Осенними тропами судьбы (СИ) - Инош Алана - Страница 6

«Тю, Ярилко! Не щипли чужую курочку. Она подо мной ходит, сегодня первый день. Оставь её в покое».

К ним подошёл щупленький паренёк в чунях на босу ногу, грязных и продранных на коленках штанах, зато в новенькой синей рубахе, разительно отличавшейся от нищенской нижней части облачения. Великоватая шапка с зелёным верхом и тёмно-бурым двузубым околышем то и дело съезжала на самые глаза, отчего пареньку всё время приходилось сдвигать её назад. Ярко-васильковые большие глаза смотрели нахально, бесстрашно и насмешливо, на щеках и носу красовались чёрные полоски сажи, но никакая чумазость не могла укрыть нежной, какой-то девичьей красоты его тонкого лица. Паренёк был даже чуть ниже Дарёны, а краснощёкому не доставал и до подмышки, однако задора и смелости в нём сидело не по росту много.

«Заяц! Ты рехнулся, нахалёнок? – вытаращил глаза Ярилко. – Сначала портки раздобудь, в каких не стыдно на люди выйти, а потом указывай! Базар – мой! Забирай свою щипаную курицу и уноси ноги, пока тебе рёбрышки не пересчитали!»

«Сам ты петух бесхвостый», – процедил синеглазый паренёк.

Он нешироко размахнулся и всадил краснощёкому удар под дых: видимо, он считал, что лучшая защита – это нападение. От неожиданности Ярилко охнул и согнулся пополам, ловя ртом воздух, а паренёк, схватив Дарёну за руку, крикнул:

«Даём дёру!»

Они задали такого стрекача, что ветер залихватски засвистел в ушах Дарёны. Оглядываться было некогда, и она не знала, гонятся за ними те парни или нет. Во время этого лихого бега стало ясно, за что мальчишка носил такое прозвище: у Дарёны уже ноги подкашивались и грудь разрывалась на части, а Заяц драпал, не выказывая признаков усталости. Им вслед неслись улюлюканье и свист базарного народа; кто-то пытался их задержать, думая, что они воры, но паренёк был неуловимее солнечного зайчика и уворачивался, таща за собой Дарёну. Когда базар остался позади, девушка едва ли не замертво упала на деревянную мостовую, больно ударившись коленями. В груди полыхал нестерпимый пожар, сердце стучало быстрее, чем у пташки, а от невозможности сделать вдох на глаза Дарёны упала искрящаяся пелена.

«Всё… я не могу… больше», – только и смогла она пробормотать.

«Да всё уж, – пропыхтел Заяц, опираясь на колени и переводя дух. – Дальше можно вразвалочку шагать. Ушли мы от них».

Погода между тем начала, как назло, портиться: утроба серых туч, закрывших небо, заурчала, готовая вот-вот пролить на землю дождь. Озабоченно покосившись одним глазом на тучи и прищурив второй, Заяц проворчал:

«Сейчас как припустит… Айда-ка ко мне, пересидим непогоду – чего на улице-то мокнуть!»

Идти пришлось быстро, и Дарёна вся измучилась от жгучих колик в боку. Заяц привёл её на крошечный переулочек близ самой окраины города, где даже мостовой не было. Домики там ютились ветхие и бедные, вросшие в землю до самых окон. Посреди переулка важно восседал большой, лохматый пегий пёс и лениво почёсывался задней лапой.

Скрипнула рассохшаяся дверь. Дарёна нырнула следом за пареньком в домик, снаружи – смесь землянки с хлевом. Затхлый сумрак бедного жилища лишь слегка рассеивался тусклым светом, проникавшим в мутные оконца. Пол был земляной; единственную комнату разделял ветхий полог, пёстрый от разноцветных заплаток. На видимой части комнаты находилась печка и стол с двумя лавками. Дарёна вздрогнула: с печки чёрным пушистым клубком бесшумно спрыгнул желтоглазый кот – будто кусок самой темноты ожил и отделился.

