Битва за Россию - Платонов Олег Анатольевич - Страница 73

— В своих работах вы призываете «провести полную ревизию либеральной и большевистской исторической науки», очистить ее от мифов, измышлений всех времен — иными словами, заново переписать историю России. Что может быть сегодня, на ваш взгляд, критерием отрицательной или положительной оценки тех или иных событий?

— Критерием могут быть только национальные интересы коренного народа России, не заслужившего такого уничижительного отношения к себе. И сегодня, на пороге XXI столетия, многие факты, оценки, выводы новых и старых учебников истории Отечества требуют самой серьезной проверки по первоисточникам и архивам. Изучение русской истории и глубин национального сознания имеет первостепенное значение, ибо позволяет открыть для нас и освободить от всяческих наслоений духовный источник нашей силы, русскую идеологию действия, вне которой наш человек ущербен и слаб, превращается в игрушку внешних сил.

— Но вы же сами признаете, что многие вершины национального сознания разрушены. Дом Духа Русского взорван, как храм Христа Спасителя. Прервалась преемственность поколений. Да что там говорить, большинство из нас — Иваны, не помнящие родства. Нам пытаются вбить в голову, что надо, мол, быть реалистами, искать выход из кризиса не в прошлом, а настоящем, не в отрицании западной цивилизации, а в продолжении начатого Западом дела построения общечеловеческой цивилизации.

— Я не разделяю такую точку зрения. Противоречие между Россией и Западом было неразрешимым противоречием двух разных цивилизаций — русской, духовной, и западной, агрессивно-потребительской, ориентированной на эксплуатацию других народов. И сегодня есть надежда на сохраняющиеся в глубинах бессознательного узлы национальной памяти, национальные психологические стереотипы, приобретшие генетическую устойчивость. Чем бы новые властители ни пытались застроить это место, глубинные особенности национального устройства будут давать о себе знать — то в неустойчивости вновь строящегося здания, то в стихийных взрывах и разрушениях.

— Так где выход?

— Надо строить здание государственности на старом фундаменте, укрепив его. Мы должны вернуться к своим духовным истокам, корням, как бы далеко от них ни ушли. Это и будет первый шаг к национальному возрождению.

— Трудно представить себе, чтобы место бестселлеров и детективных романов сегодня заняли творения святителя Тихона Задонского или старца Паисия Величковского, чтобы вернулись к переведенному им на русский «Добротолюбию» и по «Домострою» зажили. Не то время, Олег Анатольевич... Где они, русские по духу? Вымирают в глухих деревнях. Вы же сами признаете, что «мы нация поврежденная, черпающая силу не из прямых источников света».

— И все же мы живы после стольких страданий и потерь и готовы к возрождению. Этот свет сохраняется в глубине национального чувства. Пока оно живо, нация продолжает жить.

— Олег Анатольевич, посвящая свои работы национальному вопросу, вы даете повод демократам обвинять вас в разжигании национальной розни...

— Но почему в таком случае ни у кого из демократов не вызывает такого чувства возведение рядом с православным храмом на Поклонной горе синагоги и мечети? Или объявленное Горбачевым строительство храма всех религий в Москве?

Правда истории — возвращение к национальным истокам — никогда еще не сеяла ненависть между народами.

И я убежден, что в начале ХХ века на первое место в мире по темпам роста промышленной продукции и производительности труда России помог выйти интерес значительных слоев населения к национальным основам бытия. Именно тогда велось широкое строительство (и не только церквей) в русском стиле. Во всей своей красе раскрывается русская икона. Выходят книги, открывавшие глубину, самобытность и величие национального художественного гения, расцветает оптинское старчество. Разве не способствовала всему этому национальная политика последних русских царей Александра III и Николая II, горячих приверженцев Святой Руси?

—  Но почему не удалось сохранить национальные основы? Сегодня, согласитесь, ближе многим не народные песни, а современные хиты.

—  Важно понять, что угасание национального сознания началось не в народе, а в дворянской среде. Если русский дворянин еще в конце XVII — начале XVIII века по формам культуры, мировоззрению и воспитанию (преимущественно церковному) ничем не отличался от крестьянина и городского ремесленника, только богатством и количеством слуг, то дворянин XIX века уже стремится отгородиться от простого народа, сочиняет родословные на западный манер, приписывая несуществующих английских, немецких предков. Он ориентируется на европейскую культуру, черпает оттуда образование и становится для своих простых соотечественников иностранцем. Да, в начале нашего века дворяне продолжают оставаться на службе у государя, но живут с оглядкой на Европу. Они культурно больше связаны с ней, чем с родиной, охотно проводя многие месяцы за границей.

Русское дворянство и вообще образованное общество воспитывались преимущественно на западных авторах. Гончарова, Некрасова, Тургенева читали меньше, чем Майн Рида, Фенимора Купера, Вальтера Скотта. Еще меньше — Писемского и Лермонтова и совсем мало — Пушкина. Позднее признаком хорошего тона считалось читать запрещенные книги — Герцена, Чернышевского, Берви-Флеровского. Современники вспоминают, что нередко воспитатели собирали учеников в кружок и прочитывали им «Что делать?» Чернышевского с иностранными толкованиями. В высшей школе читали Маркса, Спенсера, Лассаля и разных социалистических авторов, которых называли венцом прогресса. Студенты были сплошь материалистами по верованиям и величайшими идеалистами по характеру. Они организовывали тайные гимназические и студенческие библиотеки, вели подпольную работу против «реакционного» правительства, и она, а не вера в Бога, становилась для них смыслом жизни.

Этот образованный слой ориентировался на западный уровень потребления. Интеллигенция и дворянство никак не хотели понять, что на Западе живут лучше за счет эксплуатации значительной части остального мира. Как бы ни работали русские люди, они не могли достичь уровня дохода, который на Западе получали, перекачивая в свою пользу неоплаченные ресурсы других стран.

—  И как же русские крестьяне смотрели на своих господ?

—  Как на чужаков и зачастую весьма недружелюбно. «Знайте, что мужик — наш враг. Запомните это!» — говорила дворянской молодежи княгиня П. Трубецкая (урожденная Оболенская). И таких Трубецких-Оболенских было в России немало.

В глазах народа абсолютен был только авторитет царя и царской власти. Без имени царя правящий режим становился чужим для большинства русских людей. Очень хорошо сумели использовать это настроение большевики. Без активной поддержки всех антирусских сил большевистский режим пал бы через несколько дней. Именно при большевиках уничтожается все национально мыслящее, а само национальное сознание относится к разряду самых опасных государственных преступлений. С большевиками сотрудничали интеллигенция, военспецы, чиновники, которые предали национальные интересы своей Родины. И, как ни странно, основная часть образованного общества с приходом большевиков к власти стала сознательным и активным проводником их кровавой политики.

—  Теперь мы знаем, что Николая II предали все...

—  А перед этим взяло верх чужебесие, которое помутило умы русской интеллигенции, отпавшей от своего народа, и некоторой части дворянства. Сползанию в пропасть способствовала Первая мировая война.

— Свет заслонил мрак, нарушились законы бытия, восторжествовал хаос...

—  Его сменил террор, страшный по своему размаху. За 1918—1955 годы не своей смертью от массовых репрессий, голода, эпидемий, войн умерло 87 миллионов человек (в том числе 70 миллионов русских, включая белорусов и малороссов). Более