Техану. Последняя книга Земноморья - Ле Гуин Урсула Кребер - Страница 6

Ночью, придавая телу то положение, в котором оно будет опущено в могилу, знахарка, опустившись на колени, положила в раскрытую левую ладонь мага крохотный магический узелок – полоску выделанной козьей шкуры, перевитый разноцветными нитками. Увидев этот комочек, маг Ре Альби тут же отбросил его прочь концом посоха.

– Выкопана ли могила? – спросил волшебник из Порт-Гонта.

– Да, – ответил волшебник из Ре Альби. – На кладбище моего властелина, – и он махнул рукой в сторону поместья.

– Понятно, – сказал гонтиец. – Но мне кажется, нашего мага следует похоронить со всеми почестями в городе, который он спас от землетрясения.

– Мой повелитель настаивает на том, чтобы эта честь была предоставлена ему, – не сдавался молодой маг.

– Но ведь… – начал было гонтиец и тут же умолк, не найдя достаточно веского аргумента в свою пользу и не желая спорить попусту. Он взглянул на покойного и сказал с сожалением и горечью в голосе:

– Придется похоронить его безымянным. Я шел всю ночь и все же опоздал. Огромная потеря стала от этого еще больше!

Молодой маг промолчал.

– Его звали Айхал, – сказала Тенар. – Он пожелал быть похороненным там, где лежит сейчас.

Оба мага взглянули на нее. Молодой, увидев средних лет крестьянку, молча отвернулся. Гонтиец присмотрелся к ней и спросил:

– Кто ты?

– Здесь меня знают как Гоху, вдову Флинта, – ответила она. – Кто я, узнай сам, с помощью своего искусства. Мне незачем тебе это говорить.

Услыхав такие речи, маг из Ре Альби удостоил ее краткого взора.

– Следи за языком, женщина, когда говоришь с сильным мира сего!

– Постой-постой, – вмешался гонтиец, жестом успокаивая своего оскорбленного собрата по профессии и одновременно пристально вглядываясь в лицо Тенар. – Ты была… Ты некогда была его ученицей?

– И другом, – добавила Тенар и молча отвернулась. Она услыхала гневные нотки в своем голосе, произносящем это слово – «друг». Тенар опустила взгляд на своего друга, потерянного и безмолвного – хладное тело, подготовленное к погребению. Они стояли над ним, живые и полные сил, от них исходили волны гнева, непримиримости и презрения, а отнюдь не дружелюбия.

– Извините, – сказала она. – Эта ночь вымотала меня. Я была с ним, когда он умер.

– Не хочешь ли… – начал молодой маг, но его внезапно оборвала на полуслове тетушка Мосс.

– Она была. Да, она была с ним, – почти что выкрикнула старуха. – Она одна, больше никого не было. Он послал молодого Таунсенда – торговца овцами, чтобы тот передал ей его зов, и Огион не позволял себе умереть, пока она не пришла, и встретил он свою смерть именно там, где желал быть похороненным – здесь, у молодого бука.

– И он сказал тебе… – начал гонтиец.

– Свое Имя. – Тенар взглянула на чародеев и увидела то, что и ожидала увидеть: недоверие старшего и презрение на лице младшего. Это спровоцировало ее на очередную дерзость.

– Я произнесла вслух это Имя, – сказала она. – Может, мне повторить его для вас?

По выражению их лиц Тенар, к своему ужасу, поняла, что попала в точку: они и впрямь не обратили внимания на ее слова и не расслышали произнесенное ею Настоящее Имя Огиона.

– Да-а! – сказала она. – Воистину настали смутные времена. Слыхано ли, чтобы такое Имя было пропущено мимо ушей! Разве умение слушать – не часть Искусства Магии? Ладно, повторяю: его звали Айхал. Его имя во смерти – Айхал. В песнях он будет известен под именем Айхал. Если, конечно, кто-то еще складывает песни. Он был молчаливым человеком. Теперь он замолчал навеки. Быть может, не будет больше никаких песен, наступит мертвая тишина. Не знаю. Я очень устала. Я потеряла отца и лучшего друга.

Тут у нее к горлу подступил ком, она замолчала и повернулась, чтобы уйти. Тут Тенар увидала на тропинке сделанный тетушкой Мосс амулет. Она подняла его, встала на колени у тела покойного, поцеловала открытую ладонь левой руки мертвеца и положила на нее узелок. Не вставая с колен, Тенар еще раз взглянула на двух чародеев и мягко спросила:

– Теперь вы понимаете, что его нужно похоронить здесь, у бука, как он сам того пожелал?

Сначала кивнул зрелый мужчина, затем юнец.

Поднявшись с колен, женщина отряхнула юбку и пошла обратно через луг в призрачном свете раннего утра.

4. Калессин

«Жди», – сказал ей Огион, теперь уже Айхал, перед тем, как ветер смерти унес его душу. «Кончено… все изменилось, – прошептал он и добавил: – Жди, Тенар…» Но он не сказал, чего она должна дожидаться. Возможно, Изменения, которое он предвидел или предчувствовал. Но какого Изменения? Имел ли он в виду свою смерть, свое расставание с жизнью? Но старый маг говорил об Изменении радостно, торжествуя. И он велел ей ждать.

– Что мне еще остается делать? – спросила она себя, подметая хижину мага. – Мне всегда только и оставалось делать, что ждать. – И она обратилась к своим воспоминаниям о нем: – Должна ли я ждать здесь, в твоем доме?

– Да, – кивнул, загадочно улыбаясь, Айхал Молчаливый.

Она не торопясь подмела дом, вычистила очаг и просушила матрасы. Затем выбросила несколько треснувших тарелок и прохудившуюся кастрюлю, обращаясь с ними, однако, с должным почтением. Тенар даже прижалась щекой к одной из треснувших тарелок, перед тем, как положить ее в мусорную кучу, ибо она была живым примером того, что старый маг в последние месяцы чувствовал себя крайне неважно. Хотя Айхал был аскетом и жил не богаче последнего крестьянина в деревне, он никогда, пока позволяло зрение и здоровье, не стал бы есть с треснувшей тарелки и пользоваться прохудившейся кастрюлей. У Тенар щемило сердце, когда ей попадались на глаза подобные свидетельства его слабости. Она корила себя за то, что не была рядом со старым магом в самые трудные минуты его жизни.

– Мне это пришлось бы по душе, – взывала она к его образу в своем сознании, но он не отвечал ей. Старик никому бы не позволил приглядывать за собой, кроме себя самого. Неужели он сказал бы ей: «У тебя есть дела и поважнее…»? Она не знала. Маг молчал. Но в одном Тенар была твердо уверена: она должна до поры до времени оставаться здесь.

Шенди и ее пожилой муж, Клирбрук, который жил на ферме в Срединной Долине много дольше, чем сама Тенар, присмотрят за овцами и огородом. Другая супружеская чета – Тифф и Сис – позаботятся о посевах. Остальное хозяйство не требует каждодневного присмотра и подождет до ее возвращения. Жалко лишь, что соседские ребятишки оборвут всю малину. Тенар так ее любила. Ведь здесь, над Обрывом, постоянно дуют ветры с моря, несущие с собой холод, и малина тут не приживается. Но на старом персиковом дереве Огиона, что росло в укромном уголке дворика, висели восемнадцать бархатистых плодов, и Ферру глядела на них, как кошка на сметану. Однажды она подошла к Тенар и сказала своим хриплым, глухим голоском:

– Два персика уже совсем созрели.

– Ага, – сказала Тенар. Они вместе пошли к дереву, сорвали оба спелых персика и вмиг съели их вместе с кожурой. Сок тек у них по щекам. Они с наслаждением облизали липкие пальцы.

– Можно мне посадить ее? – спросила Ферру, вертя в руках морщинистую косточку своего персика.

– Можно. Вот хорошее место, рядом со старым деревом. Только не сажай слишком близко. Обоим деревьям должно хватать места для корней и ветвей.

Выбрав место, девочка выкопала маленькую ямку и осторожно положила туда косточку, присыпав ее землей. Тенар наблюдала за ней, отметив про себя, что за несколько дней, проведенных здесь, Ферру сильно изменилась. Она по-прежнему никак не проявляла своих чувств, не выказывая ни гнева, ни радости, но присущие ей постоянная настороженность, скованность теперь практически исчезли. Ей захотелось персиков. Девочка задумалась над тем, как сделать, чтобы персиков было больше, и решила посадить в землю косточку. На Ферме-под-Дубами Ферру сторонилась всех, кроме Тенар и Ларк; здесь же она легко нашла общий язык с Хифер, пастушкой из Ре Альби, звонкоголосой, мягкой, недалекой двадцатилетней девушкой, которая относилась к девочке как к слабенькому, хворому ягненку. Ферру в ней души не чаяла. Как, впрочем, и в тетушке Мосс, хотя пахло от той весьма неважно.