Последний бог - Леонтьев Антон Валерьевич - Страница 28

Проснулась девочка оттого, что кто-то тормошил ее за плечо. Она открыла глаза и увидела мэтра Вадена. На мгновение Вера подумала, что сейчас все прояснится: в комнату войдет тетя Эмма, а визит мужчин, сообщивших, что она умерла, обернется дурным сном. Но вместо этого мэтр сказал:

– Ты больше не можешь оставаться одна. Тебе потребуется новая семья.

– Я хочу видеть тетю! – упрямо произнесла Вера.

Адвокат вздохнул:

– Зачем? Она сильно пострадала в результате несчастного случая. Я позабочусь о похоронах.

Тетю Эмму погребли на одном из парижских кладбищ, чрезвычайно скромно, в простом гробу. В числе провожающих были Вера, мэтр Ваден, а также несколько пьяниц и клошаров, которые обитали около кладбища. Когда девочка отошла от свежезасыпанной могилы, она увидела месье Трюффо, того самого господина, который посещал тетю.

Она подбежала к нему, уверенная, что месье Трюффо поможет ей, ведь он был так добр. Но тот, сделав вид, что не знает Веру, оттолкнул ее с грубыми словами:

– Поди прочь!

А затем, не оборачиваясь, зашагал к выходу.

Мэтр Ваден сдержал свое слово – Вера обрела новую семью. Сначала он взял девочку к себе. У адвоката имелись некрасивая крикливая жена, несколько уже взрослых детей и двое отпрысков-подростков. Жена мэтра Вадена была чрезвычайно недовольна появлением лишнего рта, и уже на вторые сутки своего пребывания в доме Вера стала свидетельницей безобразной сцены: мадам отчитывала своего супруга, а под конец заявила, что он должен выбирать – или она и собственные дети, или «эта замарашка».

– Но ведь у несчастной никого не осталось на белом свете! – лепетал адвокат.

– Не втирай мне очки, Анри! – громыхала жена. – Как будто я не понимаю, отчего ты привел маленькую кикимору к нам! Она – твоя незаконнорожденная дочка от этой Симоны!

Адвокат, услышав последние слова, покраснел, затем побелел и наконец выдавил из себя:

– Дорогая, откуда ты знаешь о Симоне?

– Я ведь не такая дура, какой ты меня считаешь, – отозвалась сварливо мадам. – В общем, нам в доме не нужна приблудная девчонка! Избавься от нее, Анри!

– Но она вовсе не... не дочка Симоны, – пытался оправдаться месье Ваден. – Вера – бедный ребенок, у которого не осталось ни единого родственника. Ее тетка погибла...

– И ты наверняка был любовником ее тетки, – отрезала мадам, не желая ничего слышать. – Чтобы завтра же она исчезла из нашего дома, или я уеду к мамочке!

Угроза возымела эффект, и утром следующего дня мэтр навестил Веру – девочка сидела на кровати в крошечной комнате под самой крышей.

– Я должен сказать тебе... – начал он, отводя взгляд. – К сожалению, ты не можешь оставаться у нас дольше...

Вера поднялась с кровати, подхватила небольшой фетровый чемоданчик, в котором находились все ее пожитки, и сказала:

– Месье Ваден, вы очень добрый человек, но мне пора...

– Я не могу отпустить тебя на улицу! – заявил адвокат. – Нет, нет, исключено! О, я знаю, где ты сможешь пожить...

Он доставил девочку в большое неказистое здание из серого кирпича где-то на окраине. Первым делом Вера увидела огромное распятие на стене. Их встретила высокая мужеподобная женщина в траурном облачении монахини. Вере велели подождать в коридоре, а месье Ваден скрылся с монахиней в кабинете.

Девочку разбирало любопытство. Она уже сообразила, что оказалась в католическом интернате, где всем заправляют монахини. Вера подошла к узкому стрельчатому окну, забралась с ногами на подоконник и посмотрела во двор – ее взгляду предстали несколько десятков девочек в одинаковых черных платьях, занимавшихся физкультурой.

– Немедленно слезь! – раздался грубый окрик.

Оглянувшись, Вера увидела монахиню и месье Вадена – они только что вышли из кабинета. Девочка повиновалась. Монахиня подошла к ней, двумя пальцами схватила за подбородок, заглянула в глаза и спросила:

– Ты, я слышала, католичка?

Вера собралась было объяснить, что вообще-то тетя Эмма была протестанткой, но вопросы религии не играли в их семье большой роли, однако месье Ваден положил Вере руку на плечо и поспешно ответил за нее:

– Да, сестра, конечно же, она происходит из доброй католической семьи, можете не сомневаться.

Монахиня, поджав губы, осмотрела Веру с ног до головы и сквозь зубы процедила:

– В нашем интернате нет свободных мест, месье, однако с учетом вашего щедрого пожертвования, так и быть, я пойду на нарушение правил. Она может остаться у нас!

Месье Ваден просиял и, обняв на прощание девочку, сказал:

– Здесь ты непременно обретешь свою новую семью! Желаю тебе всего хорошего, крошка!

Он удалился. Вера робко взглянула на монахиню и сказала:

– Мадам, я ужасно голодна...

– Ты должна обращаться ко мне «сестра», – ответила та. – А есть будешь со всеми, тут ни для кого нет исключений. Учти, у нас приличное заведение с многовековой историей, и ты должна беспрекословно подчиняться всем правилам.

Монахиня отвела Веру в большое помещение, где стояли десятки кроватей, указала на одну и пояснила:

– Вот твое место. Сейчас с занятий придут прочие воспитанницы, и ты с ними познакомишься.

Минут через пять появились девочки. Монахиня сказала им, что в интернате появилась новая ученица. Вера заметила на себе любопытные взгляды.

– Теперь пауза десять минут! – заявила монахиня и удалилась.

Девочки гурьбой окружили новенькую.

– И как тебя угораздило попасть сюда? – спросила одна, в больших очках, с кривыми зубами.

Вера, не понимая, поинтересовалась:

– Это ведь католический интернат, не так ли?

– Это – католическая тюрьма! – ответила другая воспитанница, с рыжими волосами и веснушками. – А монахини, в особенности сестра Мария, настоящие надзирательницы.

Не успели девочки разговориться, как появилась плотная низенькая монахиня, звавшаяся сестрой Бригиттой. Она была преподавательницей французского и латыни, а сейчас приказала воспитанницам проследовать в класс.

Потянулись унылые и скучные дни в католическом интернате. Режим действительно больше походил на тюремный – подъем в пять утра, затем час молитвы на коленях в капелле, физические занятия на свежем воздухе при любой погоде и скудный завтрак. Потом – занятия с небольшими перерывами для очередной молитвы, во второй половине дня – работа в мастерских, на огороде или в прачечной. Затем отводилось время для выполнения домашнего задания. И снова молитва. Отбой следовал в девять вечера. Из выходных было только воскресенье, и то его надо было проводить в библиотеке, за книгами. И только раз в месяц девочкам под надзором одной из монахинь разрешали покидать пределы интерната, чтобы прогуляться по городу и посетить, к примеру, церковь или «добропорядочный» музей.

Вера, вначале бунтовавшая против строгого распорядка, быстро поняла, что ее выступления не имеют смысла – несогласных отправляли в подвал или заставляли проводить на коленях в капелле по шесть, а то и двенадцать часов, усердно молясь. Подруги по несчастью дали ей наставления – не следует перечить и грубить монахиням, особенно сестре Марии, иначе это может закончиться плохо.

Девочки воспитывались в интернате до восемнадцати лет, затем их обучение заканчивалось. Некоторые воспитанницы так и оставались в интернате, принимая со временем постриг. Вера возненавидела свой новый дом с первого дня, однако понимала: за воротами ее никто не ждет. Поэтому усердно училась, три раза в день, стоя на коленях, молилась, думая, как и почти все девочки, об одном – чтобы мучения как можно быстрее закончились.

Так пролетело три года.

Жизнь за пределами интерната разительно отличалась от однообразной монастырской муштры. В Париже было так много интересного! Но девочкам запрещалось поддерживать контакты с внешним миром, и только два раза в месяц их могли навещать родственники. К Вере же никто и никогда не приходил...

Как-то раз под руководством сестры Клаудии воспитанницы отправились на экскурсию «дома». Сестра Клаудия была немногословной, но имела тяжелую руку. Девочки знали, что ей лучше не перечить. После осмотра очередной церкви и кладбища они зашли в небольшой ресторанчик. Девочки обменялись хитрыми взглядами – страсть сестры Клаудии к алкоголю была хорошо известна.