Первое свидание - Стайн Роберт Лоуренс - Страница 2

Он поставил рычаг переключения скоростей в положение «паркинг» и полез в бардачок. Руки не дрожали. Это хороший знак. Он снова мог дышать, и руки не дрожали.

Потом включил свет, вытащил дорожную карту, твердой рукой осторожно развернул ее. Быстро пробежал по ней глазами и остановился на названии ближайшего города — Шейдисайд.

Несколько раз тихо и четко произнес про себя: «Шейдисайд. Похоже, то, что мне нужно». Наконец вернул потрепанную измятую карту на место, выключил свет над головой, затем, тихо напевая про себя, перевел рычаг на положение «драйв» и дал газ. Машина рванула с места и растворилась в прохладной, тихой ночи.

Глава 2

Саксофон издал противный блеющий звук, и Челси Ричардс с отвращением оттолкнула от себя инструмент.

— Надоела мне такая жизнь, — равнодушно проговорила она.

— Не начинай, — тихо предупредила ее мать с другого конца маленькой гостиной. Она опустила газету ровно настолько, чтобы можно было бросить в сторону Челси предостерегающий взгляд, который говорил: «У меня нет настроения выслушивать твой обычный перечень жалоб».

Челси пробежала пальцами по клавишам саксофона, перегнулась через складное кресло, в котором сидела, и чуть не стукнулась головой о стоявший перед ней пюпитр.

— Иногда мне кажется, что я не член этой семьи, — пожаловалась она, не обращая внимания на слова и взгляд матери. — Такое ощущение, будто меня удочерили.

— Не удочерили, а вывели, — насмешливо уточнила миссис Ричардс, вновь спрятавшись за газету. — Надеюсь, ты закончила упражняться на этой штуке?

— Ты не выносишь, когда я играю на саксофоне, — обвинила ее Челси.

— Играешь на саксофоне? По-моему, ты только что издевалась над ним! — заметила миссис Ричардс и рассмеялась.

Челси привыкла к сдержанному юмору матери. Иногда он исправлял ее плохое настроение, но не сейчас.

— Видно, старость берет свое, ведь так? — сердито произнесла она и с горечью подумала: «Я не обладаю ни маминой приятной внешностью, ни даже ее чувством юмора». Затем вытащила мундштук, выдула из него слюну и спросила:

— Если меня не удочерили, то как же получилось, что ты такая высокая и худая, а я такая коротышка и толстая?

— Челси, прекрати! — раздраженно воскликнула мать. Опустив газету на колени, она покачала головой. — Почему тебя все время так и тянет повторять одно и то же?

— Зато получается разговор, — отрезала Челси, все больше распаляясь. — Обычно мы ворчим друг на дружку, потом ты бежишь на работу.

— Дорогая, да у тебя сегодня миллион жалоб, — констатировала мать. — Извини, но отцу и мне приходится много работать. Ты же не приносишь домой кучу денег, играя на своем саксофоне.

— Да, но я тружусь в кафе папы и зарабатываю на себя, — возразила Челси. — Перестань придираться ко мне из-за саксофона. Это единственное, что доставляет мне радость. — И про себя еще раз повторила: «Единственное. Единственное во всей моей несчастной жизни».

— Откуда у тебя в последнее время такая жалость к себе? — поинтересовалась миссис Ричардс. Она положила газету на кофейный столик и подошла к дочери.

Та пожала плечами.

— Все дело в этом новом городе. Шейдисайде. И в этом старом, наводящем страх доме.

— Пожалуйста, прекрати жаловаться на дом. Мы отремонтируем его, — сказала миссис Ричардс, скрестив свои изящные руки на свитере с высоким воротом. — Челси, ты же знаешь, как отец мечтал о собственном кафе. Переезд сюда открывает перед ним большие возможности. Перед нами всеми.

— Ребята в школе не перестают судачить об этой улице Страха. Утверждают, что здесь творятся всякие непонятные вещи.

— Непонятные вещи происходят везде, — сухо заметила мать и посмотрела в окно. За ним плыли разрозненные облака. Полуденное солнце едва пробивалось в комнату.

Челси закончила разбирать свой инструмент. Осторожно разложила его по секциям футляра и закрыла.

— Почему у меня не прямые волосы, как у тебя? — требовательно поинтересовалась она, понимая, что пора остановиться, но была не в силах ничего с собой поделать. — Почему мои волосы так вьются и откуда у них этот ужасный мышино-коричневый цвет?

— Хочешь изменить цвет волос? — удивилась миссис Ричардс. — Это проще простого.

— А как же быть с моим лицом?! — закричала Челси, глядя на себя в зеркало на стене и в миллионный раз констатируя: «Мой нос слишком широк, а подбородок слишком мал».

— Челси, ты очень привлекательная девочка, — проговорила мать, продолжая держать руки на груди. — Тебе бы только сбросить немного веса и чуточку подкрасить губы…

Челси испустила крик, полный отвращения, и вскочила со стула. Мать, испугавшись, отступила на шаг.

— Мам, хватит! Только не говори, что я привлекательная. Ты всегда так говоришь о людях, которые вовсе не привлекательные. Почему ты не скажешь, что я добрая девушка и покончим на этом? Так обычно говорят об уродах. Все они добрые.

— А по-моему, ты выглядишь великолепно. Хотя твой характер не сводит меня с ума, — произнесла миссис Ричардс, подражая эстрадному комику.

— Мама! — завизжала Челси, чувствуя, что выходит из себя. — Ты когда-нибудь будешь серьезной?

Миссис Ричардс подошла и неловко ее обняла. Этот жест застал дочь врасплох. Ее мать не привыкла открыто выражать свои чувства. Челси не могла припомнить, когда она последний раз ее обнимала.

— Прости, мам, — выпалила Челси, не совсем понимая, почему извиняется.

— Ш-ш-ш. — Миссис Ричардс приложила палец к ее губам и отступила на шаг. — Всему виной перемена места, дорогая, — пояснила она, глядя в глаза дочери и пытаясь ее успокоить. — В новом городе приходится все начинать сначала. То же самое и в новой школе. Вот почему ты такая… раздражительная.

Челси кивнула, раздумывая над словами матери.

— И ты недовольна, потому что папа все время проводит в кафе, а я вожусь в больнице с пациентами вместо того, чтобы сидеть дома с тобой. Но тут ничего не поделаешь, Челси. У нас другого такого случая не будет. Особенно у отца. Если кафе заработает, он будет рад. И мы сможем расплатиться с долгами. — Миссис Ричардс засунула руки в карманы джинсов и, пройдясь взад и вперед по маленькой комнате, добавила: — Держись. Я больше ничего не прошу. Нельзя жаловаться на свое положение, на то, что приходится переезжать. Но не сомневайся в себе.

Челси снова посмотрелась в зеркало и с раздражением подумала: «Конечно, ей легко говорить. Она высокая и красивая. А я похожа на корову».

— Хорошо, мам, — притворясь веселой, произнесла она вслух. — Ты права. Извини.

Лицо матери не могло скрыть тревогу.

— У тебя ведь уже есть одна хорошая подруга, не так ли?

Челси кивнула:

— Нина Дарвин.

— Почему бы тебе не позвонить ей? — предложила миссис Ричардс. — Она кажется очень доброй. Все ее знают. Нина обязательно познакомит тебя с другими ребятами. — Она взглянула на часы. — О, какой ужас! Я опаздываю. Надо бежать. — Мать быстро чмокнула Челси, едва коснувшись ее лба, и, забрав ключи и бумажник, выбежала из дома.

Челси вздохнула и решила: «А ведь мама права. Надо перестать себя жалеть».

Она отнесла саксофон в свою комнату и убрала его в шкаф. Затем сняла спортивный свитер, в котором вдруг стало жарко и неуютно, и начала искать что-нибудь помоднее. Вытаскивая из ящика желто-зеленую тенниску, сообразила: «Мне просто необходимо выбраться из дома. Может быть, Нине удастся меня развеселить».

Нина Дарвин жила в десяти минутах ходьбы от их дома. Челси познакомилась с ней во время репетиции походного оркестра Шейдисайда. Все произошло совершенно случайно.

Более забавной встречи не придумать. Нина играла на флейте, Челси — на саксофоне, обе увлеклись неожиданно и наскочили друг на друга. Инструмент Челси получил едва заметную вмятину, а колено Нины — царапину. Если не считать этого, обе остались целы и невредимы, а главное — подружились. Хотя на всех последних репетициях Нина стала маршировать в стороне от новой подруги.