Хмельницкий. - Ле Иван - Страница 21

Но тогда царевич Димитрий не удержался на московском троне. Сначала прошел слух, что он, спасаясь от подосланных злодеев царя Василия Шуйского, выскочил из окна палаты, сломал себе ногу и погиб. Потом он снова появился не то в Чернигове, не то в Путивле, поддерживаемый холопами и крепостными. Как раз в это время вернулся из турецкой неволи бывший холоп князя Телятевского, боевой казак народных войск Северина Наливайко Иван Болотников. С появлением нового мстителя Ивашки Болотникова снова, восстала беднота на юге России против боярской кривды. Несомненные успехи Болотникова в боях с боярской ратью, начиная с Комарницкой волости, приумножили славу его имени и придали новые силы всему народному движению.

Именно тогда Семен Пушкарь с другими украинскими казаками снова прибыл в Путивль и участвовал в боях под Кромами и Ельцом вместе с Иваном — этим народным вожаком, которому настолько пришелся по душе, что стал одним из ближайших его есаулов. Часто накануне боя с боярским войском, после окончания совета атаманов, Болотников задерживал Семена и наедине с ним обсуждал самые сложные вопросы. Во время таких встреч Иван вспоминал о своем побратимстве со степным орлом Наливайко. Разговорившись однажды, накануне боя под Москвой, на реке Пахре, Семен признался Болотникову:

— А знаешь, брат, Мелашка, эта горлица дивчина, как ты ее называешь, и есть моя жена…

— Мелашка? Перекрестись, Семен, это тебя околдовали, — не поверил ему Иван, зная, как любила эта девушка Северина Наливайко.

Семен смеялся так, что за живот хватался. Он гордился тем, что его жена такая мужественная казачка.

— Крестом, Ивашка, монахи с пьяных глаз чертей разгоняют, — смеясь, говорил он. — А от Мелашки, внучки деда Уласа, у меня растет сын Мартынко, казаком будет…

И уже у костра ночью рассказал ему, в какой критический момент он встретился с Мелашкой, как стал запорожским казаком, полюбил ее, испытав с нею радость супружеского счастья.

— Она не клялась мне в любви, признавшись, что любовь к единственному в мире человеку на всю жизнь останется в ее сердце. Но в том, что будет мне верной женой, матерью моего ребенка, что будет уважать как друга, — в этом, брат Ивашка, поклялась мне горлица. Люблю ее за правдивость, за душевную чистоту, верю, что в разлуке она еще больше привязывается ко мне, и надеюсь на ее любовь. Это она первая сказала мне: «Иди, Семен. Русские люди свою жизнь отдавали, помогая нам отбиваться от хищных шляхтичей!..»

4

Тяжелыми были, а чем дальше, тем еще тяжелее становились битвы под Москвой. Войска Болотникова с боями приблизились к столице и окружили ее полукольцом. Отступив от гнилой речушки Пахры, где впервые потерпели поражение от войск Шуйского, они подошли к Коломенскому.

Вот так, протоптавшись с поздней осени, они и всю весну простояли, — людям стала надоедать такая неопределенность. Князь Телятевский и другие бояре присоединились было к Болотникову, стремясь посадить на московский престол царевича Димитрия. Они советовали со всех сторон окружить войска Шуйского в Москве, опираясь на ратников Ляпунова, двигавшихся с севера и востока, и Истомы Пашкова, поддерживавшего их с юга. И вдруг, точно молния, пронеслась среди войск Болотникова тревожная весть: Ляпунов со своими войсками перешел на сторону Шуйского, предательски нанеся удар по нашему флангу…

Болотников направил гонца к командиру своих отрядов князю Телятевскому, желая выяснить истинное положение дел. И тот подтвердил известие об измене Ляпунова, уведомив при этом, что и Истома Пашков принимал послов царя Василия.

Еще большая тревога охватила восставших, когда командир рязанских отрядов Тимоха, стоявший на правом фланге, сообщил, что осажденные войска Шуйского начали наступление именно на том участке, где стояли полки Истомы Пашкова, который, не приняв боя, отвел свои отряды южнее. Тимохе пришлось перебросить свои войска на правый фланг… Там завязался жестокий бой. Если бы в это время не подоспели свежие войска украинских казаков, возглавляемых атаманом Яцком из Остра, силы Шуйского прорвались бы в тыл народного ополчения.

Болотников срочно созвал совет атаманов, поручив князю Телятевскому нести бдительную охрану. Утомленные боями и непогодой, собрались в избушке атаманы комарничан, кромлян, туляков. От украинских казаков, вместе с атаманами коломенской когорты Болотникова, пришел на совет и Семен Пушкарь. Почти последними явились рязанец Тимоха и Яцко. У рязанца была забинтована голова, а у Яцка подвязана на башлыке левая рука. Яцко был здесь впервые, да и то в качестве гостя. Окинув беззаботным взглядом собравшихся, он произнес:

— Добрый вечер вам, братья воины! Ибо с днем сущим нас приветствовала уже рать московского боярина царя Шуйского. Прими, брат Иван Саевич, и наш небольшой дар: шесть сотен конных казаков и столько же пеших. Часть из них идет с нами с самой Украины, а большинство — пристали к нам по дороге. Уходят люди от Олевченко и к нам, к твоей, брат Ивашка Саевич, рати пристают.

Болотников, раздвинув атаманов, окруживших его стол, подошел к Яцку и стал разглядывать усатого, богатырского сложения казака, при сабле и пистоле, с подвязанной рукой. Потом молча протянул Яцку свою правую руку и крепко пожал его здоровую. И тут же, раскрасневшись от волнения, подался вперед и левой рукой обнял за шею боевого казака.

— Братья!.. — воскликнул он, трижды целуясь с Яцком. — Все-таки добрался, Яцко! Пушкарь сказывал, что ты спешишь к нам. Вовремя прибыл, спасибо Украине…

— Еще как вовремя, Саевич, — откликнулся Тимоха. — Я, знаешь, атаман, замахнулся из последних сил, а ударить ужо не мог… И тут выручил нас побратим Яцко! Ах, как вовремя он нам помог!.. Рязанцы никогда не забудут этой помощи украинцев, как раз подоспели!

Болотников восхищенно глядел на Яцка. Потом вместе с ним прошел к столу и усадил его рядом с собой на скамью. Тимоха с увлечением рассказывал о своевременном подходе украинцев, а лицо у него перекашивалось от боли. Рана на голове давала себя знать. Совет уже начался, а Болотников еще и слова не промолвил, всматриваясь в суровые лица своих боевых друзей. Измена Ляпунова и Истомы, очевидно, поразила его. Только когда Яцко заговорил с атаманами, Ивашка взмахнул головой, словно отгоняя от себя тяжелые мысли, и, встретившись со спокойным взглядом Семена, улыбнулся пересохшими губами.

Вожак крестьянского восстания пригладил рукой свою реденькую бородку и еще раз окинул взглядом присутствующих. Решительность и в то же время скорбь охватывала его душу. Заметив, что Семен Пушкарь и Яцко сняли свои казацкие шапки с красными длинными шлыками, он тоже снял свой шлем, отороченный бобровым мехом, положил его сначала на стол, а потом на скамью.

— Ну, похоже, все собрались. С тобой, брат Яцко, я поговорю потом, не прими за обиду. А сейчас, мужественные рыцари, поведем речь о том, почему наша рать народная не сумела одолеть боярскую и не захватила Москву? Может быть, пушки наши стреляли не дружно или же мокрый порох забился в их стволы? Знать, я, ваш атаман, в ратном деле не учен, как те князья — Воротынский да Юрий Трубецкой, которых мы изрядно побили на подступах к Москве, и не годен водить полки. Знать, Скопин-Шуйский разгадал наши замыслы ратные… Давайте поговорим, посоветуемся…

Военачальники Ивана Болотникова молчали, опустив головы, опираясь на длинные, серебром да золотом кованные сабли, добытые в боях с боярами. Они знали, что Иван Болотников принижает себя ради красного словца.

— Молчите? Значит, правду молвлю, не способны мы противостоять князьям Шуйским? — снова спросил Болотников, гневно сверкая глазами.

Несколько атаманов приподняли головы, и среди них — стриженный под горшок вожак рязанцев. Голова его была перевязана тряпкой ото лба к уху. На тряпке; на виске и возле глаза, видны были пятна запекшейся крови. Он резко повернулся, окинул взглядом присутствующих и остановил его на Яцко. То ли сочувствовал ему, раненому, то ли ждал, что тот заговорит первым — ведь они сюда вошли вместе, да и сражались оба в самом пекле, отбивая натиск ратников Скопина-Шуйского, прорвавшихся сквозь брешь, образовавшуюся из-за предательства Истомы Пашкова. И Яцко начал: