Планета Роканнона - Ле Гуин Урсула Кребер - Страница 16

– Ты кто? – спросил ольгьо, глядя ненавидящим взглядом на Роканнона.

– Я... я прошу гостеприимства этого дома, – сказал, с трудом поднимаясь на колени, Роканнон. Надо было выиграть время.

– Ты уже с нашим гостеприимством познакомился, – сказал бородатый, наблюдая, как Роканнон ощупывает голову. – Этого мало? Тебе добавить?

Грязные ноги и обтрепанный мех задвигались, темные глаза впились в Роканнона, белые лица заухмылялись.

Роканнон поднялся на ноги и выпрямился. Стал ждать молча, не шевелясь и наконец почувствовал, что головокружение прошло, а пульсирующая боль в голове начала слабеть. Тогда он поднял голову и посмотрел прямо в блестящие черные глаза бородатого.

– Ты Згама, – сказал он.

Бородатый, явно испугавшись, попятился. Роканнон, не раз в других мирах попадавший в похожие переделки, попытался сохранить инициативу.

– Я Скиталец. Я пришел с севера через море, с суши, что по ту сторону солнца. С миром я пришел и с миром уйду. Миновав дом Згамы, уйду на юг. Пусть никто не остановит меня!

– О-о-о-о! – выдохнули все рты. Роканнон по-прежнему не мигая смотрел на Згаму.

– Хозяин здесь я, – прорычал тот злобно, но не очень убедительно. – Моего дома не минует никто.

Роканнон смотрел ему в глаза и молчал.

Згама понял, что в единоборстве глазами он проигрывает; его люди по-прежнему испуганно и удивленно таращились на пленника.

– Что ты на меня уставился? – заорал Згама.

Его слов Роканнон будто не слышал. Он уже понял, что Згама из тех, кто никогда не признает своего поражения, но менять тактику было поздно.

– Не смотри! – еще громче заревел Згама.

Он выхватил из-под своей меховой одежды меч, взмахнул им и нанес удар, после которого голова Роканнона должна была бы покатиться. Однако она осталась на своем месте. Роканнон пошатнулся, но меч отскочил от его шеи как от камня.

– О-о-о-о-о! – выдохнули все изумленно.

А незнакомец уже снова стоял неподвижно и смотрел в глаза Згаме.

Згама заколебался; казалось, он вот-вот отступит и даст этому странному пленнику уйти. Однако упрямство взяло верх.

– Хватайте его! – проревел Згама.

Никто не тронулся с места, и тогда он сам схватил Роканнона за плечи и повернул. Только после этого, осмелев, схватили Роканнона и остальные, но Роканнон не сопротивлялся. Герметитовый костюм надежно защищал его от вредных химических веществ, высоких температур и радиоактивности, а также от ударов, наносимых такими предметами, как пули или мечи; однако костюм не мог помочь Роканнону высвободиться из цепких рук десяти или пятнадцати сильных мужчин.

– Никому не миновать дома Згамы, Хозяина Длинной Бухты! – главарь дал наконец волю своей ярости. – Я понял, что ты шпион желтоголовых Ангьена. Пробрался сюда, говоришь как ангья, знаешь всякую ворожбу, а следом за тобой с севера приплывут лодки с драконами на носу. Ну уж нет! Я хозяин тех, у кого нет хозяев. Пусть только желтоголовые и их рабы-блюдолизы сюда сунутся – они узнают вкус бронзы! А ты выполз из моря, чтобы погреться у моего костра, так? Хорошо, погреешься. И жареным мясом, шпион, наешься досыта. Привяжите его к столбу, вон к тому!

Глумление Згамы подняло у его людей дух, и они, отталкивая друг друга, кинулись привязывать пленника к одному из двух столбов, поддерживавших над очагом огромный вертел; после этого они стали класть к ногам Роканнона дрова.

Потом наступило молчание. Мрачный, казавшийся из-за мехов на нем еще крупнее, чем он был на самом деле, Згама выдернул из костра горящую ветку, потряс ею перед самыми глазами Роканнона и поднес к дровам. Те сразу вспыхнули. В один миг загорелись плащ и туника Роканнона, которые ему дали в Халлане, и вокруг головы, перед его лицом заплясали языки пламени.

– У-у-ух! – выдохнули все.

– Смотрите! – крикнул кто-то.

И они увидели сквозь дым, что пленник стоит, как стоял до этого, и по-прежнему глядит в глаза Згаме. На голой груди лежала золотая цепочка, а на ней висел большой драгоценный камень.

– Педан, педан, – запричитали, прячась по темным углам, женщины.

Наступившую, пронизанную страхом и растерянностью тишину снова нарушил дикий рев Згамы:

– Он сгорит! Он должен сгореть! Дэхо, подбрось еще дров, шпион поджаривается слишком медленно! – И, подтащив мальчика, которого только что назвал, к куче дров, заставил его подкладывать их в костер. – Дайте что-нибудь поесть! Вы слышите, женщины? Ну, теперь ты видишь, Скиталец, как мы гостеприимны? Ты видишь, как мы едим?

Женщина протянула Згаме деревянную миску с большим куском мяса на ней, Згама схватил кусок и, стоя прямо перед Роканноном, впился в мясо зубами; по его бороде потек сок. Его примеру последовали двое или трое стоявших у него за спиной. Большинство же предпочло держаться в отдалении от Роканнона, но и им пришлось, как того захотел Згама, есть, пить и радостно кричать; время от времени они начинали подзадоривать друг друга, и тогда кто-нибудь из них подходил к костру и подбрасывал туда полено или два; пленник по-прежнему стоял среди языков пламени и молчал, и на его странной блестящей коже играли красноватые отсветы огня.

Наконец костер у него под ногами погас, а шум вокруг стих. По углам, на теплой золе улеглись спать, не снимая с себя меховых лохмотьев, мужчины и женщины. Двое уселись сторожить; у того и у другого в руке была фляжка, а на коленях лежал меч.

Роканнон закрыл глаза. Скрестил два пальца, распечатав этим капюшон герметитового костюма. Долгая ночь сменилась долгим рассветом. Из клубов тумана, вплывавших в открытые проломы окон, появился Згама; следя за тем, чтобы не поскользнуться на вымазанном жиром полу, перешагивая через храпящие тела, он подошел к Роканнону и на него уставился. Взгляд, которым пленник ответил Згаме, был по-прежнему спокойным и твердым, взгляд Згамы был полон бессильной злобы.

– Ну гори, гори! – и Згама, повернувшись, ушел.

Снаружи к Роканнону доносилось глухое воркование хэрило; этим жирным, покрытым перьями домашним животным, чье мясо служило пищей для ангья и ольгьо, обрезали, чтобы животные не улетели, крылья, и здешние хэрило паслись по-видимому на прибрежных скалах.

Мужчины ушли, в доме осталось только несколько женщин с маленькими детьми, и женщины эти, даже когда пришло время жарить мясо к ужину, от Роканнона старались держаться подальше.

Уже тридцать часов Роканнон стоял прикованный к столбу, у него болели ноги, и его мучила жажда. Жажда была хуже всего. Без еды он мог обходиться очень долго и, наверно, так же долго, если не дольше, мог оставаться на ногах, хотя голова у него уже кружилась; но без воды он мог продержаться еще только один долгий день этой планеты.

Вечером языки пламени снова заплясали перед его лицом, и сквозь них он видел бородатое, угрюмое, белое лицо Згамы; но перед его мысленным взором стояло другое лицо, обрамленное золотыми волосами и темное, – лицо Могиена, к которому он испытывал теперь не только дружеские, но и в каком-то смысле отеческие чувства. Ночь тянулась и тянулась, и костер горел и горел. Роканнон думал о маленьком фииа Кьо, похожем на ребенка, вызывающем смутную тревогу, связанным с ним узами, которые он, Роканнон, не пытался понять; заново слышал, как воспевает героев Яхан, как ворчат и смеются, чистя скребницей большекрылых коней, Иот и Рахо; видел снова, как снимает с шеи золотую цепочку Хальдре. Из прежней жизни, хоть он и побывал на многих мирах, много узнал, много сделал, ему не вспоминалось сейчас ничего. Прошлое в нем сгорело. Сейчас ему чудилось, будто он стоит в Халлане, в большом длинном зале, увешанном гобеленами, на которых люди сражаются с великанами, и Яхан, протягивая ему чашу с водой, говорит: «Пей, Повелитель Звезд. Пей».

И он выпил воду.

В чаше, когда Яхан, снова наполнив, протянул ее Роканнону, плясали Фени и Фели, две самые большие луны. Костер погас, в нем тлело всего несколько углей. Вокруг было темно, только лунный свет проникал в оконные проемы, и в тишине только временами было слышно, как ворочаются и дышат спящие.