Вампир из Мексики. Жмурик–проказник. Стеклянная рука - Веркин Эдуард - Страница 25

Я не стал смотреть на это безобразие и отправился на Чертов омут. Поискать разрыв–травы. А вдруг повезет?

Глава 8. К жмурику

Ночка выдалась та еще.

Я почти уснул и даже начал видеть сны, как вдруг проснулся. Со мной такое часто случается: сплю–сплю — потом бац — и проснулся! И сейчас я тоже проснулся.

И сразу понял отчего — за озером кричал козодой. Это мне совсем не понравилось. Во–первых, козодои тут водиться совсем не должны, они должны водиться севернее. А во–вторых, козодой, как известно, орет к весьма неприятному событию.

Козодой орет к мертвецу.

У одного моего знакомого чувака был ручной козодой, и он запугивал своих приятелей тем, что обещал натравить на них своего козодоя. Козодой сам по себе птица довольно страшненькая, а если учесть еще его умение накликивать смерть…

Короче, моего знакомого все уважали и даже боялись.

Так вот, я принялся думать о козодоях и смерти и, само собой, больше не мог уже уснуть. У меня были старые, еще моего деда, командирские часы, они лежали на тумбочке и мерцали зеленым фосфорным светом. Я злился, старался уснуть изо всех сил и, само собой, уснуть при этом не мог. Часы мерцали в темноте и нагоняли на меня мрачное настроение. И Выключатор. Мне стало казаться, что он каким–то образом за мной наблюдает, смотрит на меня прямо через карман. И не дает мне нормально уснуть. Мне стало казаться, что скоро случится что–то таинственное…

И что–то таинственное случилось.

Ровно в полночь в дверь стали скрестись.

Я вообще–то человек по части нереального безумия бывалый, но когда в полночь в заброшенном доме в лесу, после того как козодой пропоет свою унылую песню, в дверь начинают скрестись…

Волосы на голове встают дыбом даже у самого бывалого бывальца.

Но ужас ужасом, а делать что–то надо было. Я выхватил кинжал и скатился на пол. Подошел к двери. Прислушался.

Тихо.

Потом снова царапанье.

— Кто? — Я поднял над головой руки с кинжалом, чтобы в случае чего быть готовым к нападению.

За дверью зашуршали, и под дверь просунулся листок, вырванный из блокнотика. На нем было написано: «Это я, Тоска».

Почерк Тоски я знал, но этот почерк был одновременно и похож на ее, и не похож. Трясущийся какой–то. Поэтому определить, она это или нет, я не смог.

— Чего надо? — спросил я.

Опять шорох и опять бумажка.

«Можно я войду?»

Мне стало не по себе.

Почему?

По нескольким причинам.

Причина первая.

Вампиры, во всяком случае некоторые вампиры, прежде чем войти, просят разрешения.

Причина вторая.

Чего Тоске делать у меня?

— Чего надо? — спросил я снова.

«Впусти, мне страшно!»

Это было странно. Вот уж не думал, что такая вредная особа, как Тоска, способна чего–то бояться. Ну, разве что взлета цен на армейскую обувь. А она боялась. И держать ее за дверью было нельзя. Но и впускать ее мне тоже было страшно.

Надо было как–то ее проверить.

— Прочитай «Отче наш», — сказал я.

«Я не знаю «Отче наш“!!!» Написано истерическим почерком.

Другого способа проверить, вампир Тоска или нет, у меня не было.

Тогда я решил проверить, Тоска ли это вообще. Смотреть в скважину было бесполезно — темно. Я взял эту самую бумажку и написал: «Кто написал оперу «Фауст“?» — и подсунул под дверь.

Кто написал оперу «Фауст», я знал — весной мы с классом ходили в театр.

«Придурок! «Фауста“ сочинил Гуно!»

Правильно. Я открыл дверь.

Тоска вошла.

Я приготовил нож.

Ничего мрачного и наглого в ней больше не было. Обычная перепуганная девчонка. Даже без плеера. Даже симпатичная.

— Ну, чего? — спросил я.

Тоска указала на горло и помотала головой.

— Понятно. Это оттого, что ты в красно–белых носках ходила, — сказал я. — Красно–белые носки притягивают неприятности. И еще ангину. Что у тебя стряслось?

«Там кто–то ходит», — написала Тоска.

— Где?

«У меня под окном».

Я спрятал в рукав нож. Затем мы вышли в коридор и осторожно перебрались к Тоске.

Комната Тоски мало отличалась от моей. Окно на лес. Открытое. На тумбочке горшок с засохшим цветком.

Я выглянул на улицу. Ничего особенного. Лес как лес. Ночной. Страшно, но в меру.

Указал Тоске на койку, она послушно устроилась под пледом. Я уселся в кресло. Мы прождали минут, наверное, двадцать, потом я услышал шаги. И это были не шаги спавшего на улице Дохода, это были другие шаги. Легкие и какие–то равномерные. Как будто под окном ходили часы с ногами.

Тоска округлила глаза. Пальцем мне указала. Я кивнул.

Шаги замерли. Зато вместо шагов с улицы послышалось корябанье. Как будто кто–то пытался взобраться по бревнам. Наверное, это на самом деле было так. Чтобы проверить, я поднялся на цыпочки и приблизился к окну.

Выглянул. И в этот самый момент на меня что–то прыгнуло снизу. Так и не понял что, что–то твердое и дурно пахнущее. С длинными ногтями — они расцарапали мне кожу.

Это что–то обхватило меня за шею и рвануло вниз.

— О–па! — сказал я.

После чего меня выдернуло в окно до пояса, я едва успел ухватиться за раму.

Существо тянуло меня вниз. Отцепить его от себя я не мог, поскольку руки у меня были заняты собственным удержанием. К тому же я ничего не видел, видел лишь какой–то грязный комок, из которого торчали длинные всклокоченные волосы.

Что–то похожее на Бабу Ягу.

Это существо действовало умело, рывками, с каждым рывком выдергивая меня из окна еще на несколько сантиметров. Помимо этого, меня эта тварь еще и придушивала.

— Тоска! — засипел я. — Тоска, помоги!

Тут мне пришло в голову, что если Тоска раскроет рот, то это будет вообще труба. И я заорал:

— Только ма–алчи! Молчи!

Тоска замычала — спрашивала, чем помочь, если нельзя орать?

— Горшок! — крикнул я. — Тресни ее горшком!

За моей спиной что–то брякнуло, потом послышался звук сдвигаемой тумбочки.

Меня выдернуло на улицу еще на несколько сантиметров.

— Лупи! — крикнул я.

И Тоска ударила горшком с засохшим цветком.

По голове.

Меня.

Когда тебя бьют по голове, почти ничего не чувствуешь. Отрубаешься окончательно секунды через три.

Когда я очнулся, то подумал, что каждая потеря сознания лишает меня нескольких миллионов нервных клеток. И что с каждой потерей сознания я становлюсь все глупее и глупее и шансы мои стать чемпионом мира по шахматам все меньше и меньше. А бабушка так об этом мечтала.

Было утро, а может, и день. Голова болела. На затылке набухла шишка. К тому же очень сильно пахло йодом.

Я открыл глаза.

Я валялся в кровати в комнате Тоски. Сама Тоска сидела рядом. Как всегда, с затычками в ушах, как всегда, напевая что–то из репертуара Большого театра.

— Привет, Тоска. — Я сел. — Спасибо тебе, что, типа, спасла мне жизнь.

Я пощупал шишку. С полкулака.

Тоска взяла блокнотик и написала.

«Я… Ну, короче, промазала».

Тоска старалась на меня не смотреть.

— Я это заметил.

«Попала тебе по тыкве».

— Я и это заметил.

Тоска вздохнула и продолжила:

«Ты отрубился и стал вываливаться в окно. А это тебя продолжало вниз тянуть. Едва успела тебя за ногу схватить».

— Ну и? — спросил я.

«Я тебя продержала минуты две, затем выпустила».

— И?!

«И ты упал».

Что ж, можно было сделать еще одну зарубку на косяке моей удивительной биографии — со второго этажа я тоже еще ни разу не падал. Особенно вниз головой. Век живи — век учись.

Мне вдруг стало страшно — а вдруг я себе что–то серьезно повредил? Я отбросил плед и выбрался из постели. Встал. Попрыгал. Ничего не болело.

«Не на землю упал, — успокоила меня Тоска. — Ты упал на Дохода. Он как раз под окном спать устроился».

— А это? То, что на меня напало?

«Не знаю. Я больше его не видела. Куда–то смылось».

— А что Доход?

Тоска поморщилась.