«Уголёк», – ласково проговорил Заяц, склоняясь и проводя рукой по выгнувшейся спине кота. Ответом было тёплое дружелюбное урчание.

А между тем на печи зашевелился ещё кто-то.

«Цветанка, ты?» – послышалось глухое старушечье шамканье.

«Я, бабуля, – отозвался Заяц. В ответ на изумлённый взгляд Дарёны он усмехнулся и стащил шапку. – Ты думала, я парень? Нет, девка я. Просто в портках бегать сподручнее».

На плечи «Зайца» упал сияющий водопад золотых волос, а лицо преобразила солнечная улыбка, и Дарёна застыла столбом, потрясённая красотой, которую не портили даже пятна сажи и грязь.

Цветанка жила здесь со слепой бабушкой. Дарёна снова вздрогнула, когда из темноты на печке выглянуло уродливое восково-жёлтое лицо с крючковатым носом и с крупной коричневой горошиной бородавки на подбородке. Блёклые глаза, затянутые бельмами, смотрели невидяще, но хитровато. Во втянутом внутрь ухмыляющемся рту торчало всего два зуба. Старуха ничего не сказала, только издала странный дребезжащий смешок и снова улеглась.

«Бабуля сейчас всё время на печке кости греет – старая уж, – пояснила Цветанка. И добавила, понизив голос и для пущего впечатления тараща васильковые глаза: – А раньше она была самой настоящей ведьмой».

Она нырнула за заплатанный полог, потом её золотая головка высунулась обратно, подмигнула:

«Ступай сюда».

За пологом в углу стояла лежанка с соломенным тюфяком и одеялом, сшитым из волчьих шкур, а в противоположном углу – огромный окованный ларь; на стене висели полки, плотно заставленные какими-то глиняными сосудцами разных размеров, горшочками, кувшинами и кувшинчиками, берестяными шкатулочками, туесочками, мешочками…

«Это бабулин ведьминский набор, – с усмешкой сказала Цветанка. – Снадобья всякие. Их лучше не трогать, а то бабуля рассердится – мало не покажется».

В мутное слюдяное оконце с косой решётчатой рамой забарабанил дождь. Цветанка скинула с ног обувь, забралась на волчье одеяло и похлопала по нему рукой, приглашая гостью расположиться рядом. Дарёна примостила домру и дорожный узелок у стены и нерешительно присела. Цветанка, сияя доброжелательным любопытством во взгляде, спросила:

«Как тебя звать-величать? Что-то я тебя раньше не видела среди наших певцов. Давно ты в Гудке?»

Видя в «Зайце» неравнодушного слушателя, Дарёна поведала о своей беде. На протяжении всего рассказа синева глаз Цветанки отражала все чувства Дарёны, как зеркало: грусть, боль, тоску, неуверенность в будущем… А когда наша путешественница с досадой пожаловалась, что на базаре её обворовали, синеглазая девчонка зарумянилась, смущённо опустила взгляд, а потом, вздохнув, достала откуда-то из-под рубахи тот самый украденный кошелёк и бросила на одеяло. Монеты в нём весело звякнули, когда он упал перед своей хозяйкой. Рот у Дарёны так и раскрылся.

«Так ты – воришка?! Ах ты…»

Монет в кошельке звенело ровно пятнадцать – столько же, сколько и было до пропажи.

К своим четырнадцати годам Цветанка была одним из лучших щипачей в городе – за исключительный талант её уважал даже вор Ярилко с его дружиной. Однако на собственные нужды она оставляла лишь небольшую часть добычи, а всё остальное раздавала нищему, голодному люду и детям. Обчищала она в основном тех, кто позажиточнее, а отнять последний грош у бедняка считала за низость. Бабуля в прежние времена кормилась своим ведовским ремеслом, а теперь стала отходить от дел, и Цветанка взяла на себя обязанности главной добытчицы.