Последний бог - Леонтьев Антон Валерьевич - Страница 18

Накануне торжественного события Альфред в компании своих друзей совершил рейд по злачным заведениям Берлина. Это был так называемый «мальчишник», прощание с холостяцкой жизнью – меньше чем через двадцать четыре часа ему предстояло оказаться у алтаря с Софией.

Группа мужчин побывала в ресторане, а оттуда поехала в театр-ревю. Альфред вначале отнекивался, ссылаясь на то, что он вот-вот станет женатым человеком и тогда о подобного рода развлечениях придется забыть, на что друзья со смехом возразили: «Тогда тебе обязательно надо воспользоваться последней возможностью!»

В театре-ревю давала выступление какая-то заокеанская танцовщица, известная тем, что выступает практически голышом. Альфред с удивлением констатировал, что с трепетом думает о Софии и предстоящей свадьбе. Ему было не так уж тяжко прощаться с холостяцкой жизнью.

Когда зазвучала зажигательная музыка и огни в зале погасли, сын банкира бросил взгляд на сцену, будучи уверенным, что не увидит там ничего заслуживающего внимания, – и онемел. Конечно, он слышал о танцовщице-мулатке откуда-то с Ямайки по имени то ли Джеральдина, то ли Джозефина. Но кто бы мог подумать, что она столь хороша!

Прелестная, похожая на языческую богиню женщина вышла на сцену. Ее наготу едва прикрывал купальник из переливающейся серебристой чешуи. Несколько страусиных перьев украшали ее вздыбленную прическу, а глаза... В двух темных океанах страсти, казалось, можно утонуть!

Берлин по праву считался в то время столицей развлечений: сравняться с ним не могли ни Париж, ни Нью-Йорк. Именно здесь выступали самые известные артисты, именно здесь начинали карьеру и те, чье имя никому пока ничего не говорило. Джеральдина Сойер произвела в прошлом году подлинный фурор, и теперь ее имя было у всех на устах.

Ритмы таинственной музыки родного острова Джеральдины заворожили всех зрителей, и в первую очередь Альфреда. А когда танцовщица начала двигаться, то сын банкира, казалось, провалился в дыру во времени. Для него в тот момент существовало только одно – женщина, больше похожая на колдунью, перемещающаяся по сцене, совершая никак не возможные па и телодвижения. Танец Джеральдины Сойер был новаторским, ничуть не похожим на классическую школу балета. Он впитал в себя энергию и жар острова, на котором выросла танцовщица.

Альфред очнулся, когда музыка внезапно стихла и раздались громовые овации. Он не был знатоком современного танца, однако не сомневался в том, что Джеральдина Сойер – лучшая из лучших. И еще в одном Альфред был уверен – он влюбился в Джеральдину, и произошло это в течение тех пятнадцати минут, пока длился ее танец.

– В прошлом сезоне, говорят, она под конец сорвала лифчик, – заметил со смехом один из друзей Альфреда.

– Наверняка там было на что посмотреть! – добавил еще кто-то, и вся компания разразилась гоготом.

Обычно Альфред не обращал внимания на подобные бестактные замечания, но в тот момент кровь бросилась ему в лицо, и он, схватив одного из своих приятелей за плечо, сдавленным голосом произнес:

– Немедленно принеси свои извинения!

– Альфред, ты что, перебрал лишку? – спросил тот, морщась от боли. – Эй, что с тобой, дружище? Ведь эта Джеральдина – бывшая шлюшка. Доподлинно известно, что она зарабатывала себе на пропитание собственным телом, причем не танцуя, а продавая его всем желающим.

Альфред оттолкнул друга, да так сильно, что тот едва не полетел на пол. Сын банкира поднялся – на сцене сновали другие танцовщицы, но взирать на их пируэты у Альфреда не было ни малейшего желания.

– Да что с тобой? – закричали друзья, ничего не понимая.

Альфред, не говоря ни слова, подошел к отряхавшемуся другу и схватил его за шею.

– Извинения, и немедленно! – приказал он, сжимая его горло.

Друг, выпучив глаза и хватая губами воздух, просипел:

– Альфред, ты перепил... Господи, ты ведь можешь меня убить... Я... приношу свои извинения! Мне не стоило так говорить об этой черномазой!

Альфред швырнул приятеля на стул и вышел прочь из театра-ревю, не реагируя на возгласы друзей. Оказавшись на улице – холодный воздух сентябрьской ночи немного отрезвил его, – он посмотрел на небо, усыпанное звездами, и с тоской подумал о том, что всего через несколько часов должен жениться на Софии. А ведь он ее совсем не любит! Ценит, уважает, восхищается ею – но не любит. И вообще он никогда не верил в любовь, считая ее сказкой для взрослых. Но эта женщина на сцене, которую он видел каких-то пятнадцать минут... Почему он не может прекратить думать о ней?

Из театра-ревю высыпали его друзья, кто-то попытался заговорить с Альфредом, но тот, приняв решение, шагнул обратно в фойе.

– Дружище, уже поздно, тебе пора баиньки! – крикнул ему вслед кто-то. – Не забывай, надо беречь силы для завтрашнего дня! И в особенности для завтрашней ночи!

Но для Альфреда больше не существовало завтрашнего дня, в котором была свадьба с Софией. Бросив друзей, он вернулся в театр-ревю. От швейцара узнав, что мадам Джеральдина больше сегодня выступать не будет, Альфред отправился в гримерную танцовщицы.

Вошел туда без стука – и застал Джеральдину перед большим зеркалом. Без грима она была еще красивей, чем на сцене. Женщина вздрогнула и, взглянув на Альфреда, сказала по-английски:

– Сэр, что вам надо? Я никого не принимаю!

Альфред только затворил дверь, и его взгляд встретился со взглядом Джеральдины...

Когда Соломону Вайнгартену за завтраком доложили, что его сына нет в комнате и, судя по всему, Альфред не ночевал дома, банкир поставил чашку с кофе на блюдечко и в сердцах произнес:

– И где же пропадает этот негодный мальчишка?

Один из слуг сообщил хозяину, что молодой господин еще вчера вечером вместе с друзьями отправился по злачным заведениям. Финансист вздохнул:

– Понятно, перед тем как превратиться в верного мужа, он хочет в последний раз глотнуть воздуха свободы. Однако пора и честь знать! Уже почти девять, а венчание назначено на полдень!

Альфред не появился в особняке родителей ни в десять, ни в одиннадцать. Банкир не находил себе места от беспокойства, и когда наконец около подъезда остановился автомобиль, из которого вышел задумчивый и странно улыбающийся Альфред, отец бросился к нему.

– Сын мой, что вы себе позволяете? Я столь много вложил в эту свадьбу, а вы все ставите под удар! Живо переодевайтесь. Через десять минут мы отправляемся в церковь!

Альфред, тяжело вздохнув, посмотрел на отца. Он порывался что-то сказать банкиру, но потом, видимо, передумал. Жених скрылся у себя в комнате, откуда вышел в парадном фраке, лацкан которого был украшен белой хризантемой. Слуга подал перчатки и цилиндр. Соломон Вайнгартен, захлопнув крышку часов, поднялся из кресла и, оглядев сына с ног до головы, сказал:

– А теперь в путь! Мы опаздываем, негоже заставлять невесту ждать!

Они уселись в длинный «Мерседес-Бенц» и отправились к Николайкирхе, старейшей церкви Берлина. Отец о чем-то вещал, давая сыну последние наставления, матушка украдкой вытирала слезы, а Альфред рассеянно смотрел в окно и думал о Джеральдине. Вчера, входя к ней, он считал, что танцовщица его прогонит, но все завершилось иначе. Они провели вместе ночь, и эти несколько часов изменили все.

Автомобиль затормозил около кирхи. Альфред так и остался сидеть в салоне. Отец прикрикнул на него:

– Сын мой, что с вами? Вы заснули?

Альфред оторвал взгляд от окна, перевел его на седую бороду отца – и внезапно все встало на свои места. Да, именно так он и сделает. Он не может иначе!

Сын банкира медленно поднялся по лестнице, ведущей в церковь. У порога их встречал барон фон Минхов.

– Они едут! – заявил он, имея в виду свадебный кортеж своей дочери. – Самое позднее через три минуты будут здесь!

Альфред прошел в церковь, заполненную гостями. Все взгляды – гостей со стороны невесты явно было больше – мгновенно обратились на него. Сын банкира, ни на кого ни глядя, подошел к алтарю. Пастор вежливо приветствовал его, но Альфред, казалось, даже не заметил его.