Зескра - Ле Гуин Урсула Кребер - Страница 3

Никогда раньше я не видела улиц. Не прочитала ни слова. Мне многому предстояло научиться.

Присутствие Ресс сразу же внесло ясность. Она была типичной городской женщиной — быстро соображала и быстро говорила; нетерпеливая, напористая и впечатлительная. Я долго не понимала Ресс и не испытывала к ней симпатии. В ее присутствии я чувствовала себя глупой неповоротливой деревенщиной. И часто злилась на нее.

Точнее, я постоянно находилась в этом состоянии. Живя в Зескре, я не знала, что такое гнев. Не могла его себе позволить. Он бы сгрыз меня. Нынешняя жизнь давала много оснований для него, но я поняла, что от этих страстей немного толку. И молча таила их при себе.

Кео и Рамайо жили вместе в большой комнате, а я занимала комнатку поменьше рядом с ними. Раньше у меня никогда не было своей комнаты. На первых порах в ней я чувствовала себя неуютно и боялась одна, но вскоре мне стало это нравиться. И первое, что я сделала по своей воле, как свободная женщина, — это закрыла за собой дверь.

Вечерами я могла, сидя за закрытой дверью, учиться. День начинался с того, что с утра нас готовили к какой-нибудь работе, а к полудню мы занимали места в классах, где учились чтению и письму, арифметике и истории. Рабочие навыки я осваивала в маленькой мастерской, где из бумаги и тонких деревянных пластин делали шкатулки для хранения косметики, печенья, украшений и тому подобных мелочей. Я училась всем тонкостям ремесла — и делать коробки, и украшать их, стараясь изо всех сил, потому что в городе было много хороших художников.

Мастерская принадлежала члену Общины. Рабочие постарше были арендниками. Когда моя учеба подойдет к концу, я тоже буду получать деньги.

Пока же меня, как Кео с Рамайо и остальных обитателей поместья Шомеке, которые жили в разных местах, поддерживал лорд Эрод. Он никогда не появлялся в нашем доме. Я думаю, он не хотел встречаться ни с кем из тех, кого столь неудачно освободил. Ахас и Геу рассказывали, что он продал большую часть земель в Шомеке, часть денег отдал Общине, а часть решил употребить на то, чтобы проложить себе путь в политику, ибо теперь существовала Радикальная партия, которая ратовала за освобождение.

Несколько раз меня навещал Геу. Он стал настоящим городским жителем, щеголеватым и уверенным. Я чувствовала, что, глядя на меня, он думает, как я была «расхожей женщиной» в Зескре, и мне не хотелось видеться с ним.

Теперь я искренне восхищалась Ахасом, на которого в былые времена не обращала внимания, но теперь видела, насколько он смел, решителен и добр. Это он искал нас, нашел и спас. Давали деньги хозяева, но все заботы легли на плечи Ахаса. Он часто заходил повидаться с нами. Он оставался единственной связующей нитью с моим детством.

Он приходил как друг, как товарищ, ничем не напоминая о моем прошлом рабыни. Я злилась на каждого мужчину, который смотрел на меня как на женщину. Я злилась на женщин, которые видели во мне чувственную сексуальность. Леди Тазеу было нужно лишь мое тело. И в Зескре было нужно только оно. Даже лорд Эрод, который так и не прикоснулся ко мне, видел лишь мое тело. Плоть, которая, ласкаешь ты ее или нет, всегда к твоим услугам. Можешь брать ее, а можешь и воздержаться — как захочется. Я ненавидела в себе все, что имело отношение к сексу — свои гениталии и груди, округлости бедер и живота. Еще в бытность свою ребенком я носила свободные легкие одежды, скрывающие чувственность женского тела. Когда мне начали платить и я смогла покупать или сама шить себе одежду, я предпочитала, чтобы она была из грубых, тяжелых тканей. Больше всего мне нравились в себе руки, которые умело справлялись с работой, и голова, пусть пока и не очень толковая, но я продолжала учиться, не считаясь со временем.

Мне нравилась история. Я выросла, не имея о ней представления. И Шомеке, и Зескра жили сами по себе, довольствуясь раз и навсегда заведенным образом жизни. О тех временах, когда существовал иной порядок вещей, никто не знал ровно ничего. Никто не догадывался, что есть места, где жизнь течет по-другому. Мы были в рабских оковах лишь настоящего времени.

Да, конечно, Эрод говорил о переменах, но сотворить их предстояло владельцам. Нас ждали перемены, мы будем свободными, однако нас продолжали воспринимать как чью-то собственность. А из истории я поняла, что свободу не ждут, ее творят сами.

Первой книгой, которую я одолела самостоятельно, была история Йеове, написанная просто и ясно. Она рассказывала о днях колонии, о четырех корпорациях, об ужасах первого столетия, когда корабли доставляли на Йеове рабов и забирали драгоценную руду. Рабы были столь дешевы, что когда, отработав несколько лет в шахтах, они умирали, корабли безостановочно подвозили новые партии. «О, о, Йеове, никто не возвращается назад». Затем корпорации начали отправлять женщин-рабынь, чтобы те работали и размножались, и по прошествии лет «имущество» выплеснулось за пределы поселений и создало города — такие большие, как тот, в котором я сейчас обитала. Но распоряжались в них не владельцы или надсмотрщики. Города находились под началом тех, кто считался «имуществом», так же, как наш Дом.

На Йеове все «имущество» принадлежало корпорациям. Рабы получали свободу во временное пользование, выплачивая корпорациям часть своего жалованья, так же, как в некоторых местах на Вое Део издольщики платят своим хозяевам. На Йеове таких называли вольноотпущенниками. Не свободными людьми, а лишь пользующимися свободой. И тогда, как повествовала история, которую я читала, они стали задумываться: почему же мы не свободные люди? И они совершили революцию, Освобождение. Началась она в Надами, откуда распространилась дальше. Тридцать лет они дрались за свою свободу. И всего три года назад одержали победу в этой войне: изгнали из своего мира корпорации, хозяев и надсмотрщиков. Они танцевали и пели на улицах — свобода, свобода! Книга, которую я читала (пусть медленно, но все же я читала ее!), была напечатана там — на Йеове, в Свободном Мире. Ее доставили на Уэрел. И для меня она стала святой книгой.

Я спросила у Ахаса, как сейчас обстоят дела на Йеове, и он рассказал, что там создано свое правительство и написана великая Конституция, согласно которой все люди равны перед законом.

По телесети, в сводках новостей говорилось, что на Йеове все передрались между собой, что там вообще нет никакого правительства, люди голодают, а в городах, не считаясь ни с законом, ни с порядком, свирепствуют шайки дикарей из глубинных районов страны и молодежные банды. Говорилось, что в этом обреченном умирающем мире правят бал коррупция и невежество.

Ахас рассказал, Что правительство на Вое Део, которое вело войну против Йеове и проиграло ее, теперь боится, что Освобождение придет и на Уэрел.

— Не верь никаким новостям, — дал он мне совет. — Особенно тем, которые якобы поступают с мест. Даже не слушай и не смотри их. В них столько же вранья, сколько и во всем остальном, но если ты смотришь и чувствуешь, то сможешь поверить. Они это знают. А если они владеют нашими мозгами, то могут обойтись без оружия. У владельцев нет ни камер, ни репортеров на Йеове, «новости» свои они просто выдумывают и используют актеров. Допуск на Йеове имеют только кое-какие чужаки из Экумены; да и то жители Йеове обсуждают, не стоит ли выслать их, чтобы мир, который они завоевали, принадлежал только им.

— Но как же в таком случае быть с нами? — спросила я, потому что уже стала мечтать, как отправлюсь туда, в Свободный Мир, когда Хейм соберет чартерный рейс и увезет людей.

— Некоторые из жителей Йеове считают, что «имущество» может высадиться. Другие говорят, что не прокормят такое количество ртов, и вообще боятся перенаселения. Обсуждают они эту проблему вполне демократически. Скоро она будет решена в ходе первых выборов на Йеове.

Ахас тоже мечтал отправиться на Йеове. Мы обсуждали наши планы с пылом влюбленных, говорящих о любви.

Но пока корабли на Йеове не ходили. Хейм не мог действовать открыто, а Общине было запрещено выступать от его имени. Экумена предложила доставлять на своих кораблях всех, кто пожелает отправиться в путь, но правительство Вое Део отказало ей в праве пользоваться своими космопортами. Пускай доставляют только своих. Никто из жителей Уэрела не мог покинуть свою родину.