Генезис - Клеванский Кирилл Сергеевич "Дрой" - Страница 21

Старший офицер особого отдела поклонился дамам и вышел вон. Вслед за ним ложу покинул и гвардеец, сообщив, что мы имеем полное право уйти из здания. Будучи не в силах держаться на ногах, я упал в кресло.

— И что это было? — спросил Дирг.

Вот что значит друзья. Ведь они имели полное право оставить меня, обвинив во лжи или еще чем-нибудь, но они были рядом и даже смотрят без затаенного подозрения.

— Один из скелетов шкафу, — с трудом выговорил я. Сознание потихоньку начало собирать чемоданы и готовиться к внеплановой командировке.

— Это и так понятно, — встряла Лейла. — Ты зачем так с дознавателем разговаривал? Жить надоело?

Зачем, зачем — да за тем, что в ином случае я бы действительно отправился в эту самую управу, а так отделался легким испугом.

— Чертильщик, — развел я руками, хотя вернее будет сказать — смешно подергал онемевшими конечностями.

— Ну да, — хмыкнула Лизбет. — И как мы могли забыть, что вашей братии даже споры с инквизицией кажутся легкой беседой за чашечкой чая.

— А эти-то тут при чем? — спросил я, откровенно не понимая, к чему упоминать данный атавизм истории.

— Ты что, не слышал? — неподдельно удивился рыжий. — Четыре года назад была восстановлена структура карателей. Она, конечно, претерпела множественные изменения, да такие, что ее и инквизицией в прямом смысле слова не назовешь. Но суть-то та же. Особый отдел — одно из подразделений карателей.

— Что-то я отстал от жизни, — попытался улыбнуться я, но вышло довольно уныло. — Ладно, это все лирика, а суть в том, что вам придется тащить меня домой на своем горбу. Так что адьос амигос.

Уплывающее сознание ухватило бурчание Дирга на тему того, что он всю жизнь мечтал подработать извозчиком у простолюдина, но вскоре меня окутал мрак, сравнимый лишь со слепотой несчастного главного героя так и не досмотренной оперы.

Когда твоя жизнь непостоянна, как флюгер в ветреную погоду, порой так хочется зацепиться за островок стабильности. Для меня таким островком стала больничная койка в лекарском корпусе. Что бы ни происходило со мной за эти полгода: сколь мощные взрывы я бы ни устраивал в попытке нормально активировать печать, как много переломов бы ни получил, совершенствуя собственную технику, — эти бесстрастные бежевые стены принимали меня с одинаковым спокойствием. Им было все равно, кто я, откуда и куда иду, главное для них — мое нынешнее состояние. И в этом я нахожу огромный плюс. Так много разумных, стремясь узнать тебя чуточку ближе, расспрашивают о прошлом, интересуются планами на будущее. Они смотрят на твой титул, на количество золота в кошельке, на клинок в ножнах или на вечернее платье. Они готовы залезть к тебе в голову и взвесить интеллект. Разумные разбередят душу, отыскивая там важные для них качества! И редко когда ты сможешь найти существо, которому не будет дела до таких эфемерных понятий, как прошлое, будущее, положение или деньги, предки или власть. Сложно найти того, кто в ответ на твое молчание пожмет плечами и нальет тебе еще стопку.

Меня уже давно перестали волновать вопросы, терзающие умы мудрецов. Зачем мы живем? Нет ничего проще. Я живу, потому что мне это нравится, кому нет — окно рядом. Откуда мы пришли? Лично я только что был в опере, хотя, учитывая то обстоятельство, что метель на улице сменилась пушистым снегопадом, было это как минимум пару дней назад. Есть ли жизнь после смерти? Ну, здесь я не подойду как пример, скорее как исключение. И таких вопросов можно придумать целую кучу — о тех же деньгах, власти, судьбе, любви. И почему-то каждый стремится не только найти единственный верный ответ, но еще и навязать его другим, по пути пролив как можно больше крови несогласных.

Среди этого карнавала событий, жуткой вакханалии скрытых мотивов, калейдоскопа непредвиденных, не поддающихся расчету событий, сыплющихся на мою несчастную голову, я нахожу покой, лежа на койке в огромной пустой палате. Хотя редко когда я просыпаюсь здесь в одиночестве, но открывать глаза все равно не стану. Ведь порой так сладко тешить себя пустыми иллюзиями.

— Не притворяйся, Тим. — Как это часто бывает, иллюзии были вдребезги разбиты суровой реальностью. — Я знаю, что ты не спишь.

С долей грусти я открыл глаза и уставился на фигуру, знакомую до боли. Сонмар, как и всегда, когда приходил проведать своего непутевого ученика, стоял рядом с окном и смотрел на вальсирующие снежинки.

— Не ожидал, не ожидал… — Мне показалось или в его голосе прозвучала усталость? — За всю мою — заметь, не самую короткую — жизнь у меня было много учеников, и все они были очень разные. Одни находили покой среди книг, другие жаждали смертной битвы. Третьи были гуляками и балагурами, последние слыли еще теми хулиганами. Помню, один из них как-то раз взорвал крышу женского общежития, аргументируя это тем, что подкоп не удался. Тоннель, кстати, так и не нашли. Но заметь — ни один из них меня не позорил. Ты стал первым, кому это удалось. В принципе это тоже неплохое достижение.

— Прошу прощения, — повинился я. — Видимо, не стоило общаться в подобном тоне с…

— Так опозорил, так опозорил, — качал головой наставник, кажется, не слыша моих слов. — Позволить какому-то недоучке с инвалидным даром вторгнуться в свое сознание. Боги, что скажут мои коллеги, когда прознают об этом?! А ведь они прознают.

— Позвольте! — вскинулся я. — Но вы же сами блокировали мою магию. Как мне, по-вашему, было защищаться?

Сонмар повернулся, и вновь в его древних глазах мелькнуло сочувствие, будто он видел пред собой неразумное дитя.

— Тим, пора бы уже понять, что магия — это не только что-то сверкающее, светящееся или взрывающееся. Магия — это в первую очередь ты сам. Неважно, насколько силен твой дар или дар противника, в первую очередь важно осознавать, что магия, как и любая другая сила в этом мире, призрачна и неподвластна разумению смертных. Магия не является аргументом последней воли, это не кувалда, которой можно прошибать бесчисленное количество стен, воздвигаемых на твоем пути самой жизнью. Магия — это тонкая нить, которая показывается избранным, а всех прочих, незримо опутывая, ведет в одной лишь ей известном направлении. И твоя печать вовсе не блокирует ее, лишь понижает количество энергии в резерве, но никак не саму магию.

Как он разошелся! Прямо жених на торге. Я же не его невесту оскорбляю. Ну выразился некорректно, подумаешь. Мне тут намедни мозги поджаривали, так что простительно.

— Каюсь, был неправ, исправлюсь, — буркнул я и закутался в одеяло. — Если меня еще не пришли выгонять, значит, еще не выписали, так что будьте любезны, дайте болезному отдохнуть.

— Как хочешь, Тим, как хочешь. — Голос наставника постепенно стал затухать. Видимо, опять свалил, вступив на тропы, ведомые лишь сильным мира сего. — Но не забывай, что завтра экзамены, а солнце уже высоко.

Последние слова подействовали на меня не хуже, чем закись азота на V-образный двигатель. Откинув одеяло, я вскочил на ноги, но Сонмара уже и след простыл. Впрочем, простоял я недолго: уже через две минуты плюхнулся обратно на кровать. М-да, по десятибалльной системе меня штормило на твердую «четверку». Пришлось в который раз стискивать зубы, сжимать волю в кулак и, цепляясь за стены, ползти к выходу. Уже перед самыми дверьми предо мной, как лист перед травой, встала местная медсестра с настолько заковыристым именем, что в целях сохранения рассудка лучше его лишний раз не вспоминать.

— Куда это вы собрались, молодой человек? — насупилась она. — Вам еще три часа лежать. А ну-ка быстро в постель!

— Наука не ждет, — вздернул я указательный палец и чуть погодя припустил как загнанный заяц.

— Вот сорванец какой!.. — звучал далеко за спиной сердитый голос.

Но мне уже было все равно. Близились экзамены, а с ними и мой великолепный провал, к которому надо еще и хорошенько подготовиться, дабы великолепный не обернулся полным. Споткнувшись на лестнице, я совершил смертельный номер под названием «полет ласточки». Благо пока я летел, в здание решила войти стайка моих сокурсниц. Проводив взглядом пролетевшую над их головами тушку, одетую в черный фрак, они пожали плечами и отправились по своим делам. Впрочем, этого я уже не видел. Шаг удался лишь спустя один промоченный ботинок и два покоренных сугроба. Но когда все удалось и в ноги хлынула энергия жизни, я перешел на повышенную передачу и припустил в сторону общежития. Увы, бежать прямо не получалось, и порой я загибал весьма широкие крюки, оставляя за собой замысловатую вереницу следов.