Вампир из Мексики. Жмурик–проказник. Стеклянная рука - Веркин Эдуард - Страница 8

Семафоров успел включить свет. В двери образовалась дыра. Тигр пробил башкой тяжелые толстые доски. Дверь потянула его вниз, он завяз клыками в полу. Дверь свалилась сверху и намертво придавила тигра.

Я прицелился в тигриную морду с двух рук и уже начал давить на поршни.

Здание снова вздрогнуло. Что–то ударило меня по голове, и я потерял сознание.

Глава 7. Анаконда Аля

— Ну, ты даешь, — сказал Семафоров. — Почти полтора часа в отрубе. Хорошо тебя композитором приложило…

Я очнулся. Сжал руки. Пистолеты были на месте. Все в порядке. Я прислушался к своим ощущениям. Нигде вроде не болит. Хотя нет, голова, конечно, болит, но голова–то пусть болит, главное, чтобы укусов не было. А их вроде не оказалось.

Возле меня почувствовалась какая–то возня. Я открыл глаза.

Ботинка на моей правой ноге больше не наблюдалось. И носка не наблюдалось. А наблюдалось следующее. Возле ноги сидел Семафоров. Семафоров улыбался и вставлял мне между пальцами большие хозяйственные спички.

Рядом валялся бронзовый бюст какого–то композитора, судя по роскошной шевелюре, Людвига ван Бетховена, мы его биографию как раз на музыке изучали. И еще несколько бюстов композиторов, мне неизвестных и лохматых в гораздо меньшей степени.

Ситуация получалась какая–то дурацкая. Я лежу, засыпанный бюстами композиторов, передо мной, придавленный дверью, лежит тигр–вампир, ненормальный биолог Семафоров собирается подпалить мне пятки.

Семафоров заметил, что я проснулся, и сказал:

— Крепкая у тебя черепушка. Эта башка, наверное, пять килограмм весит — а тебе хоть бы что…

— Ты что делаешь? — спросил я.

Мне показалось, что Семафоров сошел с ума. Во всяком случае, что–то ненормальное в нем появилось. Какая–то мерзостная улыбочка, и глаза по сторонам бегают.

— Не мог тебя добудиться, — сказал Семафоров. — Решил прибегнуть к радикальным средствам.

Семафоров виновато улыбнулся и стал вытаскивать спички.

— Придурок, — сказал я. — Надо было на меня водичкой брызнуть…

— Не догадался, — развел руками Семафоров. — К тому же с водой у нас дефицит.

Но я подумал, что он как раз догадался. И дефицит воды тут совсем ни при чем. Просто…

Тут я заметил, что между пальцами на задних лапах тигра тоже засунуты спички.

Семафоров захихикал.

— С детства хотел такую штуку проделать, — он достал коробок и поджег спичку. — Это моя мечта. Велосипед называется…

И Семафоров стал поджигать спички между тигриными пальцами.

— Что ты… — я вскочил и попытался все это безобразие потушить.

Но было уже поздно. Запахло паленой шерстью. Тигр зашевелил лапами, забился и зарычал.

— Ве… ве… велосипед… — хохотал Семафоров. — Велосипед…

Я оттолкнул Семафорова. Поднял с пола багор, сунул его в ведро со святой водой, потом с размаху вогнал тигру в бок.

Багор не встретил никакого сопротивления, прошел легко, будто сквозь мешок с ватой, и воткнулся в дубовый пол.

Тигр вздрогнул, из бока у него вышло небольшое голубоватое облачко.

— Это что? — глупо спросил Семафоров.

— Видимо, летучий газ… Теперь все, теперь он готов.

— Тигр бенгальский, — сказал Семафоров. — Занесен в Красную книгу, между прочим…

— Пусть на меня подадут в суд, — сказал я. — К тому же он был совсем старый.

— Ты убил пенсионера, — хихикнул Семафоров. — Как мерзко…

Я перевернул багром тигра на бок.

Клыки втягивались. Быстро втягивались.

— А где бегемот? — насторожился Семафоров. — Что–то его не слышно…

Я осторожно выглянул в коридор. Бегемота не было видно, только развороченная дверь.

— Надо идти, — сказал я. — У нас целая куча работы.

Мы прошли через разгромленный коридор и через еще больше разгромленное кафе.

— Теперь оно точно может называться «У бегемота», — сострил Семафоров.

Но мне было совсем не смешно. А Семафорову смешно. Он переворачивал столики и смеялся.

А я рылся в баре. Чтобы найти большую пластиковую бутылку.

Семафоров продолжал громить кафе. Столы и стулья разлетались в разные стороны, что–то билось, что–то крушилось — весело, короче. С Семафоровым точно что–то происходило. Я даже догадывался, что именно. И от этого он менялся, в нем проявлялась необычная смесь наглости, трусости и жестокости.

— Сколько осталось? — остановил его я. — Сколько животных?

Семафоров уселся в кресло и принялся считать.

— Значит, у нас живут: зубр, анаконда, лошадь…

Я рассмеялся.

— Чего смешного?

— Вампира–бегемота мы видали, вампира — морскую свинку тоже, осталось вампира–лошадь увидеть!

— Увидишь. На чем я остановился… Ну да, на лошади. Лошадь, тигр… Тигра мы убили. Крокодил, черепаха…

Теперь рассмеялся уже Семафоров.

— Слушай, Куропят, — сказал он. — А тебе не кажется, что это сон? Бред?

Я нашел пятилитровую пластиковую бадью и теперь переливал в нее воду из ведра.

— Двое не могут находиться в одном и том же бреду, — сказал я. — Такого не бывает, я по телику видел. Либо ты в моем бреду, либо я в твоем. Но если я в твоем бреду, то рассуждать не могу. Значит, это ты в моем. И вообще, хватит думать. Мысль — враг дела. Кто еще остался?

— Обезьяна, волк, павлин… Все.

— Много работы, — сказал я. — Надо идти прикончить их. И свинку, главное, надо оформить. Ты как, в порядке?

— Нормально.

— Тогда идем.

Я двинулся к выходу. Но Семафоров неожиданно остановил меня. И даже оттолкнул.

— В этот раз я первый, — он подхватил багор, подмигнул мне и шагнул через разбитую витрину на улицу.

Что–то похожее на толстый пожарный шланг обвило Семафорова за шею и выдернуло вверх.

Будто его и не было.

На асфальт брякнулся багор.

Я выскочил из кафе.

В воздухе, метрах в двух над землей, извивался жуткий клубок. Огромная, раздувшаяся до толщины камеры от большегрузного грузовика змея, и запутавшийся в ее объятиях Семафоров. Бедняга был сжат мощной хваткой анаконды–вампира. Глаза у Семафорова были выпучены до крайней степени, казалось, что они вот–вот выпрыгнут из глазниц и повиснут на веревочках.

То, что парень был довольно грузен, не позволяло анаконде утащить его под купол. Но и вниз, на асфальт, Семафоров опуститься не мог.

Он сумел только просипеть:

— По… по… по…

Видимо, хотел помощи попросить. А помощь ему не помешала бы — судя по покрасневшему лицу, воздух из семафоровских легких был почти выжат. Анаконды в телевизоре всегда так делали, всех выжимали.

Я подпрыгнул и ухватил змеюку за хвост. Рванул вниз. Сначала она послушно потянулась к асфальту, но затем неожиданно стала раздуваться, резко увеличиваясь в объемах. И меня легко потащило вверх.

Я попытался ее тормознуть, схватившись за змеиный хвост обеими руками. И очень скоро оказался метрах в трех над землей.

А анаконда продолжала раздуваться и тащить нас кверху. И тогда я сделал то, что только и можно было сделать. Повис на одной руке, выхватил свой кинжал и пропорол в боку змеи длинную дыру.

Анаконда хлопнула, как воздушный шарик, подъемная сила исчезла, объятия разомкнулись, и мы полетели вниз.

Я сжался, ожидая мощного удара об асфальт.

Но нам повезло. Свалились мы не на асфальт, а в лужу, где обычно валялся бегемот.

Не могу сказать, что это доставило мне хоть какое–то удовольствие, бегемот — не самое опрятное животное, особенно по части навоза. Хорошо хоть лужа была не совсем глубокая, а то бы затонули с концами.

Я погрузился, достал до дна, оттолкнулся и всплыл. В два гребка добрался до края лагуны, выбрался на берег. Огляделся. Бегемота не было видно. Не знаю, куда он сгасился, но видно его не было. Наверное, покинул свое жилище в поисках лучшей доли.

Тогда я ощупал себя. Цел. Только вот пистолет один потерялся. И бильярдные шары утонули.

Посмотрел наверх. Анаконда, извиваясь, поднималась к куполу. Кинжал для бумаги не был смочен в святой воде, дыра в анакондовом боку затягивалась, змея раздувалась снова. Без груза ей теперь будет трудновато.