Резец небесный - Ле Гуин Урсула Кребер - Страница 50

– Сон есть возможность заштопывать где прохудиться рукав от ткань подопечность, – деликатно, но весьма туманно пояснил он.

– Во сне случается видеть сны – вот ведь где собака зарыта, – едва шевеля непослушными губами, ответил Орр. Что-то в манере речи хозяина показалось не вполне обычным, но понять, что именно, сил уже недостало. – А вы-то сами где уляжетесь? – спросил он еще, тяжело оседая на кровать.

– Ни где, – отозвался пришелец, четко разделив своим безжизненным голосом слово «нигде» на две равно значимые половинки.

Орр скорчился в три погибели, пытаясь избавиться от опостылевшей обуви, мелькнувшая было мысль раскинуться на чистом нарядном покрывале как есть показалась ему недопустимой, верхом неприличия – и тут же испытал дичайший приступ головокружения.

– Господи, как же все-таки я устал, – посетовал он. – А ведь немало потрудился сегодня. Вернее, кое-что сделал. Если же до конца быть честным, то всего лишь одно. Нажал на кнопку. И каких же адских усилий, какого жуткого напряжения воли потребовала эта единственная кнопка, проклятый выключатель.

– Ты прожить достойно, – заметил хозяин.

Пришелец по-прежнему высился в углу статуей командора, собираясь, очевидно, простоять так до конца времен.

Его там вовсе нет, вдруг подумалось Орру, точно с тем же успехом он мог бы сидеть или лежать, ведь для персонажа сновидения это все едино. Пришелец здесь лишь в том совершенно абстрактном смысле, что каждый где-то все-таки есть.

И Орр улегся. Он явственно, как некую защитную волну, ощущал жалость и милосердие, исходящие от фигуры в темном дальнем углу. Существо определенно видело его, но не глазами, как лишенные панцирей и потому недолговечные существа из плоти и крови, как видит нечто беспредельно уязвимое, брошенное на волю стихий в бездну всемогущего вероятия, нечто совершенно беспомощное. Орр не тревожился. Он нуждался в поддержке. Изнеможение брало свое, захлестывало с головой, он медленно утопал в нем, как в морской пучине.

– Вэй'р'перенну, – шепнул он непослушными губами, уступая неодолимому сну.

– Вэй'р'перенну, – беззвучным эхом откликнулась из угла темнота.

Орр спал. И видел сны. Сны без каких-либо преткновений, без скелета в шкафу. Волны снов, точно мягкие волны открытого моря вдали от любых берегов, омывали проникновенной мудростью и абсолютно ничего не меняли. Они исполняли неспешный свой танец среди иных волн в безбрежном океане бытия. И еще сквозь сон Орра с очаровательно-неуклюжей грацией неутомимо скользили гигантские галапагосские черепахи, погружаясь в родные стихии.

Пришло лето. Деревья нарядились в необычно пышную листву, и воздух был напоен ароматом роз. По всему городу, как в незапамятные времена, поднялся на колючих своих стеблях и буйно зацвел неистребимый сорняк, исстари именуемый портлендской розой. Положение выправлялось. Восстанавливалась экономика, люди вновь взялись за газонокосилки. Каждый возделывал свой сад.

Орр находился в федеральном приюте для душевнобольных в Линнтоне, чуть к северу от Портленда. Здания приюта стояли на высоком обрывистом берегу, откуда открывалась восхитительная панорама на Вильяметту, украшенную элегантной готической диадемой моста св.Джонса. В конце апреля – начале мая здесь произошло чудовищное столпотворение, приют оказался не в силах вместить всех нуждающихся в исцелении после известных событий, окрещенных с легкой руки безвестного журналиста Великим Разломом. Но сейчас все уже вернулось в рутинное русло и привычно неприятную – койки в коридорах – норму.

Высокий санитар с удивительно тихим для такого здоровяка голосом сопровождал Орра к одноместной комнате в западном крыле. Металлическая дверь в корпус, как и двери всех комнат, была оборудована наблюдательным окошком на уровне глаз и не имела ручки.

– Не то чтобы от него так уж много хлопот, – сообщил санитар, отворяя дверь в коридор, – он сам отнюдь не буйный. Беда лишь в том, что в его присутствии в неистовство впадают все остальные. Мы пробовали различные способы лечения, и безуспешно. Все по-прежнему его боятся, никогда еще с подобным я не сталкивался. Пациенты частенько причиняют друг другу беспокойство, ночные истерики и прочее в том же роде, но это – это совсем уж из ряда вон. От него просто шарахаются. Лбом вышибить дверь готовы, лишь бы избавиться от такого соседства. А все, что он делает – просто тихо лежит себе пластом. Скоро и сами все увидите. Думаю, больной даже не осознает, где находится. Вот мы и пришли. – Верзила отпер дверь и заглянул в комнату. – Доктор Хабер, к вам посетитель!

Хабер исхудал страшно, бело-голубая полосатая пижама висела мешком. Лишенный пышной гривы и значительной части бороды, доктор, впрочем, выглядел вполне опрятно. Он сидел на кровати и таращился в пустоту.

– Доктор Хабер! – воззвал к нему Орр дрогнувшим голосом, ощущая мучительную жалость вперемешку со страхом. Он-то знал, куда направлен взгляд пациента, он видел это все своими глазами, в том мире – после апреля 98-го. И понимал, что все, окружающее ныне доктора, – лишь скверный сон, для него и для всех.

Вдруг припомнилась птичка из поэмы Томаса Элиота, уверявшая, что людям не под силу бремя реальности – птаха явно заблуждалась, человек до восьмидесяти лет может тащить на закорках вес целой Вселенной. А вот отсутствие этого бремени явно ему не по плечу.

Хабер потерян, он уже окончательно вне контакта.

Орр снова открыл рот, но слов не нашел. Помявшись с минуту, вышел. Санитар тщательно запер за ним дверь.

– Просто не могу, – пожаловался ему Орр. – Путей к нему нет.

– Нет путей, – тихим эхом подтвердил служивый. И уже дальше по коридору участливо заметил: – Доктор Вальтерс уверяет, что прежде пациент подавал большие надежды как исследователь.

В Портленд Орр решил возвратиться по реке. Транспортное сообщение все еще сильно хромало, никак пока не склеивалось – былая единая система распалась на беспорядочные осколки. Колледж «Буколическая свирель», например, сохранил под собой сабвей-станцию, но не саму подземку. Фуникулер, прежде курсировавший до Вашингтон-парка, обрывался теперь на полдороге, у входа в туннель, который нырял под Вильяметту и завершался там глухим тупиком. Предприимчивые лодочники тут же наладили регулярное сообщение вдоль и поперек Вильяметты с Колумбией, и добираться до Портленда из таких мест как Линнтон, Ванкувер и Орегон-Сити, стало теперь удобнее всего по воде. К тому же это оказалось куда приятнее, чем прежде подземкой.

Чтобы смотаться в федеральный приют, Орр воспользовался перерывом на ленч, прихватив часок-полтора лишку. Нынешнего его работодателя, Э'нимемена Асфаха, трудовая дисциплина заботила мало, он тревожился лишь за результаты, конечный продукт. А когда ты выполнишь норму, личное твое дело. С большей частью своей Орр справлялся в уме, лежа по утрам часок-другой в блаженной дреме.

Было три, самое начало четвертого, когда Орр вернулся в «Кухонную раковину» и вновь устроился за кульманом. Асфах в торговом зале, как обычно, подкарауливал клиентуру. Штат из трех работавших на него дизайнеров обеспечивал постоянными заказами целый ряд мастерских, производящих по их эскизам кастрюли, чашки, вилки – любую кухонную утварь, кроме сложных устройств типа холодильников. Промышленность и торговля пришли в момент Разлома в полное расстройство, и при попустительстве вконец отчаявшихся правительств точно грибы стали возникать новые мелкие производства, да и прежние развернулись вовсю. Значительное число их в Орегоне возглавили пришельцы, весьма склонные к изготовлению различных необходимых мелочей, они оказались прекрасными менеджерами и непревзойденными дилерами, землян же нанимали лишь на подсобные работы – те, что непременно требовали приложения искусных человеческих рук. Правительство, разобравшись, что в отличие от соотечественников пришельцы не умеют уклоняться от налогов, протежировало им вовсю, и экономика оживала буквально на глазах. Уже вновь заходила речь о Великом Американском Товаре, а президент Мердли, неизменный как наваждение, публично клялся к Рождеству побить все былые рекорды.