говоришь, полковник Дорошенко. С казацкими полками при таком наплыве пришлых людей один Бородавка не справится. Неизвестно, что еще нам будет за нападение на Белую Церковь и усмирение евреев, глумившихся над образом Спасителя. Да и вспыльчивого полковника Мосиенко вместе с ирклеевцами, очевидно, уже отправили в поход на Царьград, чтобы потревожить султана, сбить его с толку, расстроить военные планы. Могут напороться… А мы здесь стельки сушим. Поедем, поможем им!

Для приличия Сагайдачный стал уговаривать их, однако легко и соглашался с ними. Для въезда в королевский дворец нужны были и полковники. Теперь все позади. Король желает только с ним, Петром Сагайдачным, завершать посольские дела, сведенные в конце концов лишь к переговорам о выступлении казаков против Турции под началом польного гетмана. Поджидает Ходкевич казаков во Львове, чувствуя себя там как на пылающем костре разгоревшейся войны. Ведь молодой султан мечтает о большой виктории! Даже свой мусульманский рамазан в походе празднует где-то в низовьях Дуная.