Американец. Неравный бой - Рожков Григорий Сергеевич - Страница 38

На мой вопрос он только отмахнулся:

– Да фигня, когда тебя на катер грузили, черкануло. Мина рядом разорвалась. Меня в руку зацепило, а Хорнеру, представляешь, осколок в зад угодил. Ха-ха-ха!.. Ну Джампер был ранен еще в пути. А с остальными все в порядке. Но всех здесь, на «Каманине» разместили. Говорят, судно ближе к вечеру отправится обратно к Киеву. Поэтому всю нашу компанию и прихватили.

– А сейчас мы где стоим?

Друг пожимает плечами и, чуть задумавшись, отвечает на вопрос:

– Где точно, не скажу, но Мозырь сто процентов недалеко. Канонаду слышно было…

– Ты как себя чувствуешь? – Брат выглядит встревоженно. Вроде и беседа уже ушла от болячек, а все туда же!

– Да нормально, я тебе говорю. Нормально. Семь сложных переломов ребер, повреждение легких, дренаж поставили – видишь трубку? Она мне в легкие введена. – Лица посетителей вытянулись. – Вот, каркасную шину наложили. Подними край одеяла. – Брат аккуратно выполняет указание и замирает.

– Смотри, Юр…

– Ох, ничего себе… Пластина к тебе пришита, что ли?

– Угу… Когда доктор шину поправлял, я под кожей эти нити ощущал. Жутко, скажу я вам. – Заулыбались, но в глазах все больше взволнованности. – Не напрягайтесь. Все будет хорошо. Это я гарантирую. На мне как на собаке заживает. И у меня еще куча дел. Вас, к примеру, оберегать да обучать… – Не хочу думать, что самые близкие люди меня не понимают и боятся. Да, может быть, я немного сошел с ума, но пока еще знаю, где границы дозволенного. Где рамки понятия «человек». Пока еще знаю…

– Ты это… извини нас, что мы на тебя с самого Октябрьского как на… на безумца смотрели, – решительно сказал друг. – Мы, похоже, еще ни хрена не видели и не понимаем… И плен нас ничему не научил…

– В кино мы жили, понимаешь? На все посмотрели, все ощутили, но не поверили до конца. Думали, что все ужасы закончатся и все встанет на свои места. Но это не так. Надо жить по-другому. Теперь мы верим. И понимаем. – Сергей смотрит мне прямо в глаза. – Мы вот сидели и думали – могли бы мы сами вырваться из вражеского тыла? Выжили бы мы? Знаешь, не смогли бы… Без тебя – точно бы погибли.

– Сереж, хватит. Юр. – Оба смотрят на меня. – Не за что вам у меня прощения просить. Я, правда, маленько не в себе был. Шарики за ролики заехали от крови и злобы, и понеслась… – От избытка чувств чуть по груди себя не стукнул. – Понасмотрелся везде на эту войну! И в Бобруйске, и в Октябрьском… Тяжело мне было. А потом много на себя взял и не смог унести. Слаб оказался, не готов. Теперь все понимаю. И прошу прощения у вас. Вы мне не дали сорваться…

– Мы и не обижались. Выходит, просто тебя не смогли понять, прочувствовать…

– Ой, товарищи, а вы что тут делаете? А ну-ка быстро идите к себе в каюты! Быстро-быстро! – Алина не на шутку разозлилась, открыв дверь и увидев нежданных гостей.

– Все-все-все! Мы уже убежали. Не скучай тут, командир…

На душе стало легко и светло. И так было вплоть до прибытия госпитального судна в Киев. Я спокойно отдыхал в своей каюте, меня часто навещали доктора, интересовались моим состоянием. Их поражала моя удивительная живучесть и фантастическая прожорливость, однозначно сказывающаяся на процессе восстановления. Им, может, это и незаметно, но мои чувства подсказывают, что усиленное питание идет мне на пользу. Все быстро сгорает в моем желудке, обращаясь в стройматериал и энергию для скорейшего исцеления.

Друзей и боевых товарищей ко мне не пускали, да и никто особенно не рвался. Главным предлогом для запрета оказалась банальная простуда. На «Каманине» среди членов экипажа и легкораненых она быстро распространялась, поэтому меня с повреждениями легких решили лишний раз поберечь. Доктора все в масках заходят, подолгу не тусуются в каюте. Короче говоря, еще сутки с лишним мы тихо-мирно жили на борту гостеприимного судна.

Ночью третьего дня после памятного боя у моста меня доставили в Главный военный клинический госпиталь УССР. Двадцать минут тряски в машине от причала до госпиталя чуточку утомили, и когда меня вносили в палату, на присутствующих там людей я внимания не обратил.

Лишь когда доктора, наблюдавшие за мной в пути до госпиталя, убедились, что состояние мое стабильное, и расступились, я прислушался к чувствам и сделал первую попытку оглядеться. Вновь запахи больницы – хлорка и лекарства. Белые стены, мощная дверь, высокие потолки, хорошее мягкое освещение. На единственной койке, под хрустящим, свежим одеялом сейчас лежу я. Большой стол у окна, несколько кресел… На креслах сидят Большие люди.

Вот почему доктора были так молчаливы на всем протяжении поездки, и особенно когда меня внесли в здание. Вот почему они так быстро покинули палату после осмотра.

Мне страшно.

Три человека. Три взгляда. Три силы, полукругом нависших надо мной…

Я чувствую необъяснимый страх.

Первым из троих я узнаю подполковника Карпова, сидящего в кресле у двери. Он сосредоточен, все говорит о его внимании, даже поза, в которой он сидит. Но вот в его глазах бескрайним морем плещется буря эмоций. Он до крайней степени встревожен. Но ни один мускул на его лице не отражает внутреннего настроя.

Второй человек, в противоположном углу, у окна – худощавый мужчина в американской форме, лет сорока – сорока пяти. На погонах блестят орлы – полковник. Руки офицера теребят стальной набалдашник черной трости. Пронзительный взгляд его голубых глаз кричит: «Как это возможно?» Я знаю его, но не помню, кто это…

Третий… Третьего я когда-то видел на фотографиях. Я помню это.

На этого человека смотреть очень тяжело. Мое тело наливается свинцом, я чувствую, как становится тяжело дышать. Хочется отодвинуться подальше, спрятаться, но не выходит. Что происходит? Хочется отвести взгляд, но глаза напротив впились в меня и крепко держат.

Генерал Паттон не отводил взгляда, с ужасом и восхищением глядя на человека, которого он видел когда-то давно.

– Не могу в это поверить. Это он!..

Этот звук ударил в самую глубину сознания. Все померкло.

Глава 4

Мое место

Очень знакомое чувство. Забытое, но, без сомнения, некогда испытанное…

Вокруг пустота. Тихо, спокойно и легко… Нет ничего. То есть так было какое-то время…

Яркая вспышка.

Я помню…

…Грязь, холод, слякоть. Тяжелые серые облака простираются от края до края небосвода. Тонкая полоска дороги, обрамленная серой стеной голых кустов, убегающая вниз по склону холма. Далеко впереди дорога обращается в мост и пересекает темно-синюю ленту реки, опирается на тонкую полоску земли и вновь нависает над водой, упираясь дальним концом в берег, усыпанный маленькими домами…

…Вспышки выстрелов, тела в серых шинелях, искаженные болью и страхом лица, лужи крови. Порывы ветра поднимают волны на глади реки. Блестящие гильзы, одна за другой падающие на дно окопа, в грязную воду…

…Лицо американского сержанта. Глаза, полные удивления и непонимания. Немецкий офицер с белым флагом в руке. Самоуверенный, полный презрения взгляд. Захлебывающийся кровью солдат, в бессильной попытке спастись ползущий по мосту…

…Высокие фонтаны земли и огня. Могучие удары, сотрясающие стены окопа. Мучительный страх, загоняющий в угол. Бессильная злоба…

Звук! Первый звук.

Мелодия! Сильная, воодушевляющая музыка звучит в голове…

Я помню!

Я там был!..

Немые образы отдаляются, и мой разум сталкивается с чем-то забытым, открывая завесу воспоминаний.

Я помню…

…В груди неистово бьется сердце, а с губ, скривившихся в злорадной улыбке, срываются слова одной сильной песни группы Within Temptation. «Stand My Ground»… Я пою, но себя не слышу – гул стрельбы все перекрывает…

…Руки крепко сжимают ручной пулемет… Плавно нажимая на спусковой крючок пулемета, я ликовал – мой гнев нашел выход!

…Враги, громко крича, подбадривая себя, бегут вперед. Храбрецы! Их отваге можно позавидовать! Но в эту секунду мне не нравится эта отвага, исходящая от врага. Я просто ее боюсь. Поэтому всеми силами буду держаться, глядя в глаза своему страху!