Я вещаю из гробницы - Брэдли Алан - Страница 7

— Полагаю, мы нашли мистера Колликута, — объявила я.

4

Разумеется, я узнала его по волосам. Сколько воскресных дней я наблюдала, как Фели скачет галопом по проходу, чтобы занять место на скамье в первом ряду, откуда у нее будет возможность в полной мере любоваться золотистыми локонами мистера Колликута.

Восседающий на органной скамье в белом стихаре, с головой, озаренной светом утреннего солнца, проливающимся сквозь витражное стекло, он часто казался ожившим херувимом Боттичелли.

И он знал об этом.

Я вспомнила, как он встряхивал головой и пробегал всеми десятью пальцами по золотистым локонам, перед тем как наброситься на клавиши и взять вступительный аккорд псалма. Фели однажды сказала мне, что мистер Колликут напоминает ей Франца Листа. Говорят, сказала она, в сувенирных шкатулках недавно умерших старых леди еще находили окурки сигар, которые курил в прошлом столетии Франц Лист. Я собиралась было провести обыск среди вещей Фели, чтобы проверить, не хранит ли она тайно пробковые кончики «Крейвен-Эй»[9] мистера Колликута, но эта идея ускользнула из моей памяти.

Все это пролетело в моей голове, пока я ждала, когда мужчины расширят расщелину и подтвердят мое открытие.

Не то чтобы я не была шокирована, разумеется.

Умер ли мистер Колликут от того, что я загибала пальцы, считая трупы? Стал ли он жертвой некоей мрачной и неожиданной магии?

Прекрати немедленно, Флавия! — одернула я себя. — Этот человек явно был мертв задолго до того, как ты искушала судьбу подсунуть тебе еще один труп.

Тем не менее, он мертв. Чего тут ходить вокруг да около.

В то время как часть меня хотела расплакаться из-за гибели золотоволосого прекрасного принца Фели, другая моя часть — часть, которую я не до конца понимала, — жадно пробуждалась от глубокого сна.

Меня разрывали на части отвращение и удовольствие — все равно что пробовать одновременно уксус и сахар.

Но удовольствие в таких случаях всегда побеждает. Одной левой.

Скрытая часть меня пробуждалась к жизни.

Тем временем рабочие принесли кучу прочных досок, чтобы с их помощью выдвинуть тяжелый камень, а также использовать их как пандус, по которому камень можно перетащить на пол.

— Легче, легче, — командовал мистер Гаскинс. — Мы же не хотим его раздавить, верно?

В компании трупа мистер Гаскинс чувствовал себя как дома.

Наконец, после продолжительного скрипа и пары проклятий, камень убрали и внутренности склепа стали доступны взгляду.

В дрожащем свете противогаз, надетый на лицо трупа, жутко поблескивал, как умеет только мокрая резина.

— О боже! — произнес викарий. — О боже. Лучше мне позвонить констеблю Линнету.

— Не особенно срочное дело, я бы сказал, — заметил мистер Гаскинс, — судя по его запаху.

Слова грубые, но верные. Я в точности знала по своим собственным химическим исследованиям о процессе, происходящем, когда человеческое тело после смерти переваривает само себя, и мистер Колликут далеко зашел по этому пути.

Томми и Норман уже достали носовые платки и прижали их к носам.

— Но перед тем, как я это сделаю, — продолжил викарий, — я прошу всех вас присоединиться ко мне в короткой молитве об этом очень — очень… эээ… несчастливом человеке.

Мы склонили головы.

— О Господь, прими душу верного раба твоего, которого постигло ужасное несчастье в странном месте.

Странное место, это уж точно! Хотя я бы так не сказала…

— И, вероятно, это было страшно, — добавил викарий после паузы, во время которой подыскивал должные слова. — Даруй ему, молим мы тебя, вечный мир и вечную жизнь. Аминь.

— Аминь, — тихо повторила я.

Я чуть не перекрестилась, но поборола этот порыв. Хотя наша семья покровительствует Святому Танкреду, потому что викарий — лучший друг отца, мы, де Люсы, как Даффи любила говаривать, были католиками так долго, что иногда называли святого Петра «дядюшкой Питом» и благословенную Деву Марию «кузиной Мэри».

— Флавия, дорогуша, — обратился ко мне викарий, — я буду тебе обязан, если ты сходишь наверх и поможешь мне разобраться с властями. Ты лучше разбираешься в этих делах, чем я.

Это правда. В прошлом случалось, что я указывала полиции верное направление, когда они оказывались в безнадежном тупике.

— С удовольствием, мистер Ричардсон, — ответила я.

На этот момент я увидела все, что хотела.

Снаружи шел дождь, и мы с викарием стояли бок о бок на крыльце, внезапно лишившись дара речи из-за того, чему только что стали свидетелями.

Полиция, прибывшая в знакомом синем «воксхолле», изображала полнейшее бесстрастие. Инспектор Хьюитт, выйдя из машины, одарил меня коротким кивком и подобием улыбки. Детективы-сержанты Вулмер и Грейвс были в своем репертуаре: Вулмер — будто большой угрюмый медведь в посудной лавке («воксхолл» ощутимо застонал от облегчения, когда он неуклюже выбрался наружу!), а Грейвс, молодой, светловолосый и с ямочками, улыбался мне во весь рот. Как я уже говорила, сержант Грейвс по уши втрескался в Фели, и по разным причинам я надеюсь, что это он сопроводит божественную Офелию (ха-ха! простите меня за смех!) к алтарю. Еще один детектив в семье даст нам темы для разговора длинными зимними вечерами, думала я. Кишки, кровь и чай «Тетли».

Сержант Вулмер едва взглянул на меня, доставая фотоаппарат из багажника. Я отвернулась и мило кивнула сержанту Грейвсу, который нес знакомый чемоданчик.

— Собираетесь взять пальчики, не так ли? — кротко поинтересовалась я, показывая, что помню его специализацию — отпечатки пальцев.

Сержант мило покраснел, хотя я всего лишь сестра Фели.

Как Санта-Клаус из американского стишка, они не произнесли ни слова, сразу же принявшись за работу. Гуськом взошли на крыльцо и направились в склеп, оставив меня и викария стоять в дверях.

— Как давно он пропал? Имею в виду мистера Колликута.

— Пропал?

Хотя викарий сам позвонил в полицию, он еще не вполне осознал ситуацию.

— На самом деле мы не думали, что он пропал. Думали, он просто покинул нас. О боже мой! Не самое подходящее слово.

Я ничего не сказала: полезный приемчик, почерпнутый мной из общения с инспектором Хьюиттом.

— Миссис Баттл сказала, что в тот последний день он спустился к завтраку, как обычно. Съел один тост. Очень заботился о фигуре. Должен был поддерживать талию в форме для игры на органе, педали, то-се. Боже мой! Я сплетничаю!

— Когда это точно было? — спросила я с таким видом, будто знала, но забыла.

— Во вторник перед Прощеным воскресеньем, насколько я помню, — ответил викарий.

— Примерно шесть недель назад, — быстро прикинула я.

— Да. Во вторник на Масленой неделе.

— В день, когда пекут блины. — Я сухо сглотнула, припомнив тарелку с резиновыми плоскими покрышками, которую миссис Мюллет поставила перед нами в то злосчастное утро.

— Точно. Накануне Пепельной среды он должен был отвезти мисс Танти в Хинли на офтальмологический осмотр.

Мисс Танти, солистка хора, в прошлом была школьной учительницей музыки, и ее мощное телосложение и сильные очки делали ее похожей на древний омнибус с огромными ацетиленовыми фарами, несущийся вам навстречу по узкой деревенской дорожке.

Ее голос всегда можно слышать во время «Магнификата», когда она перекрывает остальной хор: «Величит душа моя Господа…»

В мисс Танти все преувеличено.

И ее великолепное сопрано, и ее взгляд сквозь стекла толщиной с донышко бутылки вызывают у человека ледяные мурашки по всему телу.

— Когда в девять пятнадцать он еще не приехал, — продолжал викарий, — она позвонила миссис Баттл, и ее племянница Флоренс ответила, что он вышел из дома ровно в восемь тридцать.

— И никто не сообщил о его исчезновении?

— Нет. Вот в чем дело. Криспин, то есть мистер Колликут, очень часто участвовал в различных музыкальных фестивалях, поэтому в будние дни он редко бывал дома. «Вы изрядно сэкономите на селедке и капусте», — сказал он миссис Баттл, когда она приняла его в качестве жильца. И он сделал еще очень странное замечание насчет… Но я больше ничего не скажу. Синтия вечно твердит мне, что я склонен к болтовне, и боюсь, она права.