Снежные псы - Веркин Эдуард - Страница 45

Через полчасика тут уже будет война.

Снегирь лизнул крышку.

– Стоять! – заорал Ямомото и в очередной раз выхватил меч. – Что-то вы тут мутите все? А ну дай эликсир!

И Ямомото шагнул к Снегирю.

– Вам нельзя рисковать. – Снегирь отступил. – Ваша жизнь слишком ценна.

– Во имя Деспотата я рискну всем. Ничто меня не остановит! – Ямомото сощурился. – Дай-ка…

И протянул руку.

– Не надо так рисковать, право же… – Снегирь отступил. – Ваша жизнь…

– Дай бутылку! – Ямомото прыгнул вперед и попытался схватиться за фляжку.

Но Снегирь оказался шустрей. Он перехватил емкость другой рукой и лихо отхлебнул половину. Ямомото рыкнул, подпрыгнул и ударил Снегиря лбом в переносицу. Тот оплыл на пол, но бутылочку не выпустил, Ямомото напрыгнул и принялся освобождать из пальцев фляжку. Фляжка выковыривалась плохо, тогда Ямомото принялся ее выкусывать. Снегирь завизжал и фляжку выпустил.

Ямомото встряхнул содержимое и выплеснул себе в рот.

– Идиоты, – устало сказал Тытырин.

– Молчи, собака! – ответствовал Ямомото.

И тут же схватился за горло. Покраснел, захрипел и грохнулся на пол.

– На самом деле, что ли, яд? – спросил я.

Тытырин скорбно помотал головой.

Ямомото и Снегирь валялись на полу и корчились. Красиво, дрыгая ногами в настоящих конвульсиях и вообще конечностями дробя. Им бы в кино сниматься.

– Лучше бы нам бежать, – подал голос Тытырин. – Уже пора бежать…

Отравленные замерли. Синхронно.

– Теперь точно пора! – крикнул Тытырин. – Сейчас…

Он не успел договорить, что случится сейчас, потому что то, что должно было случиться, видимо, и случилось. Снегирь сел. Причем не так, как садятся все приличные люди, а весьма необычно. Так садятся вампиры в классических фильмах – как будто к спинам у них приделана доска, всем туловищем. Снегирь уселся так же, и в глазах его зазмеилось нечто похожее на северное сияние. Багрового оттенка.

– Бежим! – уже взмолился Тытырин. – Бежим!

Снегирь громко икнул. Посмотрел на свои руки. Потом стал увеличиваться грудью, будто проглотил грелку, а теперь ее внутри стали надувать. Я даже подумал, что сейчас несчастный Снегирь лопнет, разлетится по стенам неопрятными лохмотьями, перепачкает помещение.

Но Снегирь не лопнул. Лишь выдохнул.

Огненная полоса протянулась через комнату, прожгла бумажную ширму с зубастыми драконами, подпалила драпировки. Стены загорелись. Быстро-то как! Ну да, вся эта японская лабудень горит просто на ура.

Вампирски поднялся с пола Ямомото. И тоже стал надуваться.

– Что там было? – Я повернулся к извивающемуся на цепи Тытырину.

– Слезы дракона. Давай освобождайся скорее, а то они нас поджарят!

Дальше и в самом деле тянуть было нельзя. Я вывихнул большие пальцы и сбросил наручники. Вызволил Тытырина – замок на цепи был не из последних модификаций золингеновских замочников, я сломал его в два рывка.

– Я хотел для себя… – объяснял Тытырин, – в целях профилактики…

Ямомото тоже плюнул. Огнем. Впрочем, все вокруг и так хорошо горело, без него.

– Теперь эти гады, – я указал на самурая и придворного поэта, – будут жить вечно. Во всяком случае, достаточно долго. Как, кстати, тебе удалось?

– Как-как… – Тытырин потрогал лицо. – Лупил себя, вот как. Хорив не такой уж слезливый, по капле собирал! А сволочи все выпили! Что с ними теперь будет?

– Скоро очухаются. А пока нам лучше и правда свалить. Да и вообще лучше валить.

– Куда валить? – растерянно спросил Тытырин. – Тут везде стены…

Я подошел к Ямомото со спины. Трансформация продолжалась. Последний самурай мелко вибрировал, по выбритому до блеска темечку бежали синие вены. Мне очень захотелось его треснуть, но я удержался. Только сдернул с него патронташи с револьверами, а потом забрал со стола фотоаппарат и другое свое имущество. Самурай снова плюнул и едва не попал в Тытырина. Тот завопил.

– Держись за мной, – бросил я ему и двинулся вперед.

Прямо через разрисованные ширмы.

Бумага была тонкая и хрупкая, наверное, на самом деле рисовая, я пропарывал ее, как ледокол «Красин» арктические льды. Тытырин держался за мной. Направления я особого не выбирал, просто пер до тех пор, пока не наткнулся на стену. Обычную, бревенчатую. Секунду раздумывал, куда повернуть – направо или налево. Решил налево. И угадал – выход оказался неподалеку.

Дворец горел, как пионерский костер. Из немногочисленных узких окон вываливались еще более немногочисленные самураи. А во дворе самураев вообще не было, видимо, предусмотрительно разбежались.

– Что дальше? – перебивая огненный рев, спросил Тытырин.

– Дальше смотри. Тебя зачем сюда послали? Писать летопись. Вот и пиши. А будешь плохо писать, мы себе живо другого летописца завербуем.

Я отошел на несколько метров, развернулся и сделал несколько снимков. В жанре батальной фотографии.

Вдруг из левого крайнего окна выпал Ямомото. Без меча, в разодранной одежде, босиком. Он покачивался и оглядывал пространство, как бык на корриде – исподлобья и зло.

Из соседнего окна показался Снегирь. Тот просто дымился.

Они осмотрелись, потом, пребывая в сомнамбулическом состоянии, направились друг к другу. Сблизились метров на пять, схватились за руки. Их затрясло, оба задрали морды к небу и выдохнули пламя.

Я успел сфотографировать. Отличный кадр! Прямо душой порадовался! Войдет в золотую серию. Назову «Сила огня». Или лучше – «Друзья-огнеметчики».

Впрочем, смотреть на дружеские объятия было некогда.

– К воротам! – велел я Тытырину.

Мы побежали. У надвратной башни царила боевая неразбериха. Защитники Деспотата тащили факелы, корзины с камнями, корзины со стрелами, я заметил пару чанов со смолой, видимо, ею собирались поливать нападающих. Народу не так уж чтоб очень много, человек тридцать. И старались они не шибко, видно было, что воевать им не хочется, а хочется залезть куда-нибудь в подклеть…

Кстати, интересно, что такое подклеть? Или подклет?

Мечтатели. Неудачники. Нет, не так: мечтатели-неудачники. А что? Почему бы не быть мечтателям-неудачникам? Один вот мечтает, как Перец – мощно и ярко, и у него целый город. А другой мечтает тоже мощно, но… недостаточно мощно. Его мощи хватает только на то, чтобы сюда перенестись. А чтобы что-нибудь уже здесь организовать… Вот только смолу могут на головы лить.

– Их много… – с сомнением сказал Тытырин. – Двадцать штук, наверное…

– Тридцать четыре, – поправил я. – Но что делать, мой добрый Нестор, в том-то и есть доблесть. Какой мне смысл побивать каждого гада в поединке один на один? Один против тридцати четырех – вот подлинная доблесть. К тому же… Короче, давай кричи громко.

– Зачем?

– Крик дезориентирует противников. Противники дрожат. В панике разбегаются. Психическая атака, однако. Кричи!

– Что кричать-то? – Тытырин оглядывался, собирался явно сваливать.

– Ори: «Окружай их, ребята! Пленных не брать!» Только громче.

– Зачем мы все это затеяли? Тебе же Перец сказал: лови верхушку, Застенкера. А воюет пусть он сам. Кстати, он где?

Тытырин поглядел в небо.

– Где наши панцервагены? Где тупорылые валькирии?

– Тытырин, дружочек, будь добр, начинай вопить. А то на твоем лице нет больше места для синяков.

И я продемонстрировал Тытырину Берту. И Дырокол. Рука болела. Руку дергало, будто она переродилась в один большой чирей.

– Окружай их, ребята! – завизжал Тытырин. – Пленных не брать! Гаси тварей! Ура! В атаку! Воины света, за мной!

Молодец, хорошо, у меня даже в ушах задрожало. За валом послышались звуки горна, рожков и каких-то других инструментов, крики, ну и прочие шумы, свидетельствующие о начале штурма. Ариэлль со своей стаей пошла в атаку.

– Смерть! – заорал я. – Смерть всем!

После чего поднял Берту.

Приятно. Шесть придурков вскрикнули. Один свалился в чан со смолой, наверное, обварился сильно. Кричал, во всяком случае, громко. Двое схватились за свои руки – наверняка переломы. Остальные просто лежали. Травматический шок, ничего не поделаешь